Записки провинциала
Шрифт:
Прожектора поворачиваются и заливают неумолимым светом каюту. Они тухнут только после сцен в утопающей каюте.
В этот день ателье работало подряд шестнадцать часов.
Неразборчивый клинок
Для постановки картины «Дороти Вернон» американцы соорудили настоящий средневековый английский замок.
Картину засняли, и она пошла гулять по экранам. А замок остался. Разрушать его было жалко. Кроме того, пропадали напрасно аршинные
В результате – еще одна историческая картина из времен борьбы английского парламента с королем, разыгранная в том же замке: «Клинок Керстенбрука».
Замок, специально приспособленный для картины, был хорош. Сценарий, специально приспособленный к замку, – менее удачен. Получилась картина, светящаяся отраженным светом.
Никакой такой борьбы парламента с королем, конечно, не было.
Просто на экране суетилось множество джентльменов в нарядной сбруе, в париках и кружевах. Все они находились в сложном, но для зрителя очень скучном родстве между собой.
К половине картины некоторых джентльменов поубивали, и экран немного расчистился. Тогда выяснилось, что Керстенбрук – защитник парламента. До этого он смахивал просто на неистового дуэлиста.
Ричарду Бартельмесу, способнейшему актеру, делать было нечего. Сценарий давал работу только клинку. И шпага Бартельмеса работала вовсю.
Режиссер злоупотреблял крупным планом. Но, по правде сказать, смотреть в этом плане такое мужественное и выразительное лицо, как у Бартельмеса, было приятно.
Не убили Бартельмеса-Керстенбрука в этой картине только потому, что он главный герой и без него пришлось бы кончить дело много раньше.
Зато его мучили, избивали и оковывали цепями.
Это становится постоянным амплуа Бартельмеса. Он всегда, кажется, играет мужественного страдальца.
Хороши в картине пейзажи, зеленые луга и поляны «старой Англии». Но всё это – вместе с париками и водевильной «борьбой» – взято напрокат из «Дороти Вернон» и в прокате изрядно попорчено.
Кстати, так и осталось неизвестным, чем же кончилась «борьба парламента с королем». Ибо всякая борьба прекратилась, как только «их уста слились в поцелуе».
Трафарет вступил в свои права.
Компот из Мери
– Нам не надо компота из слив!
Это было сигналом к возмущению приютских детей.
Они плевали в компот, выливали его на пол и танцевали на тарелках. Детей всегда кормили компотом из слив, и он очень им надоел.
Сильнее всех шумела зачинщица детского бунта в картине «Найденыш Джуди» – Мери Пикфорд.
Начальница приюта была чрезвычайно неприятно поражена.
Но мы, зрители, сочувствовали:
– Правильно, Мери! Долой всякий компот!
Мы ведь тоже любим бунты.
Тем хуже было нам на «Двух претендентах». Компот подавался там в каждой из десяти частей картины.
Обычно Пикфорд играет две роли в последовательном порядке.
Вначале – нежную и строптивую замарашку, а под конец картины –
девицу, успевшую в антракте между пятой и шестой частью получить прекрасное воспитание в английском вкусе.Это воспитание почти всегда портило Мери. Она скучнела.
Но человеку естественно расти даже на экране. Зритель вспоминал короткие клетчатые халатики Мери-замарашки, но все же примирялся с длинными платьями Мери-девицы.
В «Двух претендентах» Мери ведет свои роли в несколько необычном порядке, и поэтому в картине оказалось множество заколдованных кадров.
Пикфорд одновременно играет мать и сына.
Делается это, кажется, очень просто. На левую половину ленты снимается мать. Затем она переходит на правую сторону и, соответственно нарядясь, играет сына.
Но подойти к себе самой ближе, чем на аршин, Мери, конечно, не может. И получились завороженные сцены.
Мальчик ретиво бежит целоваться с матерью, но за шаг от нее застывает.
В одной половине кадра нежно разводит руками Меримама, а Мери-мальчик опасливо бродит в отведенной ему части.
Когда же они обнимаются, то кто-нибудь из двоих стоит спиной к зрителю.
Если спиной мама, значит, мама поддельная. Если спиной сын, то сын этот фальшивый.
Все сцены игры Мери с самой собой призрачны и просто неестественны.
Такое совместительство страшно мешает игре. А как это надоедает, и передать невозможно.
Двухчасовой компот из двух Мери.
Проделана вся эта неумная комбинация для того, чтобы поразить зрителя сходством сына с матерью.
Сходство получилось поразительное. Даже нечеловеческое какое-то, слегка пугающее.
Логическим следствием всего этого была бы новая картина, где Пикфорд будет играть сразу бабушку, мать и дочку. Надеемся, что это не случится.
Играет же Мери по-прежнему превосходно. Причем Меримальчик во много раз лучше Мери-мадам.
У матери положение драматическое, что вообще Пикфорд удается слабо. Только один раз лицо дамы показало разнообразные, трогающие чувства.
Посланец мерзкого старика – лорда Уэрделя требует сына в Англию. Тяжесть минуты усугубляется еще тем, что на кухне горит жаркое. И дама жалко улыбается, теряя в одно время сына и дешевый обед.
Настоящего мальчика из Пикфорд не вышло. Вышла переодетая девчонка.
Она прекрасно дерется, но мальчики так не дерутся. Для этого у Мери слишком много злости. Прежде чем ударить своего врага, она с минуту прыгает от ненависти. Юные озорники мужского пола так не делают. Они бьют сразу.
Поскольку мнимый мальчик не мешал самому себе (появляясь в образе мамаши) и мог свободно бегать по всему экрану, он сделал все, что полагалось не в меру сентиментальным сценарием.
Смягчал сердце черствого лорда, водил дружбу с немытыми деревенскими детьми (жадные ребята, приглашенные на паштет в замок, съели даже розу, предварительно посыпав ее перцем), вырывал себе зуб веревочкой и в конце концов с помощью своих американских друзей – бакалейщика, торговки яблоками и чистильщика сапог – на радость свободолюбивым американцам сделался прямым наследником лорда.