Записки переводчицы, или Петербургская фантазия

Мое мнение его не очень интересовало: он уже все решил. Я вздохнула и украдкой взглянула на бледное лицо девочки-дамы: что-то в портрете изменилось — и это изменение было важным, но я никак не могла понять, в чем дело. Он тут же засек мой взгляд:

— Да перестаньте сканировать портрет! Мы с вами тоже когда-то были красивыми, нежными и невинными. Вам же нравится этот заветный перстенек? Он ваш по праву. Хотите — и портрет забирайте. Будете на своего предка любоваться и гостям хвалиться — царица все-таки...

И тут я увидела, как вспыхнули глаза юной дамы. Хозяин, видимо, тоже это заметил и задернул портрет шелковой зеленой шторкой. На секунду показалось, что Марина погрозила пальцем. Кому — ему или мне?

— Спасибо, портрет как-нибудь потом.

— Ну что такое, дорогая гостья? Почему вы так погрустнели? Побледнели...

— Мне почему-то кажется, что я позволила втянуть себя в странную историю.

— Прекратите, пожалуйста, кокетничать! Какая история? Я совершил некое действие, чтобы поставить точку, как сделал когда-то мой пращур. Вы же сами так сказали? К вам вернулась наследственная вещь — и все. Всем сестрам по серьгам. В конце концов, надоест перстенек — подарите, а вот продавать, говорят, нельзя. И дарить нужно от всего сердца, с любовью — как я сейчас!

— А может...

— Вернуть уже нельзя! Извините, у нас как в аптеке — назад не принимаем. — Он шутливо поклонился. — Примерили чужие воспоминания — все. Были наши — теперь они ваши.

Мы замолчали. Трофим Васильевич подавил зевок. Было ясно, что хозяин сделал что хотел и на попятную не пойдет. Я напряженно думала, как завершить наш разговор и откланяться, но меня опередили.

— Хотите еще кофе? Или отвести вас домой? Родные-то вас не потеряли?

— Потеряли, наверное, — медленно выговаривая слова, сказала я. — Можно я вызову такси?

— Да кто же вам запрещает? — усмехнулся Трофим Васильевич. — Я исчезну, чтобы вас не смущать. Подождите свое такси и, уходя, посильнее захлопните дверь.

Мне показалось, что кольцо еще плотнее обхватило палец, словно боялось, что я оставлю его в салоне.

— Вы... вы... пожалуйста, не обижайтесь! Я ничего такого не имела в виду... — виновато залепетала я, но хозяин уже исчез, растворился в каком-то из темных углов так же внезапно, как появился. — Я достала телефон: — Могу я заказать такси?

— Пожалуйста! Какой адрес?

Действительно, какой? Я замялась и тут увидела на столике раскрытый журнал. На развороте красовался портрет Трофима Васильевича, а под ним жирный заголовок: «Хранитель старины». В статье рассказывалось о замечательном магазине и его необыкновенном хозяине, который был эстетом, предпринимателем, искусствоведом и потомственным казаком! Далее приглашались желающие сдать и купить предметы старины по «честным ценам» и следовал точный адрес. Откуда здесь эта дурацкая статья? Я могла поклясться, что только что на столике не было ничего, кроме кофейного натюрморта с пирожными. Для убедительности я осторожно погладила страницу: отличная бумага, прекрасная печать, легкий запах типографской краски — сама реальность! Надо же! Похоже, хозяин хочет избавиться от непрошеной гостьи как можно скорее. Продавец желаний... Что же, я тоже с удовольствием покину сей необычный приют. Я без запинки продиктовала адрес, журнал как по команде кувыркнулся со стола и словно провалился сквозь пол. Чтобы не упасть в обморок, я громко пожаловалась на сквозняк и кинулась к двери.

Убегая, дрожащей рукой отдернула ткань и бросила последний взгляд на портрет. Худенькое длинноносое личико как будто бы посуровело. А самое главное, на руке Марины, грациозно опущенной на платье, уже не было перстня!

