Записки из подвала, или Дневник практичной женщины. Повести, рассказы, притчи

Часам к трём моя битва с горами белья заканчивается, они разложены аккуратными стопками, и скоро за ними придут рабочие. Наконец можно вздохнуть спокойно – всё поглажено, пришито и отправлено в тележках по назначению.

Вдруг – звонок, будто мне звонят с капитанского мостика в машинное отделение нашего огромного стариковского корабля и просят прибавить тяги… «Неужели что-то забыла?» – спрашиваю я и понимаю, что действительно забыла про носки и чулки…

«Поняла, всё будет сделано, скоро отправлю», – уверенно говорю я. Придётся обойтись сегодня без чашки кофе…

Вот он – огромный мешок, набитый чистыми, но совершенно перепутанными носками и чулками всех мастей и размеров. Для начала операции освобождаю огромный продолговатый стол – метра три в длину и полтора в ширину, это моя палитра, разноцветные носки и чулки – это мои краски. Вначале я раскладываю всё это богатство аккуратными рядами, ориентируясь на форму и величину, – длинные налево, короткие направо. Носки, разумеется, отдельно, чулки отдельно.

И что же я вижу? Все они самых разных оттенков, разного качества, и нет ни одного похожего друг на друга?! Вдруг где-то мелькнёт красный или чёрный, как диссонанс, как безумное отступление от серой и коричневой безликой нормы. Просто поразительно, что из трёх десятков женских чулок примерно одного цвета – все разных оттенков, все разной формы, и соединить их попарно кажется просто невозможным. А ведь их делали на машинах, причём сотнями, тысячами, а они здесь, на этом столе, вопят о своей индивидуальности, и каждый, как произведение фабричного искусства, совершенно не хочет иметь друг с другом ничего общего.

Так что же удивляться, что люди, которых создаёт его величество Случай или генетический конвейер Природы, так непохожи, так строптивы, так несоразмерны по способностям и характерам и совершенно, совершенно не хотят соединяться в Пары!

Однако эти невесёлые размышления не мешают мне быстро перебирать моих трикотажных героев, и постепенно я всё-таки нахожу для большинства из них сородича, а иногда мне удаётся отыскать пару какому-нибудь совершенно безнадёжному чулку с зеленоватым отливом. При этом я радуюсь так, как будто решила судьбу двух людей, которых разлучила жестокая прачечная… Остальные потерянные одинокие носочки безжалостно отправляются на помойку: кому нужен один носок или чулок? Слава Богу, в нашем Доме все имеют по две ноги.

* * *

Рабочий день пятницы подошёл к концу. На кухне мы дружно желаем друг другу хорошей «вохеенде» и разбегаемся кто куда. Итак, я принимаю душ, переодеваюсь и скоро выйду из моего почти уютного подвала. Сегодня я не буду бродить по центру и заворожённо разглядывать имперскую архитектуру Вены (хотя нормальная «фрау» должна бы спешить домой). О нет, сегодня я могу себе позволить маленький праздник – в Государственной венской Опере дают «Пиковую даму» Чайковского на русском языке, а Германа поёт сам Атлантов. Это событие нельзя пропустить русскому человеку, живущему в Австрии.

Пробираюсь к боковому левому входу в оперу, занимаю очередь на стоячие места. Они хоть и дешёвые, но требуют настоящего мужества от любителей музыки, ведь надо стоять не только во время спектакля, но пару часов в очереди перед кассой… Иначе купишь билет не в партер, а на балкон 3-го яруса, а там увидишь только клочок сцены, да и то шею себе свернёшь от напряжения.

В ожидании дешёвого билета не выдерживаю и усаживаюсь на пол, как это уже сделали весёлые и шумные американские студенты. До кассы остаётся каких-нибудь 20 метров… Через полтора часа я в толпе из 1 50 человек в партере венской оперы, здесь настоящий раёк, хоть и очень тесный. Туристы чинно становятся в ряд, опираясь на удобные перила по периметру этой уютной ниши, которая примыкает к самым дорогим рядам настоящего партера, где сидят в удобных креслах богатые туристы, «партер» в венской опере называется почему-то «паркет».

