Запертый 2

— Почему же? Вполне себе получилось — возразил он — Кто такие историки? Ответ прост — это те, кто копается в прошлом, а их ближайшие коллеги и чуть ли не родственники — археологи. И те и другие вскрывают пласты прошлого, чтобы выяснить, как и чем люди жили в незапамятные времена, кого убивали, кого защищали, кому молились, что ценили и чего боялись, как чумы. А ты в качестве чистильщика как раз и трудишься в сточных коллекторах над тем, что оставили после себя жители Хуракана — плесень, фекалии, мусор и все прочее. Ты тоже вскрываешь пласты и поневоле изучаешь их. Но это так… лирика слов… А правда жизни в том, что тот, кто живет будущим и жаждет влиять на него, пойдет в политику, а тот, кто дышит прошлым, предпочтет стать историком… или чистильщиком. Я не слишком туманно объясняю?

— Не слишком. Но я не согласен — буркнул я, впервые возразив столь решительно.

— Это почему же?

— Ну… не все люди одинаковые. Некоторые могут стать политиками — а некоторые нет. У всех разные способности и разные наклонности. И не все столь умны и одарены как ты.

— Пусть так — он медленно кивнул — Пусть так. Но к тебе то это как относится, Амос? Ты чем-то отличаешься от меня? Я талантами не блещу. Просто я умею говорить много и увлекательно, научился сверкать улыбкой и хмурить брови, когда надо, научился ярко и харизматично выступать на публике, а еще я всегда умел хорошо врать — но последним даром обладает каждый из нас, но в разной степени совершенства. Я политик, Амос. Не меньше и не больше этого. Захочешь стать таким же как я — станешь. Вот только ты не хочешь.

— Не хочу — признался я.

— И вряд ли тебя особо беспокоят нужды остального общества.

— Не особо — я снова кивнул, признавая его правоту.

— И скорей всего в последнее время ты думаешь исключительно о себе и больше ни о ком.

Подумав с полминуты — за это время нам принесли и выставили на стол все заказанное — я кивнул в третий раз:

— Да. Я думаю только о себе.

— А твой отец…

— О нем не думаю — я сцепил зубы и постарался сдержать полезшую на лицо гримасу ненависти — Вроде бы он еще жив.

— Вроде бы — хмыкнул Инверто — Не сердись, Амос. Я лишь развернуто ответил на твой вопрос о будущем и прошлом. Но мы отвлеклись. Вернемся к двенадцатой поправке — и должен заметить, что очень многие считают ее принятие шагом весьма своевременным, полагая, что без нее Хуракан давно бы уже был уничтожен самым опасным из наших врагов.

— У нас есть враг? — я искренне удивился — Речь ведь не о монстрах снаружи, верно?

— Речь о нас, Амос — мягко ответил он и обвел рукой кафе и часть коридора — Главный враг любого замкнутого мирка вроде нашего — мы сами. Причем так было еще до запершего нас в Хуракане постапокалипсиса — еще в те дни, когда миром для человечества служила вся планета Земля, впоследствии уничтоженная нами. Сейчас там наверху почти безжизненные радиоактивные пустоши, бушующие пыльные ветра воют над песками — и это сделали мы. Люди. Человечество всегда было и есть главной опасностью для своего вида. Это не изменилось и после того, как мы ушли под землю и разработали свои сурверские законы. Даже у нас вспыхивали волнения, а бывали и забастовки, бунты, саботажи… всего и не перечислить! И с чего все начиналось, Амос?

— С непродуманных слов, сказанных в не том месте и не в то время — ответил я, вдруг вспомнив назидательные слова невероятно душного старичка, на два часа загрузившего головы школьной детворы в главном зале.

— Верно! Кто-то из-за личной обиды или попросту не подумав над тем, к чему могут привести его излишне горячие слова, взбирался в коридоре на табурет и начинал орать. Долго ли завести и заставить действовать скучающую детвору? Чем искреннее ты говоришь, чем яростнее обличаешь, тем больше огня ты источаешь, поджигая чувства слушающих. Словами ты высекаешь искры, а искры ведут к пожару! Искра, затем еще одна… и вот потянулся дымок… И вот уже кто-то кричит, что надо пойти и разобраться… Такое случалось в прошлом. Но двенадцатая поправка закрыла дыру в нашем законодательстве — если раньше кричащего нельзя было снять с табурета и заткнуть ему неразумный рот, то теперь это то, что будет сделано незамедлительно. Любой сурвер имеет право на публичное выступление — но сначала он должен подать заявку на оное, после чего произнести свою речь сначала перед опытными и мудрыми сурверами в отдельном помещении, а не перед публикой. И только если речь будет признана честной, не клеветнической, не разжигающей рознь и прочее — лишь тогда ее одобрят и назначат где и когда ты ее произнесешь. Это касается и партийных выступлений. Нельзя раскачивать лодку, Амос — потому что у нас только одна лодка и имя ей — Хуракан. Потонет он — потонем и мы.

