Записки (ноябрь 1916 года - ноябрь 1920 года)

Закончив доклад о событиях на Кубани, я просил Главнокомандующего разрешения высказать несколько соображений по оперативным вопросам. Я вновь доложил, что выход из настоящего тяжелого положения я вижу лишь в принятии крупного решения - срочной переброски из состава Кавказской армии части конницы в район Купянска для усиления действовавшей там нашей конной группы.

Остававшиеся в этом случае части Кавказской армии я предлагал свести в отдельный корпус, поставив во главе его генерала Покровского. Об этом я доносил телеграфно еще 18-го октября. Генерал Деникин молча выслушал меня:

– "Хорошо, я подумаю", сказал он, "когда вы думаете ехать?".

Я ответил, что думаю ехать сегодня в Ростов, где мне надо было повидать генерала Лукомского и других лиц по ряду служебных вопросов. Генерал Деникин приказал мне ожидать его в Ростове, где он должен был быть во вторник.

В 5 часов я выехал в Ростов.

О приезде моем уже знали несколько человек, желавших меня видеть, ждали меня на вокзале. Весь вечер и весь следующий день приток посетителей не прекращался. Все задавали один вопрос: "Уволен ли Май-Маевский?" "Состоялось ли ваше назначение?". Получив отрицательный ответ, негодовали, обвиняли генерала Деникина, ругали Май-Маевского.

Еще недавно глухое недовольство Главнокомандующим прорвалось наружу. По мере приближения фронта неудовольствие в тылу росло. Безобразная пьяная жизнь командующего Добровольческой армии, распущенность войск, разврат и самоуправство в тылу не были уже секретом ни для кого. Все ясно сознавали, что так дальше продолжаться не может, что мы быстрыми шагами идем к гибели. Многие из ближайших помощников Главнокомандующего и ряд общественных деятелей указывали генералу Деникину на необходимость замены генерала Май-Маевского другим лицом, с должным авторитетом в глазах армии и общества. Каждый хотел верить, что дело в твердых и умелых руках еще поправимо. В поисках преемника генерала Май-Маевского остановились на мне.

Меня всячески выдвигали. В эти тревожные дни это было злобой дня. Стоило мне приехать в какое-либо учреждение, как сбегались все служащие, толпа собиралась вокруг моего автомобиля. На почтово-телеграфной станции, куда я приехал для переговоров по аппарату с Царицыном, чиновники и телеграфисты сделали мне целую овацию - кричали "ура" и аплодировали.

Всем этим охотно пользовались враждебные Главнокомандующему круги, стремясь противопоставить имя мое генералу Деникину.

События на Кубани встречены были обществом весьма сочувственно. В атмосфере безвластия и готовящегося развала всякое проявление твердости власти приветствовалось.

Утром 11-го я получил донесение генерала Шатилова о переходе противника в наступление против наших частей на левом берегу Волги. Донесение было спокойное, генерал Шатилов считал наше положение вполне прочным. Тем не мене, я решил поспешить вернуться в армию и лишь дождаться в Ростове Главнокомандующего.

Все слышанное здесь, замеченное мною некоторое колебание генерала Деникина, в связи с высказанными мною оперативными соображениями, приказание Главнокомандующего ожидать его здесь в Ростове для получения окончательного его решения по этому вопросу, наконец, сказанное в присутствии Главнокомандующего генералом Романовским фраза, что генерал Покровский может рассчитывать на какое-то новое назначение - все это вместе взятое заставляло меня думать, что генерал Деникин склоняется к передаче мне командования Добровольческой армией.

Еще месяц тому назад я с радостью бы принял это назначение. Тогда еще наше положение на этом главном участке фронта можно было исправить, а соответствующей работой в тылу его закрепить. Теперь могло быть уже поздно. Армия находилась в полном отступлении. Расстройство тыла увеличивалось с каждым днем. Трудно было рассчитывать, что мне, почти чуждому войскам армии человеку, едва знакомому с местными условиями, удастся успешно справиться с почти безнадежной задачей.

Мучительные мысли лезли в голову. Однако, долг подсказывал, что я не вправе отказаться.

Поздно вечером генерал Покровский вызвал меня к аппарату и сообщил, что "Сегодня были выборы атамана, объединились на нейтрализующем кандидате и 350 голосами провели Успенского".

На мой вопрос: "Чем объясняете Вы это?" Генерал Покровский ответил, что его "боятся и слишком еще свежа рана. Науменко неприемлем, благодаря своей, с одной стороны, честной работе в качестве походного атамана, с другой же, что главное, по причине близости к Филимонову, других же кандидатом не было совершенно.

Случайно кто-то указал, что на белом свете тихо мирно живет Николай Митрофанович, находящийся в дружбе со ставкой. Все решили, что это выход, и провели его подавляющим большинством".

Вернувшись в поезд, я нашел письмо Главнокомандующего:

"11 ноября 1919 года. Многоуважаемый Барон Петр Николаевич, После длительного обсуждения предложенного Вами организационного плана, я пришел к твердому убеждению, что совершенно невозможно - при нашей бедности во всем и при ничтожном количестве войск в новых группах - расстраивать существующую организацию и создавать новый огромный штаб.

Быть может, при полной перемене обстановки на Царицынском фронте вопрос будет пересмотрен.

Что касается атаманского вопроса, то, ценя достоинства обоих кандидатов и не зная местной обстановки, я воздерживаюсь от вмешательства в это дело.

Уважающий Вас А. Деникин".

Таким образом, от предложенной мною перегруппировки генерал Деникин отказывался, все оставалось по-прежнему и вопрос о моем перемещении отпадал.

Тяжелая чаша, казалось, меня миновала.

12-го утром приехал генерал Покровский и, почти одновременно, Главнокомандующий.

Сведения от генерала Шатилова становились тревожны. Противник настойчиво теснил наши части на левом берегу Волги. К тому же, по реке шло сало, сообщение с правым берегом было чрезвычайно затруднительно и положение частей на левом берегу становилось серьезно.

Генерал Деникин беспокоился и приказал мне спешить возвращением в армию. В тот же день я с генералом Покровским выехал в Екатеринодар, куда и прибыл утром 13-го. Сведения от генерала Шатилова становились все более тревожными. Наши части, не выдержав натиска противника, начали отход. Генерал Шатилов приказал левобережному отряду начать переправу. Последняя происходила, благодаря ледоходу, в весьма тяжелых условиях.

С вокзала я проехал к вновь избранному атаману Успенскому. Последний произвел на меня самое отрадное впечатление - спокойного, разумного и стойкого человека.

Атаманская булава была, видимо, в верных руках. Дальнейшее зависело от генерала Деникина.

Все происшедшее лишний раз подтвердило верность моего взгляда на казачий вопрос.

Не сомневаюсь, что, не прими Главнокомандующий неожиданно для меня решения о предании суду обвиняемых им в измене членов Рады, переворот произошел бы без человеческих жертв.

В тот же день я дал предписание генералу Покровскому:

"В виду того, что ныне положение в тылу армии, в связи с политическими событиями последних дней, надо признать вполне благополучным, что изменение конституции края и нахождение во главе края генерала Успенского гарантируют твердую власть, благожелательную великому делу воссоздания Единой России и дают основание быть уверенным в принятии срочных мер по обеспечению нужд армии - я, согласно Вашего ходатайства, признаю возможным освободить Вас от возложенных обязанностей командующего войсками тыла армии.

Генерал-лейтенант Барон Врангель".