Записки одного армагеддона

Так уж они были устроены, эти люди, надежда покидала их с последним ударом сердца.

Еще ухала раскатисто под покосившейся аркой складских ворот выкаченная на прямую наводку пушчонка, и заботливо передавались с рук на руки снаряды.

Еще бросались под гусеницы, обвязавшись гранатами, отчаянные из отчаянных.

Еще...

Впрочем, это было уже все равно.

Тяжелые, матово лоснящиеся черные танки, клином взрезав масло укреплений, расползлись по дзонгу. По-хозяйски неторопливо, уверенные в своей безнаказанности, надвигались на огневые точки, хрипло рявкали, окутывались едким дымом. То, что осталось, основательно перемалывали гусеницы.

Последней умолкла пушчонка. Расчет накрыло прямым попаданием. Рухнула арка ворот. Хрупнули под траками снарядные ящики, танк развернулся на месте, вминая в землю кровавые ошметки.

Изроды, не скрываясь, бродили среди дымящихся развалин, делали привычную работу: сноровисто приканчивали раненых ударами клинков в горло, вспарывали животы, за ноги стаскивали трупы в общую кучу, на фоне этой кучи позировали перед объективом. Короткие подкованные сапоги скользили на зыбкой от крови земле.

Двое в черных мундирах и глубоких касках, нарочито громко топоча, поднялись по ступеням почти не пострадавшего знахарского пункта, скрылись внутри. Третий, с камерой наизготовку, остался внизу. Ждать пришлось недолго. Изнутри послышался шум, крики, что-то с грохотом обрушилось, и на крыльце появились его приятели, волоча девчонку в белом халате. С упрямым лицом, закусив губу, она упиралась обеими ногами и молча отдирала впившуюся ей в запястье когтистую лапу.

Споткнувшись на высокой ступеньке, изрод ослабил на мгновение хватку, девчонка вырвалась, но кто-то из подоспевших на шум подставил ей ногу, и она ничком рухнула на землю. Заросшие жесткой рыжей шерстью лапы тотчас вцепились в нее.

Камера тихо жужжала, оператор выполнял свою долю работы - снимал втоптанные в грязь обрывки белого халата, закаченные глаза, разорванный в крике рот, жадно шарящие по телу лапы, оскаленные слюнявые пасти, а когда все закончилось и черные клинки пригвоздили к ступеням растерзанное тело, вынул из камеры кассету и вложил ее в холодеющую испачканную йодом ладошку.

Как визитную карточку.

Чтоб не ошиблись те, кто придет сюда позже. Чтоб поняли все так, как надо. И испытали то, что надо. И почувствовали то, что их заставили почувствовать. Это ведь так просто.

К вечернему землетрясению все было кончено.

В последний раз рыкнув моторами, замерли танки. Движения изродов, неуловимо стремительные в начале нападения, замедлились, стали угловатыми и неуклюжими и, наконец, словно повинуясь приказу или же просто потеряв интерес к происходящему, с гибелью последнего защитника черные фигуры застыли там, где приказ их застал. Или там, где покинули их силы или иссяк интерес.

К вечернему землетрясению все было кончено.

Живых в дзонге не осталось. Неистовая дрожь земли обрушила то, что еще не успело обрушиться, огонь подобрался к складу с горючим, волной пламени захлестнуло летный пятак, но это уже не могло никому повредить. Изроды растворились в клубах тяжелого жирного дыма.

А земля все билась и билась в ознобе и никак не могла успокоиться, задавшись целью стереть в пыль развалины дзонга. Порывы ветра раздували пламя пожаров, расшвыривали лохмотья огня, и скоро дзонг превратился в огромный погребальный костер.

Но и этого было мало.

Прорвало нарывы окрестных гор. Выросли на их вершинах султаны дыма, обрушился град камней на изуродованную землю, и по склонам в облаках пара поползли багровые языки, затопили окопы и противотанковые рвы, играючи слизнули с плаца бронетранспортеры, подмяли выгоревшие остовы бастионов.

Дзонг исчез. Лава покрыла его.

Как мазь, которой больной покрывает свои язвы.

Строфа 2

Я отшатнулся, едва сдержавшись, чтобы не грохнуть кулаком по этому игрушечному кошмару. На мой зов о помощи никто не откликнулся, квартира была пуста. Я вернулся к ящику. Дымились конусы крохотных гор, багрово светилась между ними, на месте укреплений, распластанная лепешка. Неподалеку, на расстоянии карандаша, были еще укрепления, а дальше были правильной формы разноцветные лоскуты полей, рощ, змейки дорог рассекали поселки, а еще дальше был город, и по улицам сновали машины.

Бывший Парадизбург, ныне Новый Армагеддон.

Я узнавал знакомые площади, Институт, помпезную громаду здания Совета Архонтов, нашел проспект Юных Лучников и обшарпанную панельную пятиэтажку. Я нашел даже знакомое окно и склонился ниже, чтобы рассмотреть, что за ним, но в этот момент из среднего подъезда выскочил всклокоченный человечек в испачканной синей краской рубашке, заметался на площадке перед домом, наконец решился, пересею улицу и через сквер с мемориалом Безумству Храбрых направился к центру города.

Я недоумевал. В этом районе мне решительно нечего было делать и не жил никто из знакомых, но тот, в рубашке, испачканной краской, которой были закрашены заморские страны на политической карте мира, похоже, знал, что делает. На проспекте Благородного Безумия он смешался с толпой пикетчиков и отказников перед зданием Управления Неизбежной Победы, и я потерял его из виду.

Строфа 3

Моя знакомая в одном из тех милых суматошных миров, куда теперь мне нет дороги, в таких случаях говорила, нагрузив на себя тюки с мануфактурой: "Ну, и куды бечь?"

Легат Тарнад прав: напиться в последний вечер, а что будет завтра увидим завтра. Я сунул руку в карман и вынул бумажку с адресом. Почему бы и нет? В конце концов она - тоже мое порождение. Только бы она оказалась дома.

В городе было неспокойно. Под горящими вполнакала фонарями кучками собирались настороженные взъерошенные люди, вполголоса переговаривались. Повсюду расхаживали деловитые крепкие ребята из Дружины в длинных черных рубахах и с топориками.

– ...первые десять легионов завтра выходят.

– Два-три массированных удара по Побережью, и с этой нечистью будет покончено. На плечах врага - в его логово!

– Семь эскадрилий, и ни один самолет не смог взлететь. Там электроника-то была вся заморская...

– Ерунда! Не паникуй, у меня зять в летунах, так он рассказывал, что есть у них такие ракеты...

– Тихо ты! Дружина... Здорово, ребятушки! С дозором обходите?

– Пошел ты...

– ...крупу не давали, теща с ночи очередь заняла. Раньше хоть консервы заморские были...