Записки чекиста

Кстати, и сам Михаил Егорович был в то время ещё молодым чекистом. Его направили в органы в 1939 году с комсомольской работы, и именно эта работа, первоосновой которой является постоянное общение с людьми, воспитала Захарова энергичным, неутомимым, а главное – принципиальным, в высоком смысле слова партийным человеком. Михаил Егорович никогда не отказывался от дельных советов, от непосредственной помощи более опытных товарищей и, в свою очередь, никогда и ничем не сковывал их инициативу, никому не навязывал своё личное мнение. Люди смело шли к нему, наверняка зная, что встретят у начальника управления и глубокое понимание, и искреннюю поддержку.

Все это помогло мне быстро найти своё место в коллективе омских чекистов, а вскоре и сблизиться со многими из них.

Особенно понравился мне молодой работник управления Иван Дмитриевич Гасилин. По окончании индустриального института он хотел стать инженером-конструктором автомобилей, но эта мечта не сбылась: партия направила Гасилина на работу в органы МВД. В двадцать один год он уже был начальником отделения, а в двадцать шесть – начальником отдела.

Мы уважали Гасилина за скромность, рассудительность, за умение в любой обстановке найти правильное решение, за хладнокровие и настойчивость. Ему никогда не нужно было напоминать о полученном поручении – самые сложные задания Иван Дмитриевич выполнял добросовестно и в срок.

Заметной фигурой, оставившей глубокий след в памяти, был начальник одного из отделов Михаил Людвигович Вшеляки.

Сын потомственного рабочего Петрограда, он получил среднее образование на Выборгской стороне. В партию большевиков вступил в 1918 году и тогда же, по её призыву, уехал с продотрядом в Тамбовскую губернию на заготовку хлеба для питерских рабочих. На Тамбовщине участвовал в подавлении кулацких восстаний, а возвратившись в Петроград и став курсантом артиллерийских курсов, в составе боевого отряда дважды сражался на фронте против Юденича. Позднее принимал участие в ликвидации бандитизма в Карелии.

С 1920 года Михаил Людвигович связал свою жизнь с органами ЧК. Начал службу в особом отделе Ленинградского военного округа, а потом служил в пограничных войсках. Именно там, под Ленинградом, на советско-финской границе, в 1925 году М.Л.Вшеляки принимал участие в операции, которой руководил Ф.Э.Дзержинский – в поимке крупного английского разведчика Сиднея Рейли.

Вшеляки и сам руководил задержанием многих шпионов, диверсантов, контрабандистов, нарушителей границы из числа бывших князей, баронов, фабрикантов, помещиков и им подобных. Участвовал в задержании шпионов «международного класса». В Ленинграде, а затем в Крыму он работал под руководством воспитанника Ф.Э.Дзержинского – Эдуарда Петровича Салыня, прошедшего большую школу революционной борьбы. С ним Вшеляки и приехал на руководящую работу в УНКВД по Омской области, где стал одним из тех, кто учил М.Е.Захарова чекистскому мастерству.

Это был хороший собеседник, общительный и скромный, с богатым опытом оперативной работы, с умением вовремя подсказать, посоветовать и помочь в каком-либо деле, что вызывало к нему уважение товарищей по работе.

Встретил я в Омске и своего земляка, липчанина Ивана Александровича Перова, работавшего заместителем начальника управления по кадрам. Встретились, и сразу началось:

– А помнишь?..

Вспоминать было что: на кожевенном заводе, куда я отправил изъятые у родственника-прасола кожи, Ваня Перов работал учеником. Мне довелось участвовать в ликвидации бандитской группы Дятлова, а Ваня присутствовал на суде, где рассматривалось дело этой группы. И хотя в дальнейшем наши с Перовым пути разошлись, встреча с ним в Омске была приятна, тем более, что отныне нам предстояла совместная служба.

А служба эта – чекистская работа в военную пору – не сулила «лёгкого хлеба» даже в далёком тылу. Это был тот же фронт. Только невидимый. Но такой же огромный и все время увеличивающийся.

