Записки грибника #2
Шрифт:
Архип не торопливо выпрямился, сел на лавке ровно Одну руку положил на бок или бедро (с моего места не видно) словно подбоченился, другой подкрутил усы.
— Мастер Федор…
Я вскинул руку, прерывая монолог восхваления, — Просто, Федор. Эй, вы куда…
Окликнул встающих из-за стола Никодима и Силантия.
— Архип к тебе приехал, а не за самоварами. Так что тебе и речи вести, а мне они без надобности. Пойдем Силька, не будем мешать.
Я проводил взглядом двух предателей, покинувших поле боя и оставивших меня одного.
«Что-то мне тон не понравился, коим
что ни-будь такое или эдакое…»
— Извини Архип, что вот так… — Я неопределенно махнул рукой. — А забудем. Ты мне поведай, как пистоли себя вели? Много ли осечек было? Патроны не отсырели?
— Чудной ты человек, Федор, словно не от мира сего… — Он усмехнулся, пожал плечами, словно человек, не знающий с чего начать… Налил немного вина в кружку, отпил глоток, потом костяшкой пальца, долго разглаживал усы. По лицу скользнула кривая усмешка.
— Вот уж не думал, что… — замолчал, искоса глянул на меня и отвернулся вполоборота.
— Что хлопу, спасибо говорить придется?
Он отмахнулся от меня как от надоедливой мухи, — О другом молвлю. Пока ехал сюда, заглянул в имение, староста сказывал да ему не поверил, а я тут своими очами узрел… Эк вы тут все… — И широко развел руками.
Я смутился малек, — Есть такое дело…
— Какое?
— Это присказка у меня такая. О заводике потом поговорим. Пистоли то как себя вели?
— Нормально. Стреляли без осечек, один раз правда у Григория патрон пшикнул и пуля не вылетела. Так он открыл, гыльзу вынул, другую воткнул и пальнул. Одно плохо, единожды забыл на ночь убрать, так под утро от росы отсырели, бумага размокла, испортились заряды.
«Над этой проблемой сломал голову, да не по одному разу. Не знаю пока, как добиться влагостойкости»
— Была у нас стычка с ляхами, гарно пистоли стреляют, только вот жалко, что не далече. Пришлось близко подпускать, стрелить по разу и за сабли браться, вот ежели можно было, несколько раз подряд, не заряжая… Взгляд стал мечтательным и одновременно с хитрым таким прищуром.
«Может наган сделать? Уменьшить калибр до десяти миллиметров, гильзу оставить картонную, донышки такие, запросто сможем штамповать, обжимку переделать, пуля минье, нарезов шесть штук, сдвижной барабан…
Токарный, фрезерный, расточной, плоскошлифовальный и еще куча станков на — Й. заканчивающиеся.
Хотя идея давно в воздухе витает. У нынешних пистолетов есть одно неоспоримое качество, останавливающий эффект. Даже если пуля не пробьет стальной нагрудник, запреградное действие ещё никто не отменял, особенно при стрельбе в упор. Только вот скорострельность, хромает…
А какая она, скорострельность? А фиг знает, никогда не проводил такого теста… Надо будет испробовать…
Ага, одна попробовала, семерых родила…»
Я мысленно перевел дух и постарался сосредоточиться на том, что говорил гость.
А он как назло замолчал, в раздумье, разглядывал меня в упор, не отводя взгляда.
Грешным делом, неуютно как-то стало, словно первогодку на утреннем разводе. Рука сама потянулась
к верхней пуговке, застегнуть, опустил на половине дороги, почесал грудь.— А что замолчал-то… — Изобразил на своей физиономии само радушие и интерес.
— Да не слухаешь ты, у тебя очи як у Грицко стали, когда вин о бабах думает…
«Это было к концу моего первого года жизни здесь. Однажды, сидя за дневником, поймал себя на мысли, что не помню как пишется слово. Память словно ножом отрезало. На ум приходили только старорусские аналоги… Тогда очень сильно испугался… Стало очень страшно… Терять себя. Мой язык, мой словарный запас и лексикон, все это связывало меня нынешнего — со мной прошлым.
Показалось, что с утратой этой последней нити, растворюсь в серой безликой массе людей окружающих меня в жизни и быту. В какой-то мере спасение, пришло со стороны детей, взятых в семью на воспитание. Все получилось как бы само по себе. Я очень старался сдерживаться, да шила в мешке не утаить. Слово здесь, там, за обедом, на работе, в поле. Неосторожная брань… Дети как губки, впитывают все, кто-то хорошее, другие — плохое… Очень выручили технические термины. Все это привело к тому, что я общался с ними, практически не ощущая разницы в столетиях разделяющие нас. А вот с взрослыми… Медник и стрелец, два сапога на одну ногу, когда им нужно, понимают все. Хотя иной раз на мордах написано — что ни хрена они не понимают. А вдругоряд, ей богу, пришибить готов — моя твоя не понимай. На разных языках молвим сплошные — Ино Ижно Ись Ить Ишь Ипеть
Я опосля того, как срочную отслужил на Украине, всего два года, потом пять лет — гыкал. Среда обитания, страшная штука. Исподволь, потихонечку, тихой сапой, выбивает из мозгов мало используемые слова и обороты…
Сижу, перечитываю и прихожу в тихий ужас, уже и писать так начал…»
Слушаю, слушаю, — постарался уверить его как можно искренне, а чтоб скрыть смущение потянулся за бутылкой с вином.
Архип тряхнул гривой, с проседью, каштановых волос, подставил свою кружку и продолжил.
— Вечером, мы снова пошли на тот хутор… Да только… Надо было их всех оттудова забрать. Пока мы днем в лесу отсыпались, нагрянули ляхи. В поисках еды, перевернули и вытряхнули все до последней крошки. Не пожалели даже старую кобылу, прирезали и увезли.
На скулах вздулись желваки, взгляд потемнел и стал вопрошающе обиженным. Потом он отвернулся и стал смотреть на стену.
Странно было видеть такое у человека прошедшего огонь, воду и медные трубы. Со слов деревенских, Архип крепко держал их в руках, пресекая на корню любую попытку к самовольству. А может дело в другом…
Наступила гнетущая тишина. Через некоторое время, Архип, залпом осушил кружку, рукой смахнул капли вина и продолжил глухим голосом, иногда смолкал и только тяжко вздыхал.
— Деда, за то, что слово поперек молвил, повесили на воротах, жинку евонную, бабку старую, зарубили. Детушкам малым, головенки об угол печки поразбивали… Брали за ножки да с размаху… Кто постарше, тех с собой увели…
Ты мне обскажи Федор, рази так можно? Что ж они за звери лютые? Что творят нехристи, словно татарва какая.