Мы стоим тесно, в то же время сохраняем дистанцию: американцы, французы, англичане, русские – всех возрастов и цветов кожи, большинство из нас совершенно не в театральной одежде… но все мы в эти минуты счастливы – мы в Венской опере!

Вспоминаю определение счастья английского писателя Торнторда Уайлдера: «Счастье – это то, что отвоёвано у страдания, всё остальное называется обыкновенными житейскими благами…»

Прощание в сентябре

В толпе, усиленно работая локтями, меня отталкивает женщина и пробирается к выходу. Я снисходительно улыбаюсь и думаю: «Она полагает, что обогнала меня. На самом деле я вовсе могу не двигаться и буду на сотню-другую лет впереди. Просто она работает локтями, а я головой…

Из дневника

– Ох, уж эта самостоятельность, – сказала мать, когда Женя уверенно заявила: «Поеду на озеро Селигер, уже деньги за отпуск получила. Возьму удочки, буду рыбу ловить, а если тепло будет, то и купаться можно».

– Одна едешь? – глядя исподлобья, задала мать самый волнующий вопрос.

– Одна.

– А почему не с Игорем?

– Мама, я же говорила, что ничего у нас с ним не было и не будет, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Он ходит ко мне чуть ли не каждый день. Все часы в доме перечинил, даже стиральную машину исправил! Я к нему привыкла: всегда вежливый, уважительный. У него и квартира двухкомнатная, и работа хорошая. Парень он трудолюбивый и тебя любит. Ну чего тебе надо?

– Мне с ним скучно, мама. Этот человек не моего уровня, и я его не люблю. Он меня попросту не волнует!

– Вот уж причина! А то от любви много проку. Ты уже вышла замуж по любви. И что? Сын растёт, а мужа нет.

А тебе не восемнадцать! Мы с отцом не вечные, как ты будешь жить?

– Мама, ты опять, – сказала Женька и подумала, как её тошнит от циничного расчёта – стиральную машину починил и получай взамен мою дочь. «Как же дёшево я стою в глазах матери!»

Женька продолжала «витать в облаках». Не вернул на землю даже неудачный брак. Она постаралась не заметить того, что с ней произошло. Главное – она осталась жива и здорова, а ведь могла попасть в психушку – шутка ли, три года прожить в одной комнате с неуправляемым типом!

После развода её комната с роялем показалась ей раем, и она сказала себе: «Теперь я свободна!»

Жизнь представлялась Женьке бесконечным путешествием. Она просыпалась утром, замирая от волшебства прочитанной вчера книги, и словно пускалась в новую страну, не видя, не замечая вокруг себя почти ничего.

После короткой эпопеи – поступления в студию МХАТ (из 10 тысяч девчонок её отобрали на третий тур, но здесь ей сказали: приходите на будущий год, а в этом году у нас всё договорено), надо было пережить этот провал, хотя скорее – стечение обстоятельств, ведь Женька попала во второй поток, когда основные кандидатки были приняты, оставалось всего два места!

Чтобы успокоиться и не сойти с ума от обиды, она отвлеклась от театра и быстро поступила на философский в МГУ: два месяца занималась каждый день по 12 часов в исторической библиотеке, никто не заставлял, никто не понукал – благо с медалью нужно было сдать только один экзамен.

История философии стала любимым предметом: читала трактаты Гесиода и Марка Аврелия, размышляла над диалогами Платона, восхищалась Сократом, воистину её захватила игра Ума великих мужчин. Они обдумывали мир, они задавали друг другу вопросы, на которые до сих пор ни у кого нет ответа.

Она будто попала в бесконечный лабиринт идей и открытий. Это был мир, где человек, и даже женщина, может с лёгкостью переноситься из страны в страну, из одного века в другой. Никакие личные драмы, мелкие обиды и огорчения не могли отвлечь её от процесса Познания. Женька вышла на берег Мысли, куда завлёк её маленький ручеёк детской любознательности…

* * *

Живые конкретные люди и по сей день очень мало ценят чистую Мысль, не меркантильно-разодетую, а ту, что парит над Землёй и путешествует во времени и пространстве. Но Мысль вовсе не обижается на обывателей, она не ищет выгоды, ей хватает себя самой. Часто, не найдя ни одного пристального взора, обращённого к ней, она покидает околоземные пространства и летит в галактические дали.