Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Остров Курцола, в древности известный под именем Черной Корциры, отделяется от полуострова Сабиончелло, принадлежавшего рагузской республике, проливом того же названия. Ширина его версты 4, а местами не более версты. Зимой хотя и дуют здесь боры, но, как на глубине от 25 до 11 сажен, грунт везде ил, то рейд и для больших кораблей довольно удобен. Курцола представляет небольшие горы, покрытые дубовым лесом и кустарником. Сей остров производит знатное количество хорошего красного вина, а лов анчоусов и сарделей составляет главную ветвь торговли. Сверх сего он отпускает много дров, и жители особенно занимаются строением небольших судов. Крепость Курцола лежит на мысу, плохая высокая четвероугольная стена заключает в себе несколько домов и лежит при подошве возвышений, командующих крепостью. Город, полагают, построен Диоклетианом. Положение его близ неприятельских портов и возможность при нашей морской силе защищать одной ротой солдат делают его для нас весьма важным пунктом, ибо корабли, имея у него пристанище и получая тут вино и дрова, которых нет в Катаро, могут во всякое время блокировать порты Далмации. Жителей на всем острове 6000.

Ровное прибрежие Сабиончелли, где в древности находился город Онеум, осеняется высокими бесплодными скалами; прекрасные сады, лежащие у подошв их, и прохлада вечера побудила нас съехать на берег. Не удивляйтесь, что так смело выходим на неприятельскую землю.

Славяне и вообще другие здешние подданные Франции почитают нас своими друзьями; ибо по милосердию российского монарха они имеют в нас истинных своих покровителей. Сколько ни старались внушать им недоверенность к россиянам, сколько ни уверяли их в счастье принадлежать великой и просвещенной нации, однако ж одних русских принимали они с уважением, а французов боялись как чумы. Лишь вышли мы на берег, хозяин первого сада пригласил нас в свой дом; оный стоял на покате зеленого холма, в средине плодовитых дерев, рассаженных широкими рядами. С одной стороны плющ и мирт покрывал стену дома, с другой виноградные лозы осеняли вход в него, одна крытая аллея вела к морю, другая к деревне. Недалеко от дома, мелкий ручеек, пробираясь с журчанием между миндальных, фиговых, рожковых и шелковичных дерев, то показывается, то опять теряется в густой тени. Уютный домик представлял во всем приятную простоту сельской жизни; мебель была грушевого дерева на образец английской; в углу стояла ручная мельница, в другом девушка, одетая довольно щеголевато, разматывала шелк на самопрялке. Розина (так звали девушку), по приказанию отца, вышла и скоро принесла кофе и подала каждому по трубку табаку, потом потчевала ликером и плодами, только что снятыми с дерева. Девушка была очень пригожа и потому мы не хотели, чтоб она была нам служанкой. Догадливый рагузинец, приноравливаясь к нашим обычаям, приказал ей что-нибудь спеть. Опустив вниз глаза, дрожащим, но весьма нежным голосом, начала она итальянский романс (Vieni o nice! amato bene), аккомпанируя себе на гитаре. Подумать можно, что отец ее богат. Напротив сад, несколько птиц и коз, прыгающих по утесам, составляют все его имущество. При сем справедливо можно заметить, что рагузцы много упредили в просвещении соседей своих, одного с ними происхождения, славян. Несмотря на то, что небо покрылось тучами, приятность местоположения и свежесть воздуха поощрила нас идти на гору. Древний монастырь Св. Франческо, окруженный стенами и печальными кипарисами, весьма украшает вершину дикой голой скалы; но как стало очень темнеть и вдали блистала молния, то мы, немного не дошед до вершины, воротились назад. Сошед вниз, гора, которая ниже других, казалась им равной и закрыла собой гораздо ее высочайшие. Не так ли и в свете ничтожный и порочный кажется равным добродетельному человеку? Не так ли дерзкий льстец и невежда затмевает достоинства скромного неискательного человека?

Крейсирование у Далматских берегов. – Взятие двух шебек и возвращение в Катаро

По прибытии нашем на фрегат, рагузские пастухи, вслед за нами приехавшие, объявили, что они видели пред захождением солнца несколько французских военных судов, остановившихся в бухте по северную сторону Сабиончелло. По причине темной ночи и проливного дождя два офицера, посланные на вооруженных баркасах осмотреть положение неприятеля, воротились без успеха. Комендант Курцолы прислал подтверждение первого известия, почему отряд на рассвете 21 июня снялся с якоря. Лавируя, благополучно вышли мы из пролива и в 10 часов утра близ песчаной отмели мыса Гомена увидели 11 французских шебек и канонерских лодок.

