Записки беспогонника

А строительство подвигалось; новые и новые сваи забивались; слышалось разудалое: «Раз-два — взяли!» — и сразу глухой стук; а топоры стучали звонко, мелодично, весело.

От нечего делать я подошел к парторгам, узнал, что ширина реки оказалась 27 метров, а максимальная глубина полтора метра. Значит, было всего на 3 метра уже предполагаемой ширины… Неужели так и буду стоять?

Через час я решился вторично подойти к Пылаеву с предложением: забираю двух бойцов и иду с ними вперед — посмотрю, что там делается, может быть, удастся ухватить что-либо для кухни или ценные трофеи.

Пылаев сразу оживился. Правда, неизвестно было, где впереди находятся немцы, а приказ был построить мост и ждать следующего приказа, но мое предложение показалось Пылаеву и нужным и полезным.

Вместе с Литвиненкой и Ванюшей Кузьминым я перешел по утлым жердочкам на ту сторону Ожица и направился по дороге вперед.

А наши самолеты все летали, а пушки гремели, канонада слышалась со всех сторон.

Мы прошли по речной пойме километра три, высматривая — нет ли недавно убитой и, следовательно, съедобной лошади, но нигде ничего для нас интересного не видели, да и следов войны как-то мало было заметно.

Дорога поднялась в гору, на которой раскинулось село с большим костелом из красного кирпича на краю обрыва над рекой. Мы подошли ближе да так и обомлели. Ожиц, крутясь по долине, подобрался петлею к самому костелу, оказалось, что обрыв был срыт и на пространстве в 10 метров ширины на месте дороги зияла яма, да такая, что в нее могла бы спрятаться половина костела.

Я моментально сообразил: мост построят, вся техника целой дивизии ринется вперед, а тут неминуемо застрянет. Танки сумеют подняться на гору и обойдут село, а пушки и машины встанут.

Надо немедленно засыпать яму. Я взволновался, чувствуя, что эта яма поможет мне добыть «Красную Звездочку».

Писать донесение было некогда, Кузьмина я оставил с собой, а Литвиненку послал назад. Он должен был доложить Пылаеву обстановку, рассказать в самых красочных тонах об огромности препятствия и попросить выделить максимальное количество бойцов с лопатами, ломами и носилками.

Литвиненко мне потом рассказывал, что Пылаев ему не поверил и прямо спросил:

— Это ты у Голицына уже успел научиться фантазировать?

Однако человек 30 бойцов он все же выделил.

Тем временем я с Кузьминым остался ждать. Обошел всю яму, на самом деле напоминающую кратер вулкана, прикинул — откуда и каким путем таскать землю. Будущая работа осложнялась тем, что во время копки или взрыва земля сбрасывалась прямо в реку и почти все отвалы были снесены течением; предстояло заложить резервы на некотором отдалении.

Тут подошел какой-то лейтенант с несколькими бойцами, остановился и решил начать ликвидировать препятствие, но никакого шанцевого инструмента у него не было. Я предложил ему попытаться раздобыть лопаты у местного населения. Он оглянул меня с ног до головы и, не увидев на мне никаких погон, попросту послал меня на х… Я проглотил оскорбление, а он повел своих солдат на гору в село. Через пять минут они вернулись с бревнами на плечах. Я опять подошел к лейтенанту и сказал ему, что бросать бревна в яму нельзя, а надо ее засыпать землей. Он опять послал меня на х…

Тут выручили поляки. Нам ведь строго-настрого втолковывали политработники: нужно вежливо обращаться с местным населением, внушать всем, что мы освободители от фашистского ига и собираемся помогать строить социализм. А тут освободители в две минуты польский сарай на бревна разобрали.

Прибежало человек десять поляков, у самого усатого была красно-белая повязка на рукаве, Гвалт они подняли ужасный. Лейтенант поспешил увести своих солдат. Я подошел. Усатый хорошо говорил по-русски, я ему объяснил, что лейтенант еще молод, а я дорожный инженер и попросил помочь организовать засыпку ямы.

Усатый оказался солтысом, то есть сельским старостой, и сразу мне поклонился так низко, как в наших театрах крепостные мужики барину кланяются. Он назвал меня «пане инженере». Позднее я узнал, что звание инженера поляки ставят очень высоко. А через полчаса человек тридцать поляков явились с лопатами, кирками, ломами и носилками, мало того, приехали четыре пароконные подводы. Вытащили из ямы бревна, и работа закипела.

Только подводы не такие, как у нас, они дощатые, очень узкие и длинные, с колесами на резиновом ходу, впереди дышло, по сторонам которого впрягаются кони, упряжь не похожа на нашу, хомут совсем другой, нет дуги и чресседельника.

Поляки наваливали на подводу много земли, и работа подвигалась успешно. Ну да, конечно, они старались не только для нас, но и для себя.

К тому моменту, как прибыл Литвиненко со взводом Цурина, яма была засыпана более чем наполовину. А еще через час, хорошенько все утрамбовав и подровняв, мы отправились обратно.

Наступали сумерки. И тут навстречу нам двинулась техника — танки KB и Т-34, потом пушки и минометы различных калибров, которые везли тракторы, автомашины и кони, потом ехали автомашины грузовые, американские и наши, с солдатами или прикрытые брезентом, потом машины штабные легковые с командирами и их ППЖ, потом подводы и походные кухни, а за всем за этим шагала пехота. Так много двигалось техники, что нам трудно было пробираться навстречу потоку.

Я понял, строительство моста закончилось.

Мы подошли к новенькому мосту. Девчата убирали щепки. Мне показали, в каком именно доме раскинувшейся на горе деревни остановился Пылаев. Я пошел, чтобы доложить об окончании своего «боевого задания». Но оказалось, что Пылаев спит. И почти все командиры и бойцы тоже спали или укладывались спать.

Я догадался, что командиры отпраздновали невероятно быстрое окончание строительства моста доброй чарочкой и теперь почили на лаврах. А я в этом празднестве участия не принимал. И никто на засыпку «моей» ямы не обратил ни малейшего внимания.

Читая впоследствии различные военные мемуары, я наткнулся на заметки о том, что немецкое командование бывало всегда ошеломлено той быстротой, с какой наша техника неожиданно появлялась впереди взорванных мостов. Немцы совершенно не могли постичь — как мы успевали так скоро восстанавливать мосты.

Ранним утром мы поехали дальше на подводах. По пути не видели следов боев, мостов вообще не было. Поляки в деревнях и на хуторах встречали нас ликующими криками. От них мы узнали, что немцы драпали быстро по дорогам, идущим на север к границе Восточной Пруссии. Мы предвидели, что бои предстоят тяжелые, что грудью встанет весь немецкий народ на защиту своего отечества. Мы считали, раз немцы показали себя вообще-то умелыми, дисциплинированными и стойкими вояками на чужой территории, то уж на своей земле они будут драться как львы.

Мы проехали через хорошенький, мало разрушенный городок Пшасныш. Он стоял на том же Ожице. Два городских железобетонных моста были взорваны, но их успели восстановить с помощью бревен и досок переброшенные вперед саперы бригады генерала Петрова.

Дальше, дальше. У каждого развилка, у каждого перекрестка я останавливал подводу, по карте высчитывал расстояния. Мы выскакивали, ставили указатели со стрелками. Ярошенко быстро писал масляными красками: до такого-то населенного пункта столько-то километров, до такого-то столько. На иных указателях приходилось ставить несколько стрелок в разные стороны.