Записки охотника Восточной Сибири

Сибирские собаки действуют только по инстинкту, без всякой науки или дрессировки. Чутьем, зрением и слухом они обладают превосходными и нисколько не уступят в этом отношении легавым собакам, но понятливостью и умом далеко от них отстают. Они сходны более со зверями, нежели с домашними животными. Но привязанность их к хозяину иногда достойна удивления.

Вообще сибирские собаки очень злы и сильны, особенно настоящей монгольской породы, или, как здесь говорят, мунгальской. (Здесь жителей Китая, по ту сторону рек Аргуни и Онона, вообще называют мунгалами.) Собаки монгольской породы чрезвычайно рослы, сильны и косматы; они бывают обыкновенно черные, почему напоминают водолазов (ньюфаундлендов). Многие из них в одиночку нападают на волков и давят их без затруднения. Впрочем, некоторые собаки и сибирской породы не боятся волков и смело нападают на них с тем же успехом, но промышленники их никогда не приучают к этой травле, напротив, стараются отучить от этого промышлёную собаку, потому что, если она пристрастится к волкам после нескольких удачных случаев, то будет зря нападать на них, а через это может попасть на нескольких волков и сделаться, в свою очередь, жертвою их страшных зубов, что и случается нередко. Действительно, здесь более всего гибнет охотничьих собак от волков и кабанов.

К сожалению, я должен заметить, что здешних собак промышленники содержат весьма плохо, кормят их худо и вообще мало на них обращают должного внимания. Держат их обыкновенно во дворах, даже в самое холодное время года — в трескучие морозы. Хозяева с ними обращаются довольно сурово, редкая их ласка состоит в том, что дадут собаке какие-нибудь внутренности домашних животных или кость — вот и все, а то кормят чем попало, без разбора, что только в состоянии переварить собачий желудок [11] . Зато на промысле (охоте) совсем другое дело! Там ласки неизбежны, в особенности после счастливого поля; мясной пищи — «ешь не хочу», а сколько ласк с различными приговорами: и кучумушко-то ты мой, и соболюшко-то голубчик и т. д. Словом, нежностям нет конца.

11

По большей части сибирские собаки питаются — стыд сказать — людским испражнением.

Сибирские собаки приносят двойную пользу хозяину: на охоте они хорошие помощники и верные товарищи; дома же и на поле — отличные охранители всего добра, движимого и недвижимого.

Странно, что сибиряки не дают своим собакам названий, как это везде ведется, а называют больше по цвету шерсти: белко, серко, черныш и проч. — или самыми общими, всем известными словами: кучумка, соболька, соколка и еще немного им подобных. Если сибиряку нужно подозвать к себе собаку, он не кричит: сюда, сюда или поди сюда, беги сюда и проч., а кричит обыкновенно: нох, нох, нох… нох! Не от туземного ли это слова «нохб» (собака)?

Собака и по смерти своей приносит пользу хозяину: из собачьих шкурок здесь шьют превосходные шубы, рукавицы и теплые сапоги. Собачьи рукавицы носят особое название — их зовут мохнашками или просто собаками. Но шубы шьются только из черных собачин, а серки, белки и другие идут на прочие поделки. Собачьи шубы чрезвычайно теплы, в самые трескучие морозы их надо предпочесть овчинным и даже волчьим. Вот случай, который доказывает важность хорошей промышленой собаки в классе охотников в здешнем крае. В одном селении Забайкалья Б. жили два брата вместе, страстные зверопромышленники; у них была промышлёная сука, которая ходила решительно за всяким зверем. Много других промышленников торговали ее у братьев за дорогую цену, но они не продавали, потому что жили только охотой и сознавали всю важность собаки. Наконец братья, поженившись, вздумали разделиться между собою.

Дело было решено, все движимое и недвижимое разделили на равные части, дошло дело и до собаки. Собрали общество (мирскую сходку) помочь им в этом деле, потому что сами они не могли решить, кому и каким образом будет принадлежать собака. Продать ее и разделить между собою деньги они не хотели. Общество присудило сделать так: оценить суку в какую-нибудь сумму денег, по их общему согласию, и кинуть жребий; кому достанется собака, тому и заплатить другую половину той суммы, в которую оценится сука.