Неприятель, отрубив канаты, пошел на веслах против ветра и, обогнув длинный мыс, не преставая грести, распустил паруса, направляя путь свой к Спалатре. В то время, как мы при небольшом противном ветре принуждены были для обхода отмели сделать несколько оборотов, флотилия, идущая уже попутным ветром, успела удалиться от нас на довольное расстояние. Войдя в большой плес, называемый малое море, находящийся между рагузским берегом, Далмацией и островом Лезино, фрегаты начали нагонять флотилию. Но в то самое время, как «Венус» был немного далее пушечного выстрела, ветер стих, фрегат остановился и мы, имея пред глазами неприятеля, ничего не могли предпринять. Французы, убрав паруса, опять пошли на веслах и скоро совершенно от нас скрылись. Штиль продолжался до вечера.

К ночи заметив по компасу положение неприятеля и воспользовавшись легким ветром, вместе с «Автроилем» лавировали успешно; шебека, по тяжести хода, далеко отстала. На рассвете 22 июня вновь открыли флотилию, под берегом у местечка, Подгорье называемом, между Макарском и Нарентой. Утренний, довольно свежий ветер наполнил паруса, фрегаты двинулись, полетели и не более как чрез полчаса «Автроил» открыл огонь. Вскоре потом и «Венус» вступил в сражение. Неприятель рассеялся во все стороны; три к нам ближайшие лодки бросились к берегу; погнавшись за другими двумя, одну пустили ко дну, а другая села на мель. Тут подошли мы близко к берегу и за тихостью ветра принуждены были бросить якорь. Неприятельские суда, воспользовавшись сим, успели на веслах и бичевой одни уйти в Спалатро, другие в устье реки, при Наренто в море впадающей. «Автроил» также стал на якорь; оба фрегата послали шлюпки взять оставленные неприятелем суда. Шебека, именуемая «Генрих», с 14 медными пушками, взята «Автроилем», а «Венусу» досталась полушебека, именуемая «Тременда» с 2 медными пушками.

Осматривая потопленную «Венусом» лодку, нашлось, что хотя оная и не годилась к продолжению службы, но можно было снять с нее пушки. Капитан поручил мне поднять их. Едва водолазы успели достать несколько ружей и другого мелкого оружия, а боцман приступил к поднятию пушек, вдруг из дома и из садовой стены сделали по нас несколько выстрелов, мы им отвечали картечью с баркаса, и скоро французы, бежавшие со взятых судов, сильно нас атаковали; продолжая работу, мы перестреливались и уже одну пушку достали из воды. Во время сильной пальбы с обеих сторон вышел на набережную поселянин и смело пошел между двух огней к шлюпкам. Люди наши, заметив, что он был безоружен и беспрестанно крестился, пропустили без вреда. Французы обратили на него все выстрелы, старик бросился в воду, начал тонуть; но как он был уже недалеко от потопленной лодки, то работавшие на ней люди спасли его и представили ко мне. Я спросил, что побудило его подвергнуться такой опасности. Господине! отвечал славянин, я не боюсь смерти и пришел просить вас пощадить дом мой; в нем все мое состояние. Оно неважно, до далматины ожидают от вас своего спасения, неужели вы первый шаг свой желаете ознаменовать угнетением того народа, который по крови, вере и предкам вам родные братья; мы и без того слишком несчастливы! при сем он залился слезами. Хотя он был весьма просто одет, но объяснение его на итальянском языке понудило меня спросить, кто он таков? Я – граф Ивечевич и гражданский начальник сего округа, отвечал он, показывая на горы. Поезжайте скорее на фрегат, сказал я ему, конечно, капитан прикажет мне отступить; мы имеем повеление щадить во всех случаях далматцев; будьте уверены, что дом ваш будет цел. Чрез полчаса, как граф отправился на фрегат, сзади садов я услышал пальбу. Французы побежали, а капитан в то же время прислал мне сказать, чтобы я, не преследуя их, поспешил доставить пушки на фрегат.

