Записки рецидивиста

В камеру через дежурного надзирателя я вызвал библиотекаря. Тот пришел, я выписал себе кучу хороших книг. И читал их запоем, так время быстрее проходило. И вообще установил себе жесткий режим. Утром поднимался и целый час делал физические упражнения; потом обтирания мокрым полотенцем. На час меня выводили на прогулку. В прогулочном дворике я бегал, прыгал. Придя потом в камеру, я ложился на телогрейку и читал. Матрац на день надзиратели выносили в коридор. Обычно заключенные, побывавшие в этом бетонном мешке на «обезжиривании», через полгода превращаются в мумий и редко кто еще ноги таскает.

Как-то ночью сквозь сон слышу тихий голос:

— Дим Димыч.

Решетка в камере высоко расположена. Поднял глаза вверх, на «решке» Макс висит. Я даже опешил как-то. Не представляю, как он смог добраться до моей решетки. Сзади БУРа находился прогулочный дворик с высокой бетонной стеной, примерно на метр отстоящей от стенки БУРа. А сверху до решетки моей камеры было метра три. Чтобы добраться до нее, надо было раскорячить ноги и, упираясь в стены, спускаться вниз. Не каждому циркачу такая задача под силу. Да еще, прежде чем добраться до стены и вскарабкаться на нее, надо было из зоны пролезть в предзонник, что в любую секунду мог заметить солдат на вышке. Все преодолел этот отчаянный парень.

— Ну, Макс. Ну, молодец. Здесь же змее не проползти, орлу не пролететь. Как ты умудрился? — спросил я.

— Все на мази, Дим Димыч. Как у тебя дела?

— У меня ништяк пока.

— Держи «грев», — сказал Макс и передал мне сахар, чай и пряники. — Ребята сильно скучают без тебя, шлют привет. А Швед сказал, что тебя будет ждать. Без тебя из зоны «на траву» не пойдет. Дим Димыч, возьмите и меня с собой в «эмиграцию», я тоже буду ждать тебя.

— Ладно, Макс. Беру тебя в свой кагал. Уйдем втроем из зоны, а пока «точите копыта», — сказал я и через решетку пожал запястье правой руки Макса. Пальцы обеих его рук крепко сжимали прутья стальной решетки. — А сейчас, Макс, «сыпь», руки сильно устанут висеть на решетке, а тебе вон сколько еще карабкаться наверх. Ребятам привет. Будь осторожен, Макс, с Богом.

По двум стенам Макс не спеша пополз вверх. А я лег на таганку, «волчье солнышко» тускло пробивалось через маленькое окошко моей камеры. Лежал я и думал. Сколько можно мне еще сидеть по тюрьмам и колониям? Век свободы мне теперь, что ли, не видать? И так уже пятнадцать лет пайку хаваю. И еще надо «петра» тащить. Так вся жизнь и пройдет за колючей проволокой под дулом автомата. Подогнало «идти менять судьбу». Пока молодой, хоть немного на воле побыть. Кончится мой БУР, так и «уйду на траву» с Серегой и Максом. Хорошие ребята, а тоже оставляют молодые годы на «кичмане». Сам уйду и их уведу «за красные флажки». Хотя, если подумать с другой стороны, что хорошего ждет меня на воле, когда менты пристрелят где-нибудь? Родных у меня нет, никто меня не ждет. А может быть, ждет кто? Может, Зойка-воровка, любовь моя тюремная, по расчетам, свою катушку она уже размотала. Или эти проститутки с «бана» Райка Кочерга и Верка Мотыга ждут меня? Нужен я им, когда у меня бабки колом стоят в кармане. А как на голяке, так и смотреть в мою сторону не станут.

Так размышлял я, «впав в распятие». Не знал я еще, что моим планам не суждено будет сбыться. Не знал я еще, какие испытания выпадут на мою долю, какие зигзаги и гримасы готовит мне судьба.

А пока предстояло долгих шесть месяцев выживать в каменном мешке БУРа. Спасибо, зона БУР не забывала, и Макс, рискуя жизнью, таскал мне «гревы».

Часть четвертая СОЛНЦЕ ВСХОДИТ И ЗАХОДИТ

Глава 1 ЛАГЕРЯ, ЭТАПЫ, ЛАГЕРЯ

1

В БУР из зоны передали ксиву. Узнал новости: в зону этапом пришел Каюм, друг мой, вместе сидели в «крытой» на тюремном режиме и в БУРе в Бухаре. Молдаванин Кирюша Хамурар, которому за карточный долг Равилю из Ангрена я отрубил ступню, вышел из больницы. Натолкает в сапог ваты, и почти незаметно, что хромает. У него «катушка на размотке», передал мне свой адрес молдавский, просил заехать, если и мне «засветит солнце» (освобожусь).