Братья так и поступили. Оценили собаку в 500 руб. (ассигнациями) и кинули жребий. Собака досталась младшему брату, который и внес старшему, по приговору общества, 250 руб. ассигнациями. Кажется бы, тем дело и должно было кончиться, но вышло не так: старший брат начал тосковать по собаке, и, когда настало белковьё (поздняя осень и начало зимы — лучшее время сибирской охоты; смотри статью «Белковье»), он не мог уже владеть собой, забрался ночью в амбар и выстрелил в себя из винтовки.

К счастию, пуля сорвала только верхнюю часть живота и не повредила кишок; соседи, услыхав выстрел в ночное время, тотчас прибежали во двор и нашли самоубийцу уже в избе, окровавленного и бледного как полотно. Конечно, он сказал, что выстрел последовал случайно, от неосторожности. Но впоследствии, когда все дело кончилось благополучно, он откровенно сознавался своим близким товарищам в своем намерении застрелиться. Мне это рассказывал старый достоверный зверовщик Д. Кудрявцев, который жил в то самое время в той же деревне и был на сходке, как житель селения.

Многие зверовщики промышленых собак-самцов легчат. Это делается для того, что оскопленные собаки всегда готовы к услугам человека, что не во всякое время бывает с самцами нехолощеными, особенно во время течки.

Кроме того, скопцы редко дерутся с другими самцами и поэтому почти не бывают искусаны, изувечены; на зверовье же они меньше утомляются, легче и упорнее преследуют зверя и вообще живут дольше.

Во время белковья, осенью, слишком жирных собак промышленники выдерживают на привязях и мало кормят; это продолжается до тех пор, пока собаки потеряют жир, сделаются резвыми, легкими и нестомчивыми на охоте. Выдерживание обыкновенно происходится ночами, на самых холодных местах тайги, на ветру; собак преимущественно привязывают на речках на льду или на песке, где их скорее прохватывает ветром и морозом.

Н. ПРОМЫШЛЕНЫЙ КОНЬ

В России [12] редко охотятся верхом, и то только при охоте с борзыми и гончими собаками, по большей же части ездят на охоту или в телегах, или на беговых дрожках и кабриолетах, даже в тарантасах, или же на лодках и челноках, а нет, так пешком ходят. Но в Сибири преимущественно ездят промышлять (как здесь говорят) верхом, оттого верховой промышлёный конь у нас в Забайкалье играет весьма важную роль.

Вообще сибирская или, лучше сказать, забайкальская порода лошадей весьма походит на вятскую: такая же малорослая и крепкая, но вятки как-то покруглее, покрасивее наших сибирских; последние острокосты, большеголовы и толстоноги. Как вятки по большей части саврасые или соловые, так здешние по большей части сивые и рыжие, в особенности у туземцев. Здесь очень редко встретите чисто вороного или гнедого коня. Надо заметить, что сибиряки более россиян различают масти лошадей, а потому здесь названий по шерстям существует больше. Так, коня, у которого губы, глаза и ноздри белые, называют вообще туземно чанкырым; коня же, который темно-сивой масти, — сивожелезым; коня же вообще темной масти, с лысиной на лбу белого цвета — халзаным и т. д. Природа наделила сибирских лошадей разнородными качествами и приспособила их к стране как нельзя лучше. Здесь на лошади начинают работать не ранее как на пятом году ее возраста, тогда как в России лошадь трех лет нередко удовлетворяет многим нуждам человека. В России коня 12 лет называют уже старым и он теряет половину цены, тогда как у нас, в Восточной Сибири, лошадь таких лет не считается старою, а почти в самой поре, тем более рабочая, не ронит цены и старой назовется тогда, когда ей минет 17 и более лет. Сибиряки, а в особенности туземцы, страшные охотники до лошадей, любят бега и нередко, покоряясь этой страсти, проигрывают свое состояние. Иноходцы здесь не составляют редкости, равно как и скакуны, но рысаков, в сравнении с первыми, весьма мало. Аферисты иногда здесь лошадей приучают бегать иноходью искусственно; это делается так: еще жеребенку связывают две ноги, заднюю с передней, на одной стороне, чтобы он не знал другой походки, кроме иноходи; и когда он подрастет, то в подобных же путах набегают иноходь в санках. Конечно, таким образом выученный, искусственный иноходец всегда уступает в достоинстве хорошему природному. Лучшими иноходцами здесь считаются те, которые с рыси берут на иноходь, а не прямо с иноходи; такие гораздо крепче и сильнее, они долго не ронят бега. Всякого жеребенка по второму и даже по третьему году здесь называют черпёлом, то есть до кладева, которое обыкновенно делается на 4-м и 5-м году, а жеребят до году зовут селётками, что значит — родился сего лета… Но возвратимся к промышлёному коню.