— Значит эта твоя речь про Шестицветиков, про тасманку и разгул агрессивности…

— Раз мы договорились, то сегодня же вечером я подам заявку от лица ВНЭКС, а завтра к полудню уже зачитаю откорректированную и еще более зажигательную гневную речь перед десятком умудренных жизнью сурверов, среди которых наверняка будет и Смотрящий шестого уровня, раз уж выступать я решил именно здесь. Еще там будут представители Великих родов, может подтянется кто-то еще из Охранки и администрации.

— Они такую речь не разрешат — сказал я, осознав это, когда снова вспомнил все то, о чем он говорил мне в своем черновом обращении — Им такого не надо.

Только сейчас я понял, что будь подобная речь произнесена на улицах нашего уровня, она вызвала бы как минимум крайне острую критику вялого на действия Смотрящего и всей администрации, досталось бы нашей Охранке, а Шестицветиков потребовали бы упразднить ко всем чертям, а может и подвергнуть уголовной ответственности. То, с чем я столкнулся за последний месяц, обычно проходит мимо глаз, погруженных в рутину и работу обычных сурверов.

Но кто попадет под главный удар так это Охранка нашего уровня.

Куда смотрят патрульные?

Почему на улицах творится беззаконие?

Откуда столько тасманки и почему ее не боятся курить?

Биты с гвоздями? Летящие в голову тяжелые литые шары попрыгунчиков? Серьезно?!

— Их всех потребуют сместить со своих должностей — добавил я, думая при этом сразу про многих из наших старших и главных — Тебе не позволят произнести эту речь.

— Конечно не позволят — ответил Инверто и заулыбался, глядя на мое озадаченное лицо.

— Но тогда зачем это?

— Не понимаешь?

— Нет.

— Значит ты плохой историк — во всяком случае пока что — припечатал он — Ведь затея не новая. Все просто, Амос — моя речь пусть и опасна, но при этом она максимально правдива. Я не исказил ни единого факта, ничего не добавил и не приукрасил. В этом сила моих слов — и в этом их опасность. Мне не позволят выступить с этим спичем публично, но при этом по закону не имеют права и запретить. Могут лишь настоятельно рекомендовать резко смягчить риторику, чтобы не вызвать народного негодования. Это минимум их желания и тут они в своем праве. Народ волновать не надо. Ну а максимум их желаний — лучше, чтобы речи подобной направленности вообще не прозвучало в переносящих гулкое эхо коридорах шестого уровня. И они постараются убедить меня в старой доброй истине, говорящей, что слово — серебро, а молчанье — золото. На нашем сленге это означает, что нас попытаются немного подкупить…

— И вы?

— И мы конечно же согласимся, но выторгуем еще немножко сверху. Это жизнь, Амос. И это политика. Они избавятся от опасных слов в обмен на небольшие уступки пришедшей на этот уровень ВНЭКС. Мы здесь условно новенькие, хоти переманить в свои ряды чужих членов и поэтому нам усиленно ставят палки в колеса — но теперь это прекратится. Благодаря тебе, сурвер Амадей Амос.

— Вы используете мою историю…

— Ну конечно же используем. Ты ведь не думал, что я выбрал тебя за твою внезапную решительность и героизм? — он удивленно поднял бровь.

Я отрицательно помотал головой:

— Ни о чем таком я не думал.

— Уже неплохо! И правильно не думал!

— Но я предположил, что мое знание всех уголков шестого уровня и…

— Нет. Нет, Амос. В данный момент я вообще не интересуюсь твоими умениями и талантами. О… вижу как в твоих глазах вспыхнула легкая обида…

— Ну… пусть так. Но что вы получите в обмен на молчание, если не секрет?

— Секрет, но тебе я его открою. Потому что ты не дурак, что я понял сразу. Ты наивен, неопытен, но не дурак и рано или поздно сам бы сложил два и два. А еще я рад чуть пошире открыть тебе глаза на этот темный мир. Все просто, Амос — в обмен на резкое смягчение моей речи и исключение из нее особо… опасных и неприглядных моментов, я потребую предоставить нам то, в чем нам прежде было отказано. Речь о помещениях под офис ВНЭКС. Наша штаб-квартира находится на третьем уровне рядом с лифтовой зоной — место козырное, считай Бродвей. И здесь мы хотим создать примерно то же самое. Мы нашли подходящие помещения, арендовали их, но открыть там офис нам не разрешили, заявив, что это якобы перегрузит и без того вечно занятый публикой перекресток — главный перекресток Шестого уровня. Вместо этого нам посоветовали забытый всеми тупик… этакая серая и идущая на понижение кишка с капающими потолками и лужами на полу. Что-то вроде гнойного аппендикса не просыхающего алкаша…