Записки русского изгнанника
Шрифт:
— Постой! — отвечал мне Плющик. — Есть у меня еще один, только он «пижос», пеший артиллерист, как мы с тобой. Попросите сюда подполковника Соколовского, — обратился он к адъютанту.
На безрыбье и рак рыба!
Передо мной — подполковник в небрежно одетой шинели с погонами генерального штаба. Лицо спокойное и серьезное, длинные висячие усы… Слегка ослабевшим голосом я начинаю в четвертый раз свою иеремиаду. Соколовский не дослушал меня.
— Есть у вас повозка? — спросил он. В его серых, несколько сонных глазах я уловил выражение, которое мне сразу же понравилось: выражение твердой воли и ясного понимания. «Ну, этот не подведет
— А куда я могу прислать свой чемодан?
Несмотря на отсутствие главного требования — быть кавалеристом — Врангель остался очень доволен Соколовским… Но зато он жестоко обрушился на моего случайного заместителя, — присланного Неводовским полковника Карабанова.
— Как я рад, что вы вернулись, — говорил он мне, — этот ваш Карабанов — потрясающий артиллерист, — в устах Врангеля это выражение было почти равносильно смертному приговору, — но я его прямо не выношу!
Зато к маленькому Фоку он был просто неравнодушен.
— Как вы сумели поладить с Врангелем? — спросили его как-то. — Ведь он вдвое выше вас ростом!
— Очень просто, — отвечал Фок, подкручивая свои рыжеватые усы, — я разговариваю с ним только когда он сидит. А я приподнимаюсь на носки.
За блестящим прорывом на Урупе последовал Ставрополь. Город уже не раз переходил из рук в руки и казался погруженным в мрачное молчание. Он сразу стал тыловым центром, я с трудом нашел себе уголок. Но на какие удобства можно было претендовать? Накануне мы ночевали в большом монастыре под городом. Там же остановилась 1-я батарея. Проходя в келью, отведенную мне заботливой игуменьей, в длинном коридоре, рядышком, отметил и лежащую офицерскую орудийную прислугу — все, как один, заложив карабин под голову вместо подушки…
А сколько лишений они уже повидали и сколько еще предстояло им впереди!
Утром на лестнице в помещении штаба я нагнал генерала Деникина и Врангеля. Главнокомандующий разносил какого-то хорунжего, ворвавшегося в лазарет и, несмотря на сопротивление врачей и сестер, перерезавшего там 60 человек красноармейцев. Судя по деревянному выражению его лица, я не сомневаюсь, что это не первый и не последний его подвиг в этом роде…
Мы порядочно задержались в Ставрополе. Пользуясь этим, совершенно неожиданно ко мне примчалась моя Аля. Накануне у нее была баронесса Врангель, они вместе шили ей сестринский передник из подручной материи, так как Ольга Михайловна решила организовать летучку при муже.
— Можно и мне с вами?
— Конечно, разумеется!
Поезд пришел ночью. Царил полный мрак, на улицах никого не было. Ольга Михайловна храбро бежала по глубокому снегу, увлекая свою спутницу за собою. Она хорошо знала дорогу и показала ей мой дом.
Я был несказанно обрадован и удивлен неожиданному появлению моей жены. На другой день мы чудно устроились в большой, удобной квартире у двух гостеприимных сестер.
Два дня спустя, пришло письмо от Неводовского:
«К вам едет известная вам Ольга Александровна… Эта легкомысленная девушка хочет поступить в батарею к Колзакову… Ведь вы знаете, что там ее ожидает! Убедительно прошу вас отговорить ее от этого безумия. При сем прилагаю копию приказа генерала Деникина о недопущении вновь добровольцев женского пола и сестер в войсковые части».
Полчаса спустя, явился Колзаков. Мы сидели за ужином, я посадил его рядом с собою.
Через несколько месяцев, пересекая главную улицу вместе с Алей, мы наткнулись на Ольгу Александровну, бежавшую
вместе с сестрой.— Генерал! Узнаете меня? Как я вам нравлюсь в этом виде? Лучше, чем в черкеске?
— Какое же сравнение!
Она радостно улыбнулась и помчалась за сестрой.
— Зайка! Да ты у меня совсем от рук отбился, — говорила мне Аля, когда мы остались одни. — Выходит, я отполировала тебя себе на горе. Ишь, как развернулся! Ну, впрочем, не беда, за барышнями можно ухаживать, это не опасно. А за дамами…
— За дамой ведь и ухаживаю, только за одной!
— За кем это?
— Да за тобою!
И смех, и грех
Все хорошо, что хорошо кончается.
11 ноября корпус овладел Петровским, но наш штаб остался в Константиновке, за правым флангом 1-й дивизии, верстах в 20 впереди дивизии Казановича под Спицевкой. Мы расположились на краю огромной площади, как раз напротив собора. Между хатой, которую занял Врангель, и той, где устроился со своими, оставалась только узенькая улочка. Радио, летучка, зарядные ящики и обозы, расположились по ту сторону в удобных просторных домах.
Когда все устроилось, я пошел за распоряжениями на завтра. У Врангеля шел пир горой, и он пригласил всех нас. Гвоздем ужина была роскошная кулебяка, она прямо таяла во рту. Хозяйка, видимо, лезла из кожи, чтоб как следует попотчевать дорогого гостя и его офицеров. За столом Врангель был необыкновенно интересен. Все жадно прислушивались к каждой его фразе. Соколовский молча сидел рядом с ним, Ольги Михайловны не было, она уезжала в Ставрополь за медикаментами. Остальные были — зеленая молодежь: Гриневич, князь Оболенский, барон Меллер-Закомельский, кубанец князь Голицын.
Мы вернулись домой немного поздно и заснули, как убитые… Проснулись до рассвета… Чу! Выстрел…
Я притаил дыхание… Другой! Так-так-так… — затрещал пулемет. Сомненья нет — атака! В полутемную комнату врывается Мустафа, хватает наши пожитки и исчезает, как призрак. У крыльца Беслан и мои казаки, уже на конях.
— Забыл шашку! — Беслан под градом пуль влезает в хату и выносит мое любимое оружие. Мимо летят повозки, оба наших ящика, обозные… за всеми вприпрыжку — Вовочка.
— А куда мне?
— Садитесь на эту повозку, Мустафа уже далеко!
— У Врангеля уже никого нет.
— Генерал уже ускакал на лошади начальника штаба, — поясняет хозяйка. — Полковник вылетел, вцепившись за хвост лошади. Никого нету!
Какое счастье, что я раз навсегда приказал своим, чтобы все лошади были поседланы за час до рассвета!
Мы втянулись в переулок. Красные поставили пулеметы на колокольню и шпарили оттуда во всех направлениях. Мне казалось, что стреляли и из домов. Мы шли рысью, в замке, прикрывая скачущие повозки. Видя, что нас нагоняют отдельные казаки, я стал присоединять их к моему конвою.
— Можно и мне с вами?
— Разумеется!
Это был сотник Мамуков из штаба Топоркова с пятью казаками.
— Экая досада! — говорил он, — Не успел захватить френча… Оставил его на стуле — а во френче восемь тысяч целковых!
Чудак забыл кое-что поважнее: красные захватили его жену, работавшую в летучке.
— А меня генерал Врангель послал «прикрывать его отступление» с десятью казаками. А сам полетел к войскам! Так уж разрешите, я к вам, — обращается ко мне неизвестно откуда взявшийся Гриневич, как всегда, беззаботный и жизнерадостный.