Едва французы оставили сад и дом, как множество народа вышло на набережную. Тот же граф предложил мне помочь поднять лодку, и действие вдруг переменилось. Мы окружены были добрыми поселянами, на лицах коих сияла искренняя беспритворная радость. В несколько минут последовала полная доверенность; женщины и дети без робости смешались с матросами. Слыша еще в первый раз иностранцев, говорящих понятным для них языком, они улыбались от восхищения. Старушки, стоя в отдалении, творили молитву; старики, с любопытством осматривая нас с ног до головы, плескали руками и с восторгом произносили: «Вот наша братья христиане». Между тем как работа продолжалась, гостеприимные славяне принесли вина, хлеба и плодов и разложили костры, дабы лучшим, что они имели, угостить нас. С сердечным удовольствием видел я, как добродушно люди наши общались с жителями, и можно сказать, что ни одно сражение, ни одна знаменитая победа не кончилась лучшим и приятным сельским пиром. Не должно ли сожалеть, что народ, столь нам приверженный и однородный, повинуется чуждому властителю?

К вечеру возвратились те далматы, кои напали на французов, и объявили, что они успели сжечь еще одну лодку, которая также была повреждена и стояла на мели. Люди, при оной бывшие (так они нас уверяли) вместе с теми, которые бежали со взятой нами лодки и шебеки, все побиты. Когда пушки и другие военные снаряды потопленной лодки, называемой Battaglia di Marengo (Баталья ди Маренго), подняты, а лодка подарены жителям; отряд снялся с якоря и 23 июня лейтенант Насекин, назначенный командиром шебеки «Генрих», на острове Лезино у селения Св. Георгия взял на батарее 2 медных пушки и судно с вином, собранным на острове для французов.

24 июня, прибыв к Станьо, отряд расположился так, что неприятель не осмеливался перевозить войск своих из Далмации в сей рагузский город, а принужден был обходить по берегу и по крутым горам, где нет дорог, перевозить провиант на ослах. От Станьо перешли мы к Наренто, где успели перехватить несколько судов с провизией. 29 июня, получив известие о снятии осады Рагузы, при свежем ветре, прибыли мы в Курцолу, а оттуда 3 июля в Кастель-Ново. Пленные шебеки, имея российский вверху, а внизу французский флаги, салютовали адмиралу каждая по 9 выстрелов. При осмотре их адмирал переименовал «Генрих» «Забиякой», а «Тременда» названа «Ужасной».

Снятие осады Новой Рагузы

Когда 4 июня получено высочайшее повеление сдать Боко ди Катаро австрийцам, то до того времени, пока можно было содержать сие в тайне, войска черногорские и приморские весьма дружно и храбро содействовали нашим; но после, когда стат. сов. Санковский, как доверенная особа от двора, начал приуготовлять народ к принятию с повиновением решения Его Императорского Величества, то народ, пребывая в совершенном унынии, не оказывал уже прежнего усердия. Узнав же, что австрийцы должны передать их французам, они потеряли всю свою бодрость. В таковом состоянии, имея надежду на одни регулярные войска, совершенно нельзя было ничего предпринять в рассуждении штурмования Рагузы, крепости довольно сильной и такой, которая имеет превосходный гарнизон, считая одних французов, кроме жителей, хорошо вооруженных и готовых защищаться до последних сил своих. По сим обстоятельствам должно было заниматься одной только осадой, во ожидании, не сдастся ли неприятель, истощив свой запас или по недостатку воды. Здесь надобно отдать справедливость неутомимым войскам нашим, которые, быв всегда на открытом воздухе, почти непрерывно под ружьем, могли с достойным истинных героев терпением держаться столько времени в совершенном бдении.

Линия, занимаемая регулярными войсками, подкреплена была еще одним батальоном 13-го егерского полка, доставленным из Корфы; сия линия весьма пространна была для 2300 человек, из чего весь отряд состоял; но за всем тем оставалось одно только опасение, чтобы турки не пропустили неприятеля чрез свои земли, откуда можно поставить войска наши между двух огней; но они уверяли, что без кровопролития никак не пропустят. Каждое ядро и бомба с батарей наших причиняли некоторый вред в городе. Неприятель, приноровив все свои пушки на оные, только повредил у нас один картаул, попав ядром в средину дула, и убил одного морского канонира и двух черногорцев. Во уважение несчастного положения городских жителей, которые по причине, что французы отняли от них хлеб и воду, истаивали от голода и жажды в разрушенных бомбами домах своих, адмирал предложил французам капитуляцию и два раза были переговоры; но Лористон, не имея нужды в продовольствии и ожидая с часу на час своего сикурсу, никак не хотел сдаться, а склонял переговоры к тому, чтобы оставить нам Боко ди Катаро, а он оставит Рагузскую республику.