12

Странно, что сибиряки в точном географическом смысле понимают Сибирь и как бы не считают ее Россией, хотя сами хорошо знают, что они русские подданные и называют себя русскими. Европейскую Россию всегда величают Россией, как будто Сибирь не Россия, так что человека, приехавшего из великороссийских губерний, сибиряки просто называют «российским», равно как и всякий привозный товар. Поэтому и я, как осибирячившийся, для краткости все, что не Сибирь, буду называть просто Россией.

Такой конь должен удовлетворять многим условиям; вот качества настоящего промышлёного коня: 1) он должен быть силен и крепок, чтобы мог долго дюжить на охоте, и, боже сохрани, приставать (уставать), иначе можно лишиться хорошей добычи. Это, впрочем, нередко случается при гоньбе лисиц, волков, изюбров, сохатых и проч.; 2) не должен быть пуглив, то есть не бояться вида и запаха хищных зверей, особенно при нечаянной встрече. Само собою разумеется, что он не должен бояться выстрела; 3) мягкость коня на верховой езде тоже играет не последнюю роль, равно как и хорошая ступь, то есть полный, успешный, податливый шаг. Такой конь называется ступистым или конь с переступью и 4) хороший промышлёный конь должен быть легок на ходу, не спотыклив и, самое главное, смирен, так, чтобы можно было на него положить свежую медвежью шкуру или других диких зверей.

На хорошего промышлёного коня можно навьючить до 10 и даже более диких коз. Беда, если конь не умеет ходить по топким местам! В самом деле, другой, до того снардвен, что на нем можно проехать самые топкие места, а поезжай на другом — завязнешь так, что и не выберешься. Некоторые охотники так приучают лошадей к охоте, что из-за них скрадывают многих сторожких птиц и даже зверей. Это делается таким образом: охотник берет лошадь за повод, сам сгибается, прячась за нее; лошадь ведется потихоньку, как бы мимо той дичи, которую скрадывают, и как скоро подойдет к ним в меру, конь останавливается, пощипывает траву, а охотник в это время выцеливает предмет и стреляет, нередко из-под брюха коня. Я знал лошадь у одного зверовщика, до того привыкшую к охоте, что ее, пасущуюся на поле, нельзя было иначе поймать, как взять ружье и подкрадываться к ней; тут она тотчас поворачивалась боком, тихо пошагивала и легко давала надевать на себя узду. Хозяин ее нередко производил этот маневр и с палкою в руках вместо ружья. Мне говорили многие промышленники, что некоторые лошади, привыкшие к гоньбе зверей, часто, догнав зверя, хватают даже его зубами и бьют копытами. Впрочем, передаю, что слышал, но этого не утверждаю, ибо самому подобных лошадей на охоте видеть не случалось. Промышлёного коня нужно приучать, чтобы он ел все: овес, ячмень, хлеб печеный, сухари, ветошь, даже мох и проч., ибо часто случается, что промышленники по нескольку дней сряду живут в лесах, даже по месяцам и более (во время белковья), и притом в таких местах, где кроме моха и тундры (по-сибир. трунды) ничего нет. В этих случаях поступают следующим образом: насаливают воду и поливают ею мох или тундру (на корне), и бедное животное с радостию ест и такую скудную пищу. Некоторые лошади с большою охотою едят даже свежие требушины травоядных животных, потому что они состоят по большей части из пережеванной травы, моха, прутиков и тому подобного, кроме того, имеют солоноватый вкус, а известно, что лошади любят соленую пищу.