Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб

Мысли все текли и текли вместе с движениями. Наконец мастер остановился, сделал глубокий вдох и вместе с выдохом снова сел. Он был готов к тому, что для него приготовили вчерашние пациенты, те люди, которых он спасал от недугов, вредных привычек, смерти.

У-Пу не ошибся, все было именно так. И теперь его учитель спокойно подходил к помосту. Их глаза встретились лишь на несколько мгновений, но ученик понял все, что хотел передать ему учитель. Многолетняя специальная тренировка, развившая интуицию ученика, позволяла ему видеть за жестами, взглядами, словами людей, поэтическими строками гораздо больше, чем можно себе предположить. Хуа-То отвел взгляд и пошел к помосту, на который уже поднимался палач.

Узник поднялся по ступеням и, вместо того чтобы пасть на колени лицом в сторону шатра Сына Неба, в последнем порыве вымаливая прощение и право на жизнь в этом жестоком, но прекрасном мире, спокойно подошел к плахе, опустился рядом с ней на помост и положил голову на гладкую поверхность, пропитанную кровью многих людей, чтобы оставить последний автограф на своем последнем врачебном предписании – предписании искусства жизни.

ФРГ. Министр Шмидт, перестройка, гласность, демократия, новое мышление, единоборства. 1985 год

Начало пути

Лишь водная гладь и живая луна над водой Способны о мире великом всю правду сказать. И если тоска после музыки точит порой, Причину в себе и в природе не стоит искать. Пусть умер отшельник – Даос, унеся свой секрет, Пусть яшму волшебную вечно хоронит вода, И если не может быть найден вопроса ответ, То вечную истину дарит учитель всегда…

Дорога вилась меж горных уступов и скал, все дальше и дальше уводя У-Пу от дворца императора Цао-Цао с его страшными интригами и нескончаемой суетой. Этого сына наложницы, взобравшегося на трон по лестнице из мертвых тел своих братьев – наследных принцев крови. Дорога уводила дальше и от добрых и умных глаз Бо-И, чем-то очень похожих на глаза Хуа-То. Иногда дорога превращалась в едва заметную тропку, вьющуюся между камнями, и ехавший верхом на лошади У-Пу боялся сбиться с пути, хотя четкого представлении о том, куда он направляется, у него не было. Было важно быстрее уйти, скрыться, чтобы улеглись страсти, утихла ненависть, чтобы завистливый взгляд и горячий топор не прервали еще одной ни в чем не повинной человеческой жизни. Но куда конкретно отправиться, У-Пу еще окончательно не решил.

Дорога была похожа на его Путь. До недавнего времени У-Пу шел по широкой дороге, проложенной Хуа-То. Конечно, было много неясного, незнакомого, но был опытный и мудрый учитель, который помогал в трудную минуту, подсказывал, где можно споткнуться, за каким поворотом могут встретиться неожиданности. А сейчас, когда осталась лишь память о направлении Пути Хуа-То, перед У-Пу была узенькая тропка. Эта тропка могла в любой момент потеряться в зарослях догадок или между камнями изживших себя догм. На этой тропе можно было споткнуться, оступиться и сорваться в пропасть мистики и лжеуспехов. Наконец, эта тропа могла завести в непроходимые дебри лженаучного невежества, где гибель неминуема.

Только потеряв учителя, можно в полной мере оценить его значение для себя. Нет того, кто мог бы ответить на еще не заданный вопрос, кто мог одним взглядом, жестом, одним словом передать больше, чем солидный труд в десять тысяч иероглифов. У-Пу сейчас остро ощутил свое одиночество, ничтожность и никчемность. По сердцу прошел щемящий холодок, к глазам внезапно подкатили слезы, но, сделав несколько дыхательных упражнений и сконцентрировавшись на дороге, У-Пу вновь обрел спокойствие и, интуитивно чувствуя, куда ведет тропинка, несколько ускорил шаг лошади. День медленно завершал свой путь, предоставляя место ночи, чтобы утром вновь сменить ее и приняться за работу, продолжая бесконечную и никогда не надоедающую игру двух таких непохожих и поэтому всегда неразлучных сил.

