Записки фельдшера

Если меня не подвел на сей раз слух, позвали амбулаторно [21] . Это еще ни о чем не говорит, но все же лучше, чем дальнее село и полкилометра пешком в такую холодину под зыбким лунным светом спотыкаться о камни тропинки, чтобы разъяснить очередной, пригревшейся под одеялом селянке, что голова у нее болит от подпрыгнувшего АД, которое она и сама могла вполне вернуть к рабочим нормам, скушав таблетку нифедипина, стоящего тут же, на трюмо. Амбулаторно… кого черт принес в такое время амбулаторно? Если бы действительно плохо себя чувствовал — вызвал бы на дом, а уж если нашел силы дойти до станции — значит, не так уж плохо себя чувствовал. Ну а если все не так плохо — так какого дьявола тогда вообще пришел в четыре часа ночи?

21

Случай, когда больной обращается за медицинской помощью непосредственно на подстанции, не вызывая бригаду.

Я зашарил ногами под кушеткой в поисках туфлей, зафутболив одну из них в результате аж под тумбочку. Ругнувшись, встал на карачки, разыскивая обувь в темноте.

— Ты чего там шуршишь, Витька? — поднял голову с подушки водитель. — Вызвали?

— Лежи, лежи, амбулаторно нас, — пальцы наконец-то ухватили туфлю за задник.

— А вдруг повезем?

— Позвоню, если повезем, — пообещал я, с кряхтением натягивая обувь — ноги так отекли за сутки, что туфли казались чужими.

Коридор станции на втором этаже был пуст настолько, что мои шаги по линолеуму гулко отражались от стен. Я шел мимо полуоткрытых бригадных дверей, откуда доносилось сопение спящих людей. Смена выдалась тяжелая — погода подвела. Несколько дней назад вдруг выглянуло солнце, стало жарко настолько, что я сам лично видел бабочку-капустницу, летавшую в растущих около станционной ограды лопухах. Три дня эта благодать продержалась, а потом резко, как и полагается в этой жизни и согласно законам нашей весны, закончилась — без всякого предупреждения на город обрушился дождь с градом, температура совершила обратное сальто на десяток градусов вниз, а носы граждан тут же наполнились секретом слизистых, обильно изливаемым в платки и салфетки. В поликлинику из заболевших обратился, в лучшем случае, каждый десятый. Оно и понятно — на дом участковый не придет, а по такой погоде тащиться самому как-то не улыбается. Поэтому все эти добрые люди, как полагается законопослушным гражданам, дотянули до температуры 39 °C и с чистой совестью стали звонить в «Скорую». Я лично весь день только и лечил, что «температуры». Рутину скрасило только два «давления» и одна разбитая коленка у игравшего в футбол подростка.

По пути со второго этажа на первый мне попался фельдшер с кардиологии — все забываю его имя, — бредущий неуверенной походкой в комнату, сгорбившись под тяжестью кардиографа и дефибриллятора.

— Спать, спать, спать… — бормотал он. — Сил моих нет…

Мне показалось, что меня он и не заметил. За ним проследовала, зевая и деликатно прикрывая ротик ладошкой, Лиля, второй фельдшер.

— А врача где потеряли? — вяло поинтересовался я, уступая им дорогу.

— Карточку пишет, — вполголоса ответил парень с забытым мной именем, не останавливаясь. — Труп там. Полчаса с ним возились, да все впустую. Там такая онкология, что… — Он махнул рукой. — Отмучался дедуля, одним словом.

Я побрел по коридору первого этажа, бездумно разглядывая уже до трещинок и подтеков краски знакомые стены и стенды, эти стены украшающие. Особенно мне глянулся один, где красочно изображены две ладони, объятые пламенем и держащие человеческое сердце. «Светя другим, сгораю сам» — приписано ниже. Стенд старый, его уж давно поделили для своих нужд завхоз и эпидемиолог, обвешав его плакатами и приказами, касающимися пожарной безопасности и профилактики ВБИ [22] на догоспитальном этапе. Но надпись осталась, хотя и поблекла с годами. А вот интересно, много ли будет света другим, если я вздумаю запалить вот так вот собственное сердце? И пользы? Бррр… спросонья в голову какая-то чушь лезет.

22

Внутрибольничные инфекции — заболевание, которое больной приобретает уже после поступления на лечение в больницу.

