Записки младшего научного сотрудника (сборник)

— Ты что же, гад, — орет, — деньги взял, а бутылку не разлил?! Я тебе сейчас рыло буду чистить!

Ну, на самом деле он не так изъяснялся. Тут дается литературный перевод. Он изъяснялся красочнее.

Пока я вникал в суть конфликта, тот, что без бутылки, действительно начал чистить рыло другому. Как и обещал. Публика образовала круг, а один гражданин подошел ко мне и говорит:

— Вот вы, вместо того чтобы стоять здесь, как броненосец «Потемкин», взяли бы и пресекли. Не то ваша повязка, — говорит, — еще больше покраснеет. От стыда.

И пошел себе, понес в кошелочке свинину.

Я не выдержал, пробил телевизором брешь в толпе и вошел в круг.

— Подержи друг, телевизор, — говорю тому, который рыло чистит. — Душа горит, — говорю.

Когда душа горит, все понимают. Поэтому он нехотя, но телевизор взял. Стоит. Тогда второй начинает отыгрываться. Начинает размахивать кулаками перед чужим телевизором. Вот-вот повредит экран.

Тут, к счастью, из подъезда опять вывалился дядя Федя с фикусом и торшером. Я быстренько сунул второму фикус, а себе взял торшер. Это получилось как раз вовремя, потому что вдали показался лейтенант. Тот, который мне про нарушаемость толковал. Я поставил торшер на землю и мигом повязал обоим друзьям красные повязки на рукава. И мы втроем встали под фикусом, как на курорте.

Лейтенант нас похвалил:

— Молодцы, — говорит, — ребята! Культура и порядочек!

Однако только он отошел, с культурой и порядочком стало хуже. Мои новые дружинники опять стали друг на друга наскакивать, пользуясь телевизором и фикусом. Как сойдутся, так звон. И снова толкуют про рыло.

Мне это надоело, потому что однообразно как-никак, и я сказал:

— Когда дежурить-то будем?

Они изумленно посмотрели на свои повязки, и тот, что с бутылкой, говорит:

— Как же мы забыли, что дежурство сегодня?

— А бутылка? — второй спрашивает.

— Придется опосля.

Опосля так опосля. Я спорить не стал. Погрузили мы дядю Федю и пошли дежурить. Между прочим, задержали мою прежнюю дружину, которая опоздала. Они на радостях пошли пиво пить и увлеклись. Мы втроем их пятерых доставили в штаб. Пусть не опаздывают в следующий раз! Мои ребята так старались, что чуть-чуть свою бутылку не разбили. В общем, давно так не дежурили, сказал лейтенант.

Старик

Глядя на нее, я понял, почему на Востоке так много поэтов. Она сидела у окна, склонив голову набок, и грациозно вертела авторучку в маленьких пальчиках. Она была молода. Она была прекрасна. Она поступала в институт.

«Из Алма-Аты, — подумал я. — Или из Ташкента… Роза. Персик. Урюк… Поставлю ей четверку».

Она встала и подошла ко мне с билетом и листком бумаги. Листок был чист, как ее душа.

— Закон Бойля-Мариотта, — доброжелательно сказал я, заглянув в билет. С легким шорохом она подняла ресницы, длинные, как лыжи. Я чуть не задохнулся.

— Его открыл ученый Бойль-Мариотт, — пропела она на своем непостижимом диалекте.

«Шаганэ ты моя, Шаганэ…» — вспомнилось мне.

— Я вас сильно прошу!.. Я хотела объясниться, — вдруг сказала она.

«Объясниться?» — вздрогнул я и поспешно сказал:

— Переходите ко второму вопросу. Микроскоп.

— Я хотела сказать, чтобы поставить тройку. Мне нельзя получать меньше. Поставить тройку, и я поступлю, — горячо зашептала она, и в голосе ее была настоящая страсть.

«Вот тебе и объясниться»! — подумал я и четко произнес:

— Микроскоп.

— Если я не поступлю, меня выдадут замуж. Насильно. У нас так делают с молодыми девушками.

«Черт-те что! — подумал я. — Какие-то байские пережитки!»

— Может быть, вы ответите на другой билет? — предложил я.

— Зачем другой? Я не прошу пятерку. Неужели вам не жалко судьбы молодой девушки? Меня уведут в дом к старику. Я боюсь его…

«К старику… — размышлял я. — Это меняет дело. В конце концов, если вылетит после сессии, не моя вина».

— Ну что ж, по билету у меня вопросов больше нет, — сказал я, чтобы все услышали.

— У нас никто не спрашивает согласия, — продолжала она. — Меня обручили, когда я ходила в детский сад. Теперь он ждет. Разве это справедливо? Разве вы отдали бы свою дочь гадкому тридцатилетнему старику?

И тут я вспомнил, как ровно неделю назад меня поздравляли друзья. Они говорили, что я совсем еще неплох, что приближаюсь к жизненному пику, что выгляжу максимум на двадцать шесть. Я охотно верил, но на душе было как-то неспокойно, потому что в тот день мне исполнилось тридцать.

Поставил я ей двойку. Вкатил два шара.

Пускай возвращается в Алма-Ату. Или в Ташкент, Самарканд и Бухару. Пускай летит на крыльях любви.

Роза. Персик. Урюк.

Пускай скрасит последние годы жизни тому тридцатилетнему старцу. Физики она все равно не знает.

Первенец

Когда мы с женой ждали первенца, мы, конечно, были счастливы. Наше счастье омрачалось лишь одним обстоятельством, а именно — полной неясностью относительно даты появления первенца. Естественно, мы знали, что первенец обычно появляется примерно через девять месяцев. Согласитесь, довольно скудная информация. Во-первых, неизвестно, откуда считать. А во-вторых, очень расплывчатый срок. В этом вопросе налицо какая-то недоработка. Сказали бы ясно: в последний вторник девятого месяца, например. Или в первое воскресенье десятого. Не было бы тогда такой трепки нервов.

Последний месяц мы жили, как на иголках. Особенно я. Первенец затаился и, по-видимому, готовил нам крупный сюрприз. Он выбирал наиболее неподходящий момент. Надо сказать, это ему полностью удалось.

Жена растолкала меня в три часа ночи и сказала:

— Кажется, началось!

— С чего ты взяла? — протирая глаза, спросил я.

— Периодические боли, — грамотно сказала жена. Она начиталась всякой популярной литературы и теоретически была подготовлена отлично.

— Где? — спросил я.

— Где! Где! — рассердилась жена. — Вот он сейчас как родится! Будешь знать. А ты в один трусах.

Это, действительно, был непорядок. Не годится встречать своего собственного первенца в одних трусах. Поэтому я оделся и побежал звонить по автомату в «Скорую помощь».

— «Скорая» слушает, — сказал сонный женский голос.

— У нас роды, — часто дыша, сообщил я.

— Почему вы так решили?

— Есть некоторые признаки, — уклончиво ответил я.

— Роды первые?

— Первые! Первые! — радостно закивал я.