Сумерки постепенно накидывали свою мерцающую пелену на окружающее, и с каждой минутой эта мерцающая пелена, затемняя все, что находилось внизу, постепенно высвечивала все, что располагалось наверху. Скрывались из глаз очертания листьев и веток, очертания придорожных растений, меняли свое обличье замысловатые камни. Все сливалось в единую темно-серую массу. А в вышине все отчетливей вырисовывались звезды, раскрашивая небо множеством созвездий, вычерченных пытливым человеческим разумом из мириад отдельных светящихся точек. Это было похоже на нежную мелодию лютни, когда низкие тона постепенно уступают место более высоким, и как завершение мелодии, оставляющее в душе самое большое впечатление, внезапно появилась луна, освещая мир своим голубовато-стальным светом.

Неожиданно и как-то по-особенному привлекательно впереди и выше дороги среди зарослей замаячил огонек. Он слез с лошади и, ведя ее за собой, пошел к огню, осторожно пробираясь через кустарник.

У костра, около прочного и аккуратного шалаша, больше похожего на хижину, сидел старичок. Глаза его были закрыты, губы что-то шептали, и от этого седая борода подрагивала и меняла свой цвет в отблесках костра. У-Пу осмотрелся. Около шалаша он увидел камень с выбитым на нем иероглифом ДАО, а рядом с камнем – маленький родничок, вытоптанную площадку, место для костра, обложенное камнями, каменный стол из плоского валуна и несколько коряг, приспособленных для сидения. На костре стоял котелок, в котором кипела какая-то жидкость, распространяя вокруг дурманяще-влекущий запах неизвестных У-Пу трав.

Отшельник открыл глаза, посмотрел на пришельца проницательным взглядом, и У-Пу почувствовал этот взгляд на себе, словно старичок подошел и ощупал его с головы до ног. По спине пробежал неприятный холодок, и У-Пу внутренне собрался, готовый к любому повороту событий. Но именно в этот момент старичок встал, поклонился и жестом пригласил своего позднего гостя к огню. У-Пу привязал лошадь к дереву и, сняв мешок с продуктами, положил его около хозяина шалаша, поклонился ему и сел, молча поглядывая на огонь и бурлящий отвар.

Старичок бросил в котелок пучок травы, который он достал из мешочка, висевшего у него на поясе, принес из шалаша две глиняные чашки и черпак, налил из котелка в обе чашки вкусно пахнущую жидкость и одну из них протянул У-Пу. Чашка приятно грела ладони. У-Пу медленно перекладывал ее из ладони в ладонь, дожидаясь, пока отвар остынет, а затем с наслаждением маленькими глотками пил терпковато-сладкую жидкость. По телу постепенно разливалось тепло, которое незаметно окутывало У-Пу. Он почувствовал, как отяжелели руки и ноги, обмякло тело, хотел повернуть голову к отшельнику, но провалился в вязкую пучину сна…

Встреча в пути

В зал войдя, сними одежду Суеты и стань обычным, Не хватайся за надежду — Сложное считай привычным. Делай просто и спокойно, Не беги, не лезь вперед, Проиграв, держись достойно — Мастерство всегда придет Незаметно, тихо, скромно, Как из сказки добрый зверь. Знай, в искусстве все огромно — От успехов до потерь.

У-Пу спал. Сон его был глубок, но тревожен. Ему снилось, что он легко и быстро шел, а вернее, почти скользил по тропинке, которая вилась рядом с дорогой. Он передвигался специальным отработанным скользящим шагом, перекатываясь с пятки на носок, словно с горки на горку. Этот быстрый, динамичный шаг все дальше уводил его от города, от страшной площади, где только что был казнен человек, которого У-Пу любил и уважал не меньше, а возможно, и больше своих родителей.

Еще на площади У-Пу заметил, что за ним пристально наблюдают двое людей, облаченных в крестьянскую одежду. Их лица были хорошо знакомы ученику придворного врача – это были воины из специального отряда охраны императора, и У-Пу часто встречал их, когда вместе со своим учителем проходил в дворцовые покои. Один из них, коренастый, широкоплечий, что-то быстро говорил своему напарнику, показывая на деревянный ларец, который У-Пу держал в руках. Второй, более молодой, худощавый, со свежим розовым рубцом на щеке, по-кошачьи сощурил глаза и, поклонившись коренастому, исчез в толпе.