Записки рецидивиста

— Раечка, радость моя, сколько лет, сколько зим, дорогая. Хорошеешь, стерва.

Рая ошалело смотрела на меня коровьими глазами.

— Райка, ты что, Юрку не узнаешь? Да мы с тобой еще без штанов вместе бегали. Забыла, что ли? Полгода в Ростове не был, а уже все меня позабыли. А ведь сватать тебя хотел, — вешал я лапшу, на ходу импровизируя.

— Юрка, ты, что ли? — спросила Рая.

— Я, я. Ну наконец-то узнала, — продолжал я, хотя и Ростов, и эту Раю видел первый раз в жизни. И не гулял я с ней ни в штанах, ни без штанов, о чем даже пожалел немного.

Расчет был прост: у этой Раи при такой сволочной работе перед глазами ежедневно проходят сотни таких Юр, Борь, Вадиков, Шуриков, Шизиков, всех упомнить просто невозможно.

— Слушай, Раечка, мы тут с Шуриком двух «швабр» ждем, скоро должны нарисоваться. Я-то не хотел, это Шурик их днем еще снял, я ведь только тебя люблю. Пока ждем, плесни нам водочки три по сто пятьдесят, это пойло-коктейли я и раньше не пил, ты же знаешь.

— Ладно, Юрок, сделаю, — сказала Рая. — Только три почему, вас же двое?

— А себя, ты че, не считаешь? Мне же в кайф с тобой выпить. На закусь шоколадку «развали», да минералки плесни.

Рая разлила бутылку «Столичной» на три стакана, открыла минеральную, развернула и поломала плитку «Сливочного с орехами». Я позвал Витька.

— Шурик, иди сюда. Подругу детства встретил, занозу сердца моего.

Витек сидел рядом за столиком и слышал весь наш разговор. Поднялся, подошел к стойке.

— Рад, Юра, что ты любовь свою встретил. Саша меня зовут, — сказал Витек и протянул Рае руку, по размерам не уступающую шуфельной лопате. Рая протянула свою розовую поросячью лапку.

— За встречу, — произнес я тост.

Мы чокнулись стаканами и выпили, запили минералкой, загрызли шоколадкой.

— Рая, ты завтра работаешь? — спросил я.

— Нет, через день.

— Послезавтра жди меня, я к вечеру подрулю. Поговорить надо. Случаем, ты не замужем, во избежание неприятностей?

— Нет, Юра, никто не берет.

— Вот и хорошо. Я тоже холостякую. Валька-шалава уж год как бросила меня. Сирота совсем остался. Можешь усыновить, возражать не стану. А сейчас, Рая, к тебе просьба, — сказал я и положил на стойку две «катьки» (купюры в сто рублей). — Одну возьми за водку, другую — столик в зале надо заказать. Пошли свою официантку, ту вон, рыжую с отвислым задом.

— Ну ты, Юрка, даешь. Ты что, деньги сам печатаешь? — спросила Рая.

— Еще нет, учусь только. Это с Шуриком мы на приисках работали полгода, неделю как вернулись.

— О! Так у вас и ржавый металл, наверное, имеется? А то зубы не могу себе вставить, — встрепенулась Рая, блестя выпуклыми «шнифтами» (глазами).

— Да не так чтобы. Нашли с Шуриком шматок, эдак килограмма на три, но еще не пилили, — продолжал я «гнать пургу». — Послезавтра и поговорим об этом. У тебя сколько? Открой пасть. Только восемь ржавых зубов. Обещаю, Раечка, через неделю у тебя все шестьдесят зубов будут золотые.

— Ты что, Юра. Всего-то у человека тридцать два зуба бывает, — засмеялась Рая.

— Так мы тебе в два ряда поставим, будет как у акулы, — ответил я. — И не только зубы. Правильно я, Шурик, говорю? Прямую кишку и «чесалку» тоже можем поставить.

Теперь уже втроем мы рассмеялись.

— Но раз так, — сказала Рая и крикнула: — Люся, подь сюда.

Официантка подошла, Рая ей что-то сказала, и та удалилась. Вскорости Люся пришла, сверху показала нам столик в зале.

— Официантку Надя звать, вон она беленькая с «химией» на голове.

Мы спустились в зал, подошли к Наде.

— Надя, — обратился к молоденькой официантке, — а вот и мы. Ты что, дядю Юру не узнаешь?

— А?.. Это вам Люся столик заказывала?

— Нам, нам, детка. Хороша стала, хороша. А помню, еще девчонкой с хвостиками, через скакалку все прыгала. Волосенки светлые, ножки тонкие, прыг-скок, прыг-скок. А теперь какова стала! Ты, Шурик, только посмотри, до чего девочка допрыгалась. Надя, а это товарищ мой. Хочу вас познакомить. Смотри, какой красавец перед тобой. Александр, и почти Македонский, — шутил я.

Витьку, видимо, девушка в самом деле понравилась, и похвала пошла по масти. Он стоял, улыбался, только челюсть у него висела, как у гиббона.

— Проходите, пожалуйста, проходите за столик, — улыбнувшись, сказала Надя и повела нас к столику, который находился почти у сцены.

Мы сели, Надя протянула мне меню.

— Я сейчас подойду. — И отошла.

— Удивляюсь, Дима, я на тебя, — сказал Витек. — Ты ведешь себя здесь, будто из этого ресторана всю жизнь не вылазил.

— Все правильно, Витек. Я и родился здесь, вон под тем столиком. Только запомни крепко-накрепко: сегодня я здесь Юра, а ты — Шурик. Саша с «Уралмаша». Понял? А я работаю на будущее. Дело нам серьезное предстоит. Потом будет разбираловка. Менты всех официанток начнут «дергать». Начнут искать Юру и Шуру, а мы будем уже далеко-далеко, где кочуют туманы.

— Но морды наши могут запомнить.

— Все натурально, Шурик. Мы для них почти все на одну морду, как кирпичи на конвейере. У них работа такая.

Подошла Надя, мы заказали бутылку коньяку, отбивные и прочую закуску.

— И еще, Надя, один заказ прими, — сказал я официантке. — Никого больше за наш столик не сажай, а посему будет тебе двойная плата от нас. Мы не хотим, чтобы комсомолка, ударница общепита и красавица притом несла из-за наших прихотей убытки.

Вся эта канитель прошла довольно быстро. Еще не было восьми часов, а мы уже ощутили во рту привкус армянского коньяка. Я поглядывал в правый дальний угол зала. Столик был свободен, «клиента» не было. Прошло с полчаса — то же самое. Что-то «масть не канает» (дело не движется), подумал я. Один Скула вел себя невозмутимо, о чем-то болтал со своей дамочкой, смеялся, в вихре фокстрота таскал ее по паркету, как сиамский кот комнатную кошечку.

Выходила на сцену пышнотелая певица, в годах уже, исполнила несколько цыганских песен: «Очи черные», «Спрячь за высоким забором девчонку», несколько современных песен, но и те у нее канали на цыганский манер.

В ресторан вошли двое мужчин. Я насторожился. Один мужчина был лет сорока пяти — пятидесяти, не столько плотный, сколько обрюзгший. Другой — лет двадцати пяти, среднего роста и атлетического сложения. Если это они, подумал я, Витьку нелегко придется. Тотчас из-за своего столика поднялся Скула, направился к эстраде, дал музыкантам деньги, заказал танго. Возвращаясь назад, он «нечаянно» ногой задел ножку кресла, на котором я сидел. Стал расшаркиваться, извиняться, шепнул: