Записки о большевистской революции

Все же, несмотря на свое сугубо личностное восприятие Октябрьской революции, Садуль увидел в ней главное: «быть с большевиками — это быть с громадной частью русского народа». Не все действия большевиков оправдывает Садуль. «Я вижу, сколь велико зло, принесенное России демагогической пропагандой большевиков», — заявляет он в письме 27 октября (9 ноября) 1917 г. Многие их ошибки Садуль прямо называет преступлениями. В одном из первых писем он подробно излагает антибольшевистские взгляды Г. В. Плеханова, не пытаясь полемизировать с ним. И все же его симпатии явно на стороне Советского правительства — решительного и сильного. По мнению французского посла Нуланса, которому Садуль в своих письмах дает совершенно убийственные характеристики, военный атташе — Садуль — находится в «неизлечимом ослеплении». Однако в первые месяцы пребывания в России это «ослепление» не мешало ему быть верным сторонником Антанты. Вольно или невольно Садуль играл в большевистских кругах, где он вращался, роль провокатора. Рефрен большинства его писем: не допустить русско-германского мира, заставить большевиков воевать вместе с Антантой до полной победы над Германией. И это при том, что одним из первых выводов, сделанных Садулем в России, был вывод: «Стремление к миру, немедленному и любой ценой, здесь всеобщее». Садуль считает вполне возможной и даже желательной интервенцию союзнических войск в Россию с целью помочь ей противостоять притязаниям германского империализма. Он не задумывается об истинных целях интервенции, и только 30 апреля 1918 г. в его письме впервые проскальзывает мысль: «Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, т. е. против них?»

В письмах Садуля много места отводится рассуждениям на тему, что было бы, если бы удалось свергнуть правительство большевиков и т. п. Эти рассуждения интересны тем, что передают логику мышления современника, не принадлежащего к лагерю большевиков. Особую ценность для советского читателя представляют публицистические зарисовки отдельных личностей. Чаще других в книге встречается фамилия Л. Д. Троцкого, подробно излагаются его взгляды по отдельным вопросам внешней и внутренней политики. Садуль с первых дней знакомства попал в сферу притяжения этого человека и находился под воздействием его революционного энтузиазма и личного обаяния. Отсюда в книге безудержное восхваление Троцкого, гипертрофия его личности и деяний. Субъективизм Садуля проявился и в оценке ряда других революционных деятелей и событий.

В целом же «Записки» Ж. Садуля — это уникальный документ эпохи, отразивший не только громадное историческое событие, но и запечатлевший благотворное влияние этого события на развитие человеческой личности — автора «Записок».

Г. М. Иванова, канд. ист. наук

1917 г.

Петроград. 2 (15) нояб.

Г-ну Альберу Тома ^{1} ,

депутату (Шампиньи-сюр-Марн) [28]

28

Далее адрес писем и адресат опускаются — все последующие письма, ныне публикуемые, направлены Альберу Тома. В скобках приводится дата нового стиля, декретом СНК введенного с 14 февр. 1918 г. (Примеч. ред.)

Дорогой друг,

В Петроград я прибыл 1 октября, пять дней спустя был направлен по службе в Архангельск и вернулся обратно третьего дня. Не пробыв в России и полмесяца, дерзнул все ж таки поспешить написать вам эти строки, сугубо частные, и в которых не буду даже обещать, что предложу вам какое-нибудь сенсационное интервью. До сего дня ни с кем из политических деятелей, с которыми я должен встретиться, не виделся.

Но в дороге, в Архангельске, в Петрограде, где сам, где через переводчика я смог поговорить с полсотней солдат, офицеров, рабочих, с торговыми людьми и прочими. И главное — уже две недели я дышу воздухом России. На улице, в трамвае, в семье русских, в доме у которых я квартирую, я получаю прекрасную возможность для наблюдений. Эти наблюдения позволяют мне, человеку, чье восприятие действительности еще не притуплено слишком долгим пребыванием в данном месте, сделать немало открытий.

Основной вывод из первых наблюдений — надеюсь, что дальнейший мой опыт не опровергнет его правильность, — таков: стремление к миру, — немедленному и любой ценой, — здесь всеобщее.

В этом отношении все без исключения русские, с которыми я встречался, согласны с большевиками; разница лишь в четкости, а вернее сказать, в степени искренности при выражении этого стремления — конец войне во что бы то ни стало.

