Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Шрифт:
В уголовном суде дела текут столь же медленно, как и в гражданской управе. Сажают в тюрьму без разбора; почему иногда невинные, еще до рассмотрения их обвинения, от заразительного пара и омерзительной нечистоты умирают в оных. В сравнении совершаемых здесь убийств смертная казнь очень редко бывает. В уголовном преступлении, несмотря на несомнительные обличения, закон требует добровольного признания; но доколе преступник не признался, его сажают в тюрьму, и если в сей гробнице, лишенной света и воздуха, высидит он четыре года, то отсылают на галеры. Тому несчастному, которому уже прочтен смертный приговор, дается для оправдания отсрочка на месяц; тут нельзя не заметить благотворной цели законов. В сию ужасную для осужденного отсрочку к защите его является так называемый стряпчий бедных, на которого праводушие и честность всякий несчастный положиться может; ибо король на почтенное звание сие обращает особенное свое внимание и избирает в оное наиболее мужей бескорыстных, богатых, а более всего кротких и великодушных.
В столь многих недостатках, в сем хаосе гражданского управления, которого беспорядки, конечно, угнетать могут подданных более самой войны, есть и нечто доброе. Я разумею сословие стряпчих, которые, не подражая и не следуя правилу собратий своих: «любить ябеду и жить на разорении тяжущихся», имеют свое честолюбие
Власть короля не ограничена; она подкрепляется любовью народа, и ныне, со времени пребывания его в Сицилии, от феодальной системы едва ли тень осталась. Могущество дворянства от многих причин ослабло, и королю для присвоения законным образом власти баронства препятствуют нынешние его стесненные обстоятельства, политическая его зависимость от англичан, а наиболее то, что от лишения дворянства вдруг всех преимуществ народ неминуемо был бы разорен; престол лишился бы сильной опоры, казна от своевольства праздного народа лишилась бы большой части доходов, и король, вместо беспорядков, от малого числа дворян происходящих, долженствовал бы бороться с буйством толпы невеж, которые до сего времени удерживались в должном повиновении только властью и попечением дворян. Освободить народ от всякой подчиненности, к которой он уже привык, значило бы дать ему оружие и против самой самодержавной власти, от которой неминуемо он стал бы требовать не одних повелений; но и причин, побуждающих к объявлению оных; ибо вольность народа с самовластием несовместна.
Государственный годовой доход, состоящий из разных податей и сборов, простирается до 5 000 000 рублей. Регулярных войск, включая и гвардию, считается 22 000. Солдаты, хотя и не так выправлены, не так ловко маршируют, однако ж стреляют исправно и очень метко. Конница легка и на прекрасных лошадях. Войско одето красиво и даже богато; содержание получает безнужное; но, что всего важнее, оживлено духом мужества. Многие полагают, что итальянцы вообще не способны к военной службе; но сие, говоря вообще, несправедливо. Италия во все времена славилась хорошими генералами, и хотя итальянцы не походят более на римлян и изнежены до того, что солдаты не имеют воинственного вида; однако ж, если они подчинены будут искусному генералу, то никакому народу не уступят в храбрости. Итальянские войска под предводительством Наполеона, столько отличившиеся во многих сражениях, особенно в Ваграмской битве, мнение о их неспособности могут совершенно опровергнуть. Сицилийские гренадеры под начальством герцога Гессен-Филиппстальского, защищавшие Гаэту, также заслужили имя храбрых даже и от самых французов, которые не всегда и не очень охотно отдают справедливость своим неприятелям.
В начале 1808 года, когда в Неаполе готовилась экспедиция для покорения Сицилии, Фердинанд объявил об опасности отечества. Народ, дворянство, духовенство, все сословия вообще изъявили неожиданную многими готовность умереть за короля. при сем обнаружилась закоренелая ненависть сицилийцев к неаполитанцам.
Народ гласно просил дать им начальников из природных сицилийцев, и когда король снизошел на просьбу сию, то в три недели явились добровольно на службу 52 000 челов. подвижной милиции, кои иждивением дворянства были уже одеты, а оружием снабжены англичанами. Нам приятно было видеть, что мундир и экзерциция сего народного ополчения были точно такие, какие наша пехота имела в царствование императрицы Екатерины II.
С некоторого времени носились слухи, будто британское правительство вознамерилось воспользоваться бессилием короля и предложить ему за корону пансион; но едва милиция стала под ружье, все неприятные вести умолкли, и конечно, оные были неосновательны; ибо англичане, занимавшие Мессину, Катаньо, Сиракузы и Мелацо, будучи малочисленны для защищений сих крепостей от французов, и как сохранение Сицилии было им необходимо для удержания Мальты, то все укрепленные места, против Калабрии лежащие, были сданы без малейшего сопротивления королевским войскам, и англичане, до сего бывшие господами, сделались гостями; войска их остались в тех же крепостях под названием вспомогательных; сверх того от английского парламента назначено королю пособие для содержания в готовности всей его армии. Со всей вероятностью сказать можно, что Наполеон в покорении Сицилии встретит многие препятствия, он не найдет здесь своей партии; ибо хотя и есть недовольные правительством, но сии, равно как и преданные, страшатся его владычества. Сицилийцы еще не забыли тиранства нормандских пришлецов, и они еще те же самые, которые на Сицилийской вечере обагрили руки в крови французов.
Флот неаполитанского короля состоит из одного корабля, 3 фрегатов и 20 канонирских лодок.
Фердинанд IV есть самая благость; ясное, всегда веселое лицо изображает всю кротость души его. Судьбе угодно было обременить его многим несчастьями и потерями; но он не унывает, надеется на Бога и переносит все неприятности с непоколебимой твердостью. Когда Наполеон пророческим тоном объявил армии своей, занимавшей Неаполитанское королевство, скорое завоевание Сицилии, то добрый Фердинанд в шутку тогда сказал: «Наполеону не удастся согнать меня с земного шара, я с оружием в руках и моими Борбонами [101] всегда буду королем». Сим Его Величество хотел сказать, что он как царь будет защищаться и умрет с честью Бурбонов. Король обожаем народом. Некогда проезжал он городом
на любимую свою охоту, птичную ловлю; народ так столпился на улице, что коляска его насилу могла двигаться. Король с добрым видом, дав поцеловать руку ближайшему к нему лазарону, едва успел сказать: «Перестаньте же кричать и дайте мне дорогу», как народ расступился, клики: «Да здравствует отец наш!» умолкли, и что ж я увидел? Едва король несколько отъехал, чернь обратилась к тому нищему, который удостоился поцеловать королевскую руку, и все стремились обнимать его, как освященного прикосновением помазанника. Конечно, думал я в себе, и самые победы не заставили бы любить короля более, сколько теперь любят его в несчастии. Король ездит всегда без свиты, просто в сюртуке, редко в мундире. Он так близок народу, так доступен, что благодушие его иногда делает лазаронов слишком докучливыми и наглыми. Один раз, когда в Неаполе вздорожал хлеб, народ, бежал за его экипажем, кричал: «Отец наш! хлеб дорог!» Король так же ехал на охоту, и что же он сделал? Велел везти себя в городовое правление и, вошед в присутствие, спросил: «Почему хлеб так вздорожал?» Президент объяснил и доказал, что цена очень умеренна и уменьшить оной невозможно. «Очень хорошо, – отвечал король, – уменьшите от фунта ползолотника и объявите цену полбайоном меньше».101
Борбон – так называется здесь царская рыбка. Известно, что король любит охоту и рыбную ловлю.
Фердинанд, будучи уже в преклонных летах старости, с некоторого времени большую часть забот правления предоставил королеве, и Каролина, обладая высоким умом матери своей Марии Терезии, имеет и ее характер и так же управляет Сицилией, как сестра ее Мария Антуанетта управляла Францией. Она искусной рукой твердо держит бразды правления; она распоряжает всем; дает повеления министрам; располагает движениями войск; строптивость дворян обезоруживает лентами, ласками и призыванием их ко двору; своевольства палермской черни воздерживает строгой полицией: она все знает, что вокруг нее делается; знает, что делают и думают в Неаполе, соображает свои действия с обстоятельствами и тайными сношениями с прежними подданными, более беспокоит Неаполитанского короля, нежели опасается его силы. Будучи в видимой зависимости от английского министерства, она не иначе уклоняется пред необходимостью, как с достоинством. В сношениях с неприятелем она непреклонна. Наполеон предложил чрез бракосочетание дочери ее с Мюратом соединить в потомстве их наследство короны обеих Сицилий. Королева изъявила несогласие свое таким тоном, что униженный, пристыженный оным победоносный рыцарь в движении гнева положил во что бы то ни стало покорить Сицилию и в прокламации своей к Неаполитанской армии употребил неприличные выражения. Несмотря на представление, что без покровительства флота невозможно украдкой высадить на рыбачьих лодках достаточного числа войск для покорения Мессины или какой другой крепости, защищаемых значительной армией и сильным корабельным и гребным флотом, Наполеон дал решительное повеление исполнить его намерение, и из десятитысячного корпуса ночью, во время штиля, перевезенного из Реджио, к югу от Мессины, едва ли третья часть спаслась; прочие несколькими канонерскими лодками без защиты были потоплены в проливе и весьма малое только число досталось в плен.
Королева поступки свои с французами соображала по точной взаимности с их действиями, и сия мысль, как известно, очень тревожила Наполеона; ибо он опасался, чтобы и другие его неприятели не вздумали так же с ним обходиться; тогда, конечно, пришлось бы ему от многих выгод отказаться. Фра Дьяволо, славный партизан калабрский, по несчастью, попался в плен. Неаполитанский король определил, как преступника, замучить его лютой казнью; королева, узнав о сем, предупредила, что она за смерть своего генерала прикажет казнить тем же образом 6 французских штаб-офицеров, находящихся у нее в плену. Иосиф не послушал; Фра Дьяволо был колесован и четвертован в Неаполе; 6 несчастных французов в Палермо как преступники казнены были на эшафоте. Мюрат, сменивший Иосифа, определил всех солдат и офицеров, уроженцев Неаполитанского королевства, оставшихся в службе короля Фердинанда и попавшихся в плен, как изменников расстреливать. Королева уведомила его, что она ранг за ранг и число за число будет расстреливать французов, находящихся у нее в руках…
В заключение описания достопамятностей Палермо считаю не бесполезным для пополнения моих замечаний предложить нечто о древностях Сицилии, о которых в русском переводе прекрасных писем г-на Брайдона ничего не упомянуто, вероятно, потому, что г. Кампе, издавший путешествие Брайдона на немецком языке, статью о древностях выпустил.
Большая часть сицилийских писателей согласно утверждают, что сицилийцы происходят от Хама, сына Ноева, который есть Сатурн, построивший великий город Камезену. Бероз думает, что оный от испортившегося первого имени назывался потом Камарина; напротив, Гварнери, Каррера и другие уверяют, что Камазена была у подошвы горы Этны, между Ачи и Катаньей, против трех голых скал, кои и доныне сохранили имя Циклопов. Каррера упоминает об одной надписи, виденной им на развалинах Ачи, оправдывающей его предположение. Он к тому прибавляет, что Хам был великий злодей и прозван за то Esenus, то есть бесчестный. Фацелло говорит, что он женился на родной своей сестре Рее. Церера, дочь их, царствовавшая в Сицилии, не имевшая пороков отца своего, славилась красотой, кротостью и мудростью. Она из пшеницы и винограда, кои сами собой в великом изобилии тогда произрастали, научила подданных своих приготовлять хлеб и делать вино. Прозерпина была столь же прелестна и добродетельна, как мать ее Церера. Оркус, царь Эпирский, желал иметь ее своей супругой, что и подало грекам случай к вымышлению басни о похищении Прозерпины Плутоном, богом Ада, ибо Оркус был нрава сурового и угрюмого.
Церера была первым божеством Сицилии. Говорят, что и ныне находятся медали с прекрасным изображением богини, а на обороте с хлебным колосом. Она построила свою столицу на вершине высокой горы в средине острова и назвала оную по имени горы – Энна. Ныне на месте сем стоит город Кастрожовани, в коем никаких остатков от Энны не видно.
Цицерон, по местоположению Энны в самой средине Сицилии, называет ее Umbilicus Siciliae; страну же вокруг оной уподобляет земному раю, наполненному тенистыми рощами, чистыми ручейками и лугами, кои во всякое время года покрыты душистыми цветами. Храм Цереры, в Энне находившийся, был в великом уважении. Фацелло повествует, что когда город был взят рабами и варварами, то они не смели коснуться к сокровищам храма, которых в оном было гораздо более, нежели во всем городе. Развалины сего капища ныне едва приметны. Храм Венеры Еречинской (Erecine), только славный и известный во времена идолопоклонства, построен был на вершине горы Ерикс или, по сицилийскому произношению, Ериче.