— Что там, Инна Васильевна? — поинтересовался я, забирая карточку в окошке диспетчерской. Диспетчер молча посмотрела на меня и так же молча отвернулась. М-да, запамятовал я как-то, что Инна Васильевна у нас манерами не избалована. Я раздраженно сложил карточку вдвое, с грохотом выволок тяжелую терапевтическую укладку из ячейки в заправочном кабинете и толкнул дверь кабинета амбулаторного.

На кушетке сидел мужчина средних лет, выглядевший настолько здоровым, что у меня мгновенно подкатила к горлу злость. Одет он был в новые синие джинсы с множеством заклепок, выстроившихся по шву в блестящую фалангу, тесную кожаную куртку, обтягивающую талию, а под курткой имел светло-зеленый свитер с вышитым давно уж забытым детьми Чебурашкой на груди. Волосы у него на голове были настолько белыми, что казались крашенными, но таковыми не являлись. Глаза были под стать свитеру — светло-голубые, как у канонических «голубоглазых блондинов», и тоже производили впечатление некой ненатуральности. Впрочем, это могли быть и контактные линзы.

В общем, непонятный какой-то был мужчина.

Я нарочито громко поставил укладку на пол и уселся за стол, разворачивая карту вызова.

— Доброй ночи.

— И вам доброй ночи, доктор, — широко улыбнулся пациент. Он настолько радостно это сказал, что я недоумевающе поднял глаза. Издевается, что ли? Нет — Чебурашка смотрел на меня искренними голубыми своими глазами, и ни в одном из них не было издевки.

— Что вас беспокоит? — поинтересовался я, вынимая из нагрудного кармана ручку. И едва не чертыхнулся, сообразив, что забыл в комнате фонендоскоп с тонометром.

— Я пришел за вашей помощью.

— Сюда все приходят за помощью, — теряя терпение, повысил голос я, судорожно соображая, как бы техничнее смотаться на второй этаж за «давленометром». Тащить с собой сумку тяжело, оставлять с этим чудиком — страшновато. Мало ли… Ценного там ничего нет, но за пропажу по голове никто не погладит. — Конкретно, что вас беспокоит?

Мужчина вздохнул.

— Я хотел бы поговорить с вами, не вызывая вашего раздражения разговором. Но, опасаюсь, что не преуспею в своих стремлениях.

«Преуспею»? «Стремлениях»? Это откуда он нахватался таких архаично-извитых выражений? Он, часом, не из этих, истинно верующих?

— Поговорить? Вы обратились в четыре часа ночи на «Скорую» помощь для того, чтобы поговорить?

— Да, — снова улыбнулся мой непонятный собеседник. — Время мне показалось вполне подходящим для этого.

Я выпрямился на стуле.

— А вы в курсе, что в четыре ночи очень хочется спать? Особенно тем, кто пашет двадцать четыре часа подряд, говорливый вы мой?

— Да, разумеется. Но иначе разговора у нас просто не состоялось бы. Мое время…

— Его и не состоится, — отрезал я, вставая. Черт с ним, с тонометром, все и так понятно. — Если в помощи вы не нуждаетесь, то чешите отсюда на все четыре стороны, договорились?

— Хорошо, доктор, — покорно сказал пациент.

— Я не доктор, — нетерпеливо ответил я, — я фельдшер. Долго вас ждать?

— Буквально минуту. Я прошу вас — выслушайте меня, не перебивая, после чего я избавлю вас от своего присутствия. Обещаю.

— Ладно, только побыстрее, — нелюбезнее, чем хотел, ответил я, присаживаясь на край стола, дабы подчеркнуть неофициальность происходящего. Спасибо Инне, всучила вызовок, зараза.

— Вы не спросили моего имени, — снова широко улыбнулся пациент. — И тем самым не поставили меня в затруднение, потому что я не знаю точно, как вам сказать его. Впрочем, вы, размышляя, не издеваюсь ли я, назвали меня Чебурашкой — меня устроит и такое наименование. А вас?

Я часто заморгал, уставившись на него. Откуда он узнал?

— Что?

— Извините, — покачал головой мужчина. — Я все время забываю, что вы не готовы… Ладно, это не относится к делу. Да, я могу читать ваши мысли, как поверхностные, так и самые сокровенные. Просто примите это, и давайте перейдем к главному.

— Что… что вы можете делать?

Пациент вздохнул, поерзал на кушетке, устраиваясь поудобнее.

— Боюсь, в двух словах не объяснить. Но я постараюсь — иначе вы немного не поймете, чего я от вас хочу.

Мягко говоря, я до сих пор не понимал вообще, что происходит, не говоря уж о желаниях моего странного ночного гостя.