Глава 6

Я поплотнее захлопнула дверь и почувствовала себя счастливой. На улице подмораживало, ярко горели фонари, по белой дороге шел одинокий след от протектора. Прямо под фонарем дремал маленький заиндевевший «фольксваген» — очевидно, это и было мое такси. Иней блестел и искрился, отражая электрический свет, и автомобильчик был похож на елочную игрушку. Шофер попался молодой, рыжий, зеленоглазый и разговорчивый, чем-то он напоминал нагловатого, но симпатичного уличного котяру.

Мы мягко стартовали, и буквально сразу он по-свойски ввел меня в курс своих дел, объяснил, что приезжий, снимает, хотя намерен в ближайшее время обзавестись квартирой и присматривает район. Мой район, куда мы держали путь, ему нравился.

— Значит, в сталинке живете? Повезло!

— Почему? — удивилась я. — Это в наше время лучшего не знали, а сейчас такой огромный выбор!

— А я новье не люблю! Я ваше время люблю. Тогда ведь рвачей не было, правильно? Мне кажется, они не существовали как класс.

— Уверяю вас, они вне времени — как микробы.

Было жаль его разочаровывать. Я скользнула взглядом по салону, ища другую разговорную тему, и увидела на заднем сиденье планшет.

— Не разобьется?

— Да я тут фильм смотрел, а то, пока вызова дождешься, от скуки помрешь. Сегодня таксист — умирающая профессия, у всех машины.

— Хотите, я угадаю ваши вкусы? Драма? Эротика? Боевик?

— Исторический, — немного смущаясь, сказал он. — Но это пока просто ролик, я тут в массовке задействован. Сказали, очень характерная внешность, даже крупный план пообещали. Желаете полюбопытствовать?

— Извольте.

Медленно разгорался экран, открывался и оживал зрачок, смотрящий в мир без границ времени... Долгожданные сумерки, черная речная вода и высокие, в человеческий рост, камыши. Молодая женщина забилась на корму, прижимая к себе испуганного ребенка. Первый раз в жизни ей стало страшно: все получилось как в той сказке — «отдай то, не знаю что». Разве она этого хотела? Еще утром думалось, что самое главное — венец, венец для сына, будущего московского государя! Сколько раз во сне Марина хватала проклятую шапку, но та наливалась немыслимой тяжестью и не было сил поднять и увенчать саму себя на царство... И вдруг оказалось, что это сокровище ничто по сравнению с маленькой детской жизнью, дрожащей, как свеча на ветру: вот-вот потухнет слабенький огонек. Сейчас она бы с легкостью отдала и венец, и свою собственную жизнь, чтобы спасти Ивана. Боже, пронеси эту чашу! Неужели ничего нельзя изменить? По камышам пробежала легкая волна, вершинки задрожали. Может, это зверь пробирается к воде или крупная птица села отдохнуть? Однако сквозь серые стебли уже мелькали темные человеческие фигуры, которые старались двигаться бесшумно и незаметно, низко пригибаясь. Она покрепче обняла сына. Господи, помоги ему выпорхнуть из этих силков, дай ему крылья, пусть маленькие и слабые! Пожалуйста, дай! Он такой худенький и легкий, пусть обернется серым воробушком и улетит прочь. Но Марина понимала, что опоздала...

— По-моему, им конец пришел, — мрачно сказал водитель. — Можно я выключу? Я чернуху не люблю, особенно про детей: мне их всегда жалко. А обещали блокбастер... Обманули друзья, — вздохнул он, — учли интерес к Смутному времени. Да только я их тоже обману: не видать им моей характерной внешности. Не стану я на них силы тратить.

— А почему Смутное время? Вы историк, молодой человек?

— Нет, будущий юрист. Просто я с Дона приехал, у нас в станице Голубинской все про них помнят.

— Про Марину?

— Про Заруцкого. Наш казак Иван Заруцкий в ее войске был. Я ведь тоже Заруцкий: фамилия для наших мест распространенная. Сколько ручьев, столько и Заруцких... А вот что у нее сынишка был, я не знал. Теперь прояснились бабушкины сказки.

— Не понимаю.

— Бабуля моя считала ее еретичкой и одержимой, а им, как известно, дарована жизнь после смерти. Поэтому ведьма Маринка вовсе не умерла, а оборотилась сорокой и до сих пор кружит вокруг башни, где ее умучили, все кричит, своего маленького Ивана зовет-высматривает, не хочет без него на тот свет улетать.