Ночью из зоны приполз Макс, передал «подогрев» от Каюма: колбасу, чеснок, сало, пряники. У Каюма был «личняк» (свидание).

Раз в месяц приходил «хозяин», заставлял меня раздеться и все удивлялся, говорил своим помощникам:

— Смотрите, он не худеет здесь нисколько. Посмотрите на его морду, да на нем пахать можно. А у тебя, Пономарев, жалобы есть какие?

— Нету, гражданин начальник, все нормально. «Компот» (жидкая тюремная пища) жирный и вкусный, на воле такого не ел. Спасибо за заботу, — отвечал я с сарказмом.

Кончился мой БУР, я вышел в зону. Но моим планам «уйти на траву» сбыться не было суждено. Начали собирать большой этап, говорили, повезут в Каракалпакию в новую зону Мурунтау. И вот нас, первую партию в двести человек, кидают на этап и везут в пересыльную тюрьму. В ней я уже так примелькался надзирателям, что один узбек, увидев меня снова в тюрьме, сказал:

— Ты что это все время сидишь, Дим Димыч, постоянно сюда приезжаешь. Ты думаешь освобождаться? Тебе можно уже в тюрьме памятник ставить.

— Да мне здесь лучше, я уже привык. Здесь веселей, все везут куда-то, а на свободе скучно и тоскливо, — ответил я, смеясь.

Ночью нас погрузили в вагонзак. Набили битком, не то что лежать, сесть негде. В пути, пока конвой водил всех на оправку, с ума можно было сойти от шума и гама. Потом зекам дали жеванину: по булке хлеба на рыло, суточную пайку сахара и по двести граммов кильки. Когда поели, немного успокоились. Проехали Хорезм, а утром уже были в Ургенче. Здесь нас поджидали открытые машины и конвой на них, по три солдата с автоматами и собакой. Нас погрузили на машины и повезли. Но не через Амударью на пароме — это был самый близкий путь до зоны, километров сорок, а вокруг, это не менее ста пятидесяти километров. После того как проехали столицу Каракалпакии город Нукус, дорога стала очень узкой и извилистой между высоких черных гор. Подъехали к зоне уже к вечеру. За колючей проволокой стояли четыре барака из черного камня, столовая и БУР с изоляторами.

Встречал нас начальник лагеря майор Малахов. Был он в полевой форме и в высоких парусиновых сапогах.

В небольшой бане мы помылись, она тоже была сложена из черного камня. За зоной стояло большое трехэтажное здание, в нем была бухгалтерия и жила вся администрация лагеря. Чуть дальше было много развалин небольших домов, а за ними стояла крепость с длинной стеной и бойницами. Я поинтересовался у одного зека:

— А почему маленькие домишки разрушены?

На что он мне ответил:

— Так здесь прокаженные раньше жили. Их вывезли на Аральское море и поселили на острове Муйнак. А здесь все взорвали и порошком посыпали, чтобы зеки не заразились. Бараки и корпус мы уже потом построили.

— А сейчас что строите? — спросил я.

— Пока вольные скалы взрывают, мы камни на тачках вывозим. А что строить будем, никто не знает.

После бани повели на ужин. А после ужина была проверка. Через зону шла выложенная из камня дорога. На ней и выстраивали зеков. Впереди, в окружении отрядных, стоял Малахов, заложив руки за спину и качаясь из стороны в сторону. Мне показалось, что он сильно пьян. Я сказал «местным» зекам:

— Так он торченый глухо.

— Да он на вечерней проверке еще ни разу не был трезвый, — ответили зеки.

А «хозяин» кричал на всю зону:

— А ну, выходите из бараков! Стройтесь быстрей! Кому говорят!

После просчета все зеки разбрелись по баракам. Я попал в барак под названием Шанхай. Здесь как в казино: играют под интерес в карты, кости, музыканты на баяне играют, на гитарах, поют.

Встретил кентов по прежним зонам: Сашку Шмагу — картежного шулера, Майбороду, с которым сидели в зоне Навои. Из Навои он тоже уходил в «эмиграцию», только чуть раньше меня. Тоже поймали, осудили и в награду сюда привезли.