Запечатанное письмо
Шрифт:
А Хелен, думала Фидо, где она сейчас? Не у друга: у нее больше не осталось друга, который принял бы ее в свой дом. Не у любовника: они тоже покинули ее, как осенью опадают листья дерева.
«О, дорогая моя!»
При мысли о Хелен, одинокой в этом враждебном мире, Фидо стало не просто грустно, а даже физически тяжело, и она наклонилась к столу, словно ей на плечи давит свинцовый груз. Странно, невольно отметила она, что ее душа настолько неразрывна с телом, которое корчится и задыхается; странно, что даже сейчас, после необратимых событий прошедших двух месяцев, после ударов и контрударов, таких мощных и унизительных, что, казалось бы, они должны
Прижав пальцы к губам, Фидо со свистом втянула в себя воздух.
Хватит чувств, нужно заняться делами! Но здесь, на столе, под ее локтем, лежал этот простой белый конверт, из-за которого адвокаты дрались, как собаки. (Интересно, сколько заплатила бы за него «Таймс»?) Письмо не надписано, на нем только блестящая черная печать. Когда она его прочтет, пообещала себе Фидо, она сожжет его, и тогда уже все останется позади.
Текут минуты, но подобно повзрослевшей, умудренной и осторожной Пандоре, она не спешила сломать печать. Она взяла маленький серебряный нож для вскрывания писем, но не решалась вскрыть этот конверт. Фидо считала себя принадлежащей к миру литературы, которая дышит стихией текста, но только недавно она осознала, какую опасность таят в себе слова, эти черные остроклювые птицы, что коварно и непредсказуемо нападают на человека. Но если она не вскроет письмо сейчас, если спрячет его подальше от чужих глаз — его власть над ней станет еще сильнее. Днем и ночью она будет помнить, что оно лежит у нее в сейфе, засунутое за бухгалтерские книги, рядом с ее завещанием, которым она оставляет все свое имущество племянникам и племянницам, потому что больше у нее никого нет в этом мире. Оно будет источать зло, как какая-то черная лампа.
«Ну же, вскрой письмо!»
Фидо вдруг подумала, что лучше его сжечь не читая. Что бы ни говорилось в нем о ней, какие бы грязные предположения или зловещие угрозы ни доверил бумаге несчастный муж семь лет назад — понадобится всего несколько минут, чтобы все это превратилось в золу и пыль. И зачем она вообще принуждает себя прочесть его? Какую пользу принесет оно ей, если она увидит все эти слова?
Она размышляла, что это могут быть за слова; подбирала ужасные синонимы. Но если она сожжет письмо — вдруг сообразила она — то никогда не узнает, что его содержание могло быть и хуже. Нет, она не в силах заставить себя пройти три шага, отделяющие ее стол от тлеющего в камине огня. Будто в этом конверте содержится тайная повесть о ее жизни. «Прочти и покончи с этим!» Что бы в нем ни было…
Внизу раздался стук дверного молотка. Фидо вздрогнула.
На этот раз горничная сообщила о приходе некоей мисс Смит.
Фидо недоумевающе наморщила лоб.
— Не думаю, что я знаю…
— Хелен Смит, просила она сказать, — недовольно проворчала горничная, отводя взгляд.
Фидо так поспешно сунула письмо под стопку книг, что смяла его края. У нее перехватило горло, мелькнула мысль притвориться, что ее нет дома, но это только отсрочило бы разговор, и потом… «Ты жалкое ничтожество, трусиха!!»
— Я спущусь в гостиную… Нет, пожалуй, проводите ее сюда.
Эту гостью лучше принять в деловой обстановке.
— Сюда?
— Да, я же сказала.
Оставшись одна, она старалась успокоиться и выровнять дыхание.
Когда в кабинете появилась Хелен, Фидо поняла, что ожидала увидеть сломленную женщину, возможно, побитую, если не раскаявшуюся. Но Хелен сияла
улыбкой и была одета в эффектное красное платье с пышными оборками.— Ты выглядишь очень модной, — сказала Фидо, чувствуя, что фраза прозвучала мрачным упреком.
Она забыла предложить гостье присесть и поймала себя на том, что играет с ножиком для бумаг, будто пребывающая в нерешительности Макбет.
— Отправляюсь за границу! — весело объявила Хелен.
Ну конечно! И все-таки услышать это было больно.
— Куда именно? — Наверное, в Бельгию или в Италию, но наверняка не во Флоренцию; опозоренный старик не откроет дверь такой дочери.
— А это важно? — Хелен кокетливо склонила рыжую голову.
Фидо откашлялась.
— Лично для меня нет…
— И мне это безразлично, — небрежно пожав плечами, заверила Хелен.
Значит, куда бы она ни отправилась, это будет полусвет. В каждом городе найдутся дамы с сомнительной репутацией, которым не на что жить, кроме как выигрывать в карты или рассчитывать на покровительство джентльменов. «Могла ли я спасти ее? — думала Фидо, чувствуя острую боль в сердце. — Если бы я была умнее, тверже и сильнее?» Она пыталась говорить серьезным тоном владелицы «Виктории-пресс».
— Твоя ситуация действительно…
Но ее прерывает удивленный смех.
— Фидо, прощаешь ты меня или осуждаешь, но ты никогда меня не понимала!
Фидо пораженно смотрела на нее.
— Ты всегда воспринимала меня как романтичную и сентиментальную Эмму Бовари, тогда как на самом деле все намного проще, — спокойно, будто речь идет о погоде, объяснила Хелен. — Я всегда искала развлечений. И когда не находила их, то мне трудно было играть роль добродетельной супруги и примерной матери, это правда! Но значит ли это, что хуже меня никого и на свете нет? В конечном счете все мы — потомки обезьяны!
Фидо не нашла слов против подобного философского вывода.
— Мы… Мы — дети Божьи, — наконец выговорила она.
Хелен уперлась руками в край стола.
— Ну а если сам Господь вложил в меня эту неуемную страсть, то пусть он за это и отвечает, разве это не справедливо?
В комнате повисла тягостная тишина.
— Но я пришла не для разговоров, — деловито добавила Хелен.
— За чем же?
— За деньгами.
Это слово вызывает у Фидо одышку. Оно редко произносится в ее кругу; люди предпочитают говорить «средства», «вознаграждение», «ресурсы».
— Адмирал… Конечно, если ты скромно попросишь… как мать…
— Если забыть о том, что я больше не в состоянии выносить унижения, — сухо прервала ее Хелен, — в его глазах я уже не мать его детей. Разве ты не знаешь, что он считает меня ошибкой, которая пятнадцать лет назад вкралась в его расчеты при женитьбе? Мне передали, что мне нельзя появляться в его доме даже для того, чтобы проститься.
Только сейчас, да и то на мгновение, в этих голубых глазах Фидо замечает влажный блеск.
— А почему ты обращаешься за деньгами ко мне? — запинаясь, спросила Фидо.
— Потому что у меня нет ничего, кроме того, что можно выручить за несколько украшений, — рассудительно объяснила Хелен. — Теперь до конца моих дней мне всегда придется добывать средства на жизнь тем или иным способом.
— Но почему? Я подумала… потому что я чувствовала себя обязанной поступить так… в суде.
Хелен щелкнула крышкой изящных часиков.
— Хотя тебя, вероятно, очень утешило бы, если бы мы упали друг другу на грудь, обмениваясь признаниями, обвинениями и рыданиями, боюсь, у меня нет для этого времени.