То, что русский народ в большинстве своем с отвращением и ненавистью относится к войне, что он страстно жаждет мира, каким бы он ни был, что люди увидели в Революции наиболее верное средство добиться этого мира, ныне не вызывает у меня никаких сомнений. Я знаю, что у представителей союзников совершенно другое мнение. Но то, что они не понимают положения вещей, говорит о том, что они не желают его понимать. Они предпочитают мрачной и безотрадной реальности приятные иллюзии, коими их любезно и, возможно, искренне убаюкивают сентиментальные политики, которые еще, может быть, и Правительство, но уже не Революция.

Наше же дело связано с Русской революцией, и только с ней. Только на нее мы можем рассчитывать в том, чтобы активизировать действия на фронте.

Нужно, чтобы правительства Антанты, не слушая лживо-оптимистичные донесения своих агентов, решились, наконец, повернуться лицом к русскому народу, вглядеться в него, понять его, если они хотят избежать катастрофы.

Может быть, вы назовете меня пессимистом или же упрекнете в том, что я поздновато открываю Америку. Но я пишу, что есть и как оно есть.

Итак, констатировав факт, попытаюсь изложить по порядку основные аргументы — об эмоциях я и не говорю, — которыми большинство из тех, с кем я говорил, подкрепляли свой следующий вывод: мир нужен немедленно.

1. Победа Антанты невозможна.

Время не изменит в лучшую сторону военное положение Антанты. Затягивание войны, таким образом, обернется бессмысленными потерями людей и средств.

На Западном фронте союзники топчутся на одном месте. О своих грандиозных успехах на подступах к Ленеу и на Шеман де Дам они трубят в своих коммюнике уже больше двух лет. Их неспособность оттеснить фронт противника очевидна. Что касается американской армии — положим, что она будет создана, — то когда еще она будет подготовлена, и где фрахтовать суда, необходимые для перевозки людей и боеприпасов?

На Восточном фронте русские долго не продержатся. Армия вконец дезорганизована. По вине командования, говорят большевики. По вине большевиков, отвечает командование. По вине и тех, и других, считают люди. Действительно, армия находится в состоянии неслыханного упадка. Жестокость, непонимание, нехватка офицеров, отсутствие подготовленных специалистов, презрение к военачальникам, антиправительственные настроения. Дисциплина падает. Солдаты справедливо не доверяют офицерам.

Ежедневные убийства офицеров. 43 тысячи из них изгнаны из войск своими же солдатами и бродяжничают по стране. Солдаты не доверяют теперь и ими же избранным комитетам, отказываются им подчиняться. Массовое дезертирство. Отказы идти в бой. Как за несколько месяцев, в разгар войны, под немецкими снарядами вернуть к жизни эту плоть без души, все части которой поражены болезнью?

Да кроме того, что может сделать даже многочисленная армия без поддержки тыла?

Но если дисциплина на фронте продолжает падать, то в тылу уже царит анархия.

Последние полгода Правительство страной не правит, Милюковы, Керенские — неэнергичные, непоследовательные и неспособные чего-либо добиться идеологи-краснобаи. Административный и экономический механизм рассыпается в прах. Воровство, грабежи, убийства происходят, следует признать, среди всеобщего спокойствия, безразличия. Новая Россия, рожденная революцией, хрупка воистину, как новорожденный.

Чтобы победить Германию или хотя бы оказать ей сопротивление, нужна промышленность, равная по мощи немецкой. Откуда взяться этому чуду? Советы, деньги, специалисты, на которые расщедриваются союзники, не могут заменить пушки, снаряды, вагоны, рельсы и т. д., чего не хватает. Даже англичане и американцы не смогут в необходимое время сделать столь колоссальные усилия.

Республика не пойдет на те чудовищные человеческие жертвы, которыми только и был обеспечен относительный успех наступлений Брусилова^{2}. Она не будет наступать по своим трупам. Из-за нехватки своих пушек русские отступят, чтобы избежать резни — когда немцы сосредоточат на каком-нибудь участке фронта имеющуюся у них значительную артиллерию.

Вопрос еще, продержатся ли солдаты до начала наступления? Самые слабые уже дезертировали. Оставшимся не хватает продовольствия и теплых вещей. Две армии, не получившие приличных сапог, угрожают оставить позиции с первыми холодами.

Итак, на Западном фронте не приходится ждать решительно ничего. На Восточном — немцы, как бы измотаны они ни были (а они измотаны, это заметно), сохраняют такое материальное, организационное и командное преимущество, что прорвут фронт, когда и где им будет угодно.