Достаточно сказать, что по сравнению с 1939 годом заброска вражеской агентуры в наш тыл выросла: в 1941 году – в 14 раз, в 1942 – в 31, а ещё через год – в 43 раза. Только в течение второго года войны специальные курсы и школы немецко-фашистской разведки выпустили более семи тысяч вышколенных, отлично обученных шпионов и около двух с половиной тысяч шпионов-диверсантов и радистов. Одно только гитлеровское разведывательное подразделение «абверкоманда 104» в течение неполного года перебросило в тылы Красной Армии 150 групп шпионов и диверсантов, численностью от трех до десяти человек в каждой [4] .

4

Поединок с фашистской разведкой. «Известия» от 3 апреля 1965 г .

А кто мог с достоверной точностью знать, сколько таких подразделений и таких школ существует и действует на всей территории оккупированной немцами Европы? Не случайно же Гитлер уверял, что он будет вести войну особыми методами – методами тотальных диверсий, тотального шпионажа и тотальных подрывных действий. Кровавый «фюрер» и сам верил, и не уставал заверять своих сообщников в том, что взорвёт Советский Союз изнутри, что его агенты будут сеять у нас страх и смерть, что все наши крупные промышленные объекты и электростанции будут взорваны.

Но наша партия, наш народ, а вместе с ним и мы, чекисты, не испугались. Мы знали, как надо бороться с врагом, и эта борьба не ослабевала ни на минуту.

Велась она и в далёком от фронта Омске.

Ещё до начала войны в Ульяновском районе, новой для меня области, недалеко от областного центра поселился направленный сюда из Москвы подданный Чехословацкого государства немец Карл Бренер. Из документов, да и из рассказов самого Бренера было известно, что он участвовал в первой империалистической войне и в 1915 году попал в плен к русским. В плену пробыл три года, жил в Оренбургской губернии, а когда после Октябрьской революции военнопленные из чехословацкого корпуса подняли контрреволюционный мятеж, Бренер вместе с ними прошёл весь путь от Урала до Дальнего Востока и кружным океанским путём вернулся на родину, в Чехословакию.

Там он и жил. Работал на лесопильном заводе, но, по признанию Бренера, душа его оставалась в России.

Беспокойная эта «душа» позвала несчастного страдальца к себе, и в тридцатых годах он попытался через Румынию пробраться в Советский Союз. Попытка не удалась. Последовали арест, тюрьма, вторичное возвращение в Чехословакию, в Судетскую область…

Что ж, покориться? Нет! И Карл Бренер выступает против официальных властей, участвует в открытой антиправительственной демонстрации. Угроза неминуемого ареста гонит его из родных мест, на этот раз в Польшу. Знание русского языка помогает выдать себя за военнопленного, на долгие годы застрявшего за границей. У бедняги единственная просьба: помогите пробраться в Советский Союз, где его ждут не дождутся родственники.

У властей буржуазной Польши одна забота: лишь бы поскорее избавиться от свалившегося на их голову «москаля»… При переходе нашей границы Карла Бренера задерживает советский пограничный патруль.

Опять арест, опять допросы. И почти такие же, как недавно в Польше, лишь с очень незначительной разницей ответы. Да, он действительно бывший военнопленный, но не русский, каким представлялся полякам, а немец чехословацкого происхождения и хочет жить в России, где у него много знакомых и близких друзей. Из России пришлось уехать, потому что насильно зачислили в чехословацкий корпус и увезли в Судеты. По дороге на Дальний Восток видел кровавые бесчинства белогвардейцев, японских и американских оккупантов и с той поры жгучей ненавистью возненавидел их. За участие в антиправительственной демонстрации подлежал аресту и это ускорило бегство из Чехословакии, усилило стремление вернуться в Советский Союз.

Вернуться назад? Ни в коем случае! Поехать в Германию? Тоже нет. Там у власти фашисты, а значит честного человека ждёт неминуемая смерть.

Так показывал допрашиваемый. Каких-либо данных подозревать Карла Бренера во враждебных намерениях, тогда не было. Кончилось тем, что очередному немецкому эмигранту-антифашисту разрешили поселиться в пригороде Омска. Не только поселиться, но и жить, как жили до войны все советские люди.

Карл Бренер именно так и жил: вступил в колхоз, обзавёлся семьёй, работал на радость себе и другим, и несколько раз с восторгом писал обо всем этом родственникам, оставшимся горевать в далёкой, навеки чужой для него Чехословакии…