Записки о Рейчел

— Давай… давай спустимся вниз.

Она встала и требовательно посмотрела на меня. Не сумев придумать ничего более уместного, я просто подошел к ней и поцеловал.

— С Дефорестом не вышло, или как?

— Ничего хорошего.

Моя левая рука соскользнула с ее ягодицы и схватилась за бутылку с вином.

— Пойдем вниз — там поболтаем.

Но мы отвлеклись еще на один поцелуй и вскоре уже, обнявшись, сидели на диване и разговаривали.

Дефорест за время моего Упадка, кажется, вышел из игры. Конечно же, ненормальная сука не сказала ему, что собирается поехать ко мне, и это бесило его больше всего. Кроме того, хотя Дефорест и не заговаривал об этом, Рейчел чувствовала, что он уверен, что я в тот раз ее трахнул. Я был польщен, узнав, что Рейчел в один прекрасный момент заявила ему, что вовсе не трахалась со мной (хотя Дефорест и не ждал подобных откровений). Он вроде бы ей поверил, но через пять минут разрыдался. Псих. Это было десять дней назад. Что произошло потом? Он дважды разбивал свою машину; непрерывно плакал; ушел с работы; однажды заявился к Рейчел в класс и вытащил ее оттуда прямо во время занятий. Рейчел имела потом неприятный разговор с директором школы и решила, что с нее хватит. В заключение она высказалась в том смысле, что не хочет делать несчастными сразу двоих, так что лучше она осчастливит хотя бы одного, если сможет.

— Меня? — спросил я без выражения.

— Если ты меня еще хочешь.

Вот так.

Что касается композиции, комедия шагнула далеко вперед со времен Шекспира, который в финале своих легкомысленных историй мог поженить любое старое дерьмо с любой престарелой блядью (возьмите хотя бы Клавдио и Геро из «Много шума из ничего»), и это сходило ему с рук. Но финальный поцелуй давно уже ничего не символизирует, а пьяная свадьба больше не может быть метафорой страсти. Теперь поцелуй стал началом комедийного действия, а вовсе не его концом, лишь дающим надежду на новое действие, к которому зритель в любом случае не допускался. У нас уже выработалась привычка заходить все дальше и дальше за посулы вечного счастья: как результат — упадок человеческих отношений, но зато каждый может увидеть себя со стороны, может учиться на своих ошибках.

Итак, на этой стадии, с устраненными препятствиями (Дефорест, Глория) и при наличии непосредственно любовного акта, комическое действо подходит к счастливой развязке. Но кто теперь этому верит?

Готовы?

Дня начала я решил испробовать кое-что весьма замысловатое. Я поднялся, налил выпить. Пока мы пили, не отводил от Рейчел глаз, затем забрал у нее стакан. Для этого трюка нужно хотя бы метр восемьдесят роста, но я все равно решил попытаться: опустился перед ней на колени и притянул ее голову к себе… Плохо, не хватает роста — ей пришлось сложиться пополам, груди на коленях. Я подался вперед и принялся обрабатывать уши и шею, лишь изредка скользя по ее губам. Затем, когда боль в коленях стала нестерпимой, я вместо того чтобы грубо завалить ее на диван или тащить в свою комнату, стянул Рейчел на пол, так что она оказалась наполовину на мне, наполовину рядом со мной. (Там были голые доски, и мое решение должно было выглядеть достаточно спонтанным.) Я схватил ее за бедро, чтобы зафиксировать в этом положении.

Едва ли стоило заниматься ее грудями. Практически одновременно я задрал ей юбку, втиснул свою правую ногу между ее ногами, а моя рука приземлилась на ее мягкий живот. «Делая» одно из ее ушей, я скосил глаза на пол. Вторая фаза.

Веду руку вверх по ее смуглой ляжке, огибаю бедренную кость, рука уже на ягодице, ползет вниз по задней стороне ноги, разворот в районе колена, снова вверх, и так много раз, то нахально приближаясь к ее промежности, то стыдливо держась от нее на почтительном расстоянии. Вот рука зависает на четверть минуты в воздухе и наконец опускается, мягко, но уверенно, прямо ей на пизду.

Рейчел начинает громко дышать — но рука мастера, не дожидаясь ответных действий, уже вновь отправилась исследовать ее ляжки. Я наращиваю темп поцелуев, облизывая уголки ее губ змеиным язычком. Это должно быть так эротично. Как только она терпит?

Тем временем моя вездесущая рука останавливается у кромки ее трусиков, раздумывает и, наконец, выбирает обходной путь. Я пытаюсь ощутить ее тело своими пальцами, ощупываю каждую пору на коже, хочу прочувствовать весь простор ее живота. Рот тем временем действует сам по себе, на автомате. Коленом я слегка надавливаю ей между ног и сам удивляюсь тому, с какой готовностью Рейчел их раздвигает. Рука тем временем миллиметр за миллиметром продвигается к цели.

Приблизившись вплотную, рука останавливается, чтобы принять стратегическое решение. Пришло ли время для атаки? Готов ли мой оркестр играть туш? Чего мне и вправду хотелось больше всего — да, чего мне и вправду хотелось больше всего на свете, так это выпить чашку чая и хорошенько подумать. Я украдкой посмотрел на лицо Рейчел и вот что я там увидел: зажмуренные глаза, раздвинутые губы, скромных размеров лоб, на котором было написано желание; но я не смог прочесть там непринужденности.

Вы не найдете ее и здесь. И все это уже начинает меня беспокоить. Я запутан, напуган. Я в отчаянии. Мы подошли к самой сути, и что же? Я пытаюсь посмотреть со стороны, отделить сознание от тела — тут же возникает страх безумия, ощущение, что я мечусь как белка в колесе. Как здорово было бы просто сказать: «Мы занялись любовью, а потом уснули». Да только ничего подобного не было; все происходило совсем иначе. Свидетельство передо мной. (Если эти записи когда- нибудь попадут в руки одному из наших уважаемых докторов, у него не будет выбора, кроме как отрезать мне голову и отослать ее на судебную медэкспертизу, — и я не стал бы его винить.) Я знаю, как это должно быть, — я читал Лоренса. Но я знаю также, что чувствовал и о чем думал; я знаю, что это был за вечер: совокупность унылых подробностей — и ничего больше; бессмысленный, истощающий, техничный бег с препятствиями. Не надо обманывать себя. Я думал позабавиться. Не вышло. Я весь в поту. Мне страшно.

Вернемся к происходящему на полу столовой — мои пальцы ждали указаний. От них поступали сигналы, что я имею дело с лобковыми волосами равносторонне-треугольного типа, самого лучшего типа — это не какой-нибудь там ирокез, клиновидные бачки или редеющий клок щетинок и завитушек. Итак, побуждаемая — как знать — приступом неподдельного любопытства, непосредственной близостью таинственного магнита, моя рука начала постепенное нисхождение.

И вот что мне подумалось. С появлением «Тропиков» Генри Миллера стало очень трудно сказать новое слово в вопросе о пизде. (Точно так же юные поэты вроде меня самого навсегда осмеяны теми явлениями, о которых в наш циничный век уже невозможно писать: небо на закате, прекрасный взгляд, роса, все, что касается любви, разница между космической реальностью и тем, как ты порой чувствуешь себя с утра.) Помню, я подслушал в одном оксфордском баре, как некий студент — немец, насколько я понял, — говорил другому студенту, что шведки — они, в общем-то, ничего, но у них слишком большие щели. В другой раз, в том же заведении, я беседовал о сексе с одним парнем из Ньюкасла, который с пеной у рта отстаивал точку зрения, что оксфордским девчонкам далеко до ньюкаслских, поскольку их щелки слишком малы. Нарциссическая чушь. Размер не важен, если, конечно, вы не страдаете от проблем, неведомых автору данного опуса.

Но это вовсе не значит, что все пизды одинаковы. Что касается Рейчел, то ее пизда была наиболее приятной из всех, какие я когда-либо встречал. Не похожая ни на мокрую мочалку, ни на гамбургер в бумажном пакете, ни на засаленный карман пальто, или разрезанный мышиный желудок, или слипшийся ком сосудов, труб и желез, — она была бесконечно влажной, но не мокрой, обладала изысканной формой, сохраняя при этом должную аморфность — чернила и бархат, запрятанные среди лобковых волос, которые были так же похожи на мои, как персидский ковер на половичок у двери. И она была теплее, чем я; на самом деле она была просто горячей.

Тем временем я погружал туда то один, то сразу два пальца, сантиметр за сантиметром, с каждым разом все глубже и глубже, не забывая поглаживать клитор. Рейчел покрякивала и издавала трели: тем не менее, когда я прижал губы к ее уху, а свою могучую эрекцию (а то как же!) к ее бедру, слова, которые я произнес, прозвучали неожиданно:

— Где расстегивается это платье?

Она мгновенно замерла. Ее глаза распахнулись.

— Я не принимаю таблетки.

— Правда? — сказал я.

И тогда мы сделали то, что тинейджеры делают довольно часто. С подачи Рейчел мы решили, что можем запросто съездить в круглосуточную аптеку и — пускай они подавятся — купить там презервативы. Справившись с замешательством, я вскоре пришел в должное расположение духа. Выпив вина и одевшись, мы отправились в путь.

Даже скинувшись, мы не могли позволить себе такси — Рейчел надо было оставить на дорогу домой, да и мне казалось разумнее поехать на автобусе. Лето еще не злило настолько далеко, чтобы было действительно темно, вдобавок хулиганы никогда ire пристанут к тебе, если ты с девушкой.

Сейчас это кажется мне невероятным, но по дороге мы говорили о Дефоресте и о его нечастых и сомнительных подвигах в постели. (Мы, конечно, смеялись над ним, но совершенно беззлобно: пример юношеской жизнерадостности, которая после нынешней ночи станет для меня недоступной.) Его основной, хотя, конечно же, не единственной проблемой было то, что он кончал раньше, чем или Рейчел, или он сам успевали хлопнуть в ладоши. Он натягивал презерватив и задвигал ей с таким видом, будто бы только что вспомнил, что в это самое время ему надлежит быть совершенно в другом месте, и там его ожидают крайне важные дела — похороны матери, например. (Я просто пытаюсь передать словами то, что Рейчел изобразила на своем лице, показывая Дефореста.) Затем он сморщивал свою конопатую физиономию и замирал, лежа на Рейчел, а его конец тем временем выскальзывал и пропадал из виду недели на две, пока Дефорест не завершал полный цикл своих оправданий, объяснений и извинений. Все это меня смешило, но я старался не слишком бурно веселиться, отчасти из уважения к терпимости Рейчел, а также восхищаясь ее невозмутимостью. Но я просто рыдал от смеха, когда она рассказывала об одной из уловок, к которым Дефорест прибегал, чтобы продлить наслаждение. Он брал в постель учебник истории, который — так было задумано — изучал, пока Рейчел извивалась, лежа под ним. Когда ее возбуждение достигало максимума, Рейчел давала ему знать. После этого Дефорест откладывал «Англию Тюдоров» в сторону и награждал Рейчел четырьмя или пятью секундами конвульсий, прежде чем окончательно растаять. Нечего говорить, что это не срабатывало, хоть однажды Дефорест и показал рекордное время — одну минуту.