Записки средневековой домохозяйки
Шрифт:
— Теперь займемся прической! — скомандовала мисс Регер и усадила меня на пуфик перед зеркалом.
Последовали полтора часа пыток, за которые мои непослушные волосы кое-как собрали, разделили на прямой пробор на две стороны, спрятав туда непослушную челку, и спереди уложили так, чтобы прикрывали уши, а после завели назад. Оставшееся свободными пряди завязали в хвост, потом завили его, уложив буклями на затылке, и закололи все это множеством шпилек и гребней.
После этой экзекуции голова моя раскалывалась, а в висках стучало.
Однако мисс Регер, отступив назад, довольно оглядела дело рук своих и вынесла вердикт.
— А вы прелестны для молодой леди, двадцати лет! Думаю, герцог будет невероятно рад, что вы теперь стали похожи на настоящую миледи
— Мне двадцать шесть мисс Регер, — с гордостью произнесла я, вставая. — И через несколько месяцев исполнится двадцать семь.
— О-о-о! Это чрезвычайно много! — женщина помрачнела. Ее лоб избороздили морщинки, однако она тут же просветлела лицом. — А вы никому не говорите. Не стоит упоминать ваш возраст, миледи. Осмелюсь предположить, что и герцог порекомендует вам сделать то же самое. Забудьте свой возраст как легкое недоразумение. Теперь у вас начинается новая жизнь и ее следует писать с новой страницы и только желанными для вас датами и событиями.
Я едва не скривилась. Конечно же, свадьба с Кларенсом была в ней самым желанным событием! Я аж прямо извелась вся в ожидании!
А мисс Регер, заставив Меган убирать не потребовавшиеся одежды, собралась уже уходить, как напоследок решила 'осчастливить' меня:
— Не волнуйтесь мадам, я распоряжусь, чтобы вам заказали корсет по вашим меркам, благо я сняла их. А платье достойное первого выхода в свет в качестве супруги маркиза Мейнмор, будет пошито уже к концу этой недели. Его светлость герцог Коненталь, распорядился, и на это уже выделены средства. Думаю, ваше долгое ожидание будет оправдано, — и вышла.
— Горю от нетерпения, — с неприкрытым сарказмом буркнула я, когда дверь за Кларой закрылась. — Прямо исстрадалась вся!
Меган не удержалась и прыснула в ладошку. Я посмотрела на нее: девушка, стараясь удержать смех, складывала белье на полки. Я невольно улыбнулась ей в ответ.
— Нет, ну действительно, — неловко пожала я плечами; платье не позволяло мне сделать даже этого. — Жду не дождусь, когда толпа неизвестных людей будет смотреть на меня как на диковинную зверушку, и потом льстиво станет желать мне счастливой жизни с супругом.
— Миледи, а вы совсем-совсем не любите милорда? — робко спросила Меган.
Она, ужасно смущаясь, очень робко и осторожно смотрела на меня. В ее глазах читалось затаенное любопытство.
— Совсем, — кивнула я. — Думаю, ты уже знаешь, что я пришла из иного мира, — девушка едва заметно качнула головой, соглашаясь. — И своего супруга увидела лишь, когда он совершил ритуал в парке.
— А как же любовь с первого взгляда? — Меган казалось невероятным, что я сразу же не влюбилась в аристократа. — Ведь милорд маркиз он… он такой!
— Он очень грубый и жестокий человек, — возразила я. — Полюбить такого очень сложно. К тому же для любви нужно время.
— Правда?
— Истинная, — подтвердила я. — В моем мире это многие знают. И знают, что ее разрушить легко, а сберечь очень трудно.
— А какой он ваш мир? — девушка задала вопрос осторожно и очень тихо, так что я едва его услышала.
Она стояла возле стены и, сложив руки на переднике, взирала на меня как на ангела спустившегося с неба — такой восторг светился в ее глазах.
— Тогда садись, рассказ будет очень долгим.
— Но миледи, — запротестовала Меган. — Мне как служанке ни в коем случае нельзя сидеть в присутствии господ.
— Тогда, сперва закрой дверь, чтобы никто не вломился сюда без разрешения, а потом садись — я расскажу.
Мы проговорили часа три. Меган поначалу стеснялась, скованная предрассудками своего мира, но постепенно раскрепостилась и на второй час мы уже болтали как хорошие знакомые. Она рассказала немного о мире, в который я попала. Как я и предполагала, он во многом походил на Западную Европу конца восемнадцатого, начала девятнадцатого века, кое-что было развито так же хорошо, а кое-что нет. Двигателем прогресса в этом мире, как ни странно
оказались попаданцы. Они, с отличающимися взглядами и представлениями о мире, пытались наладить жизнь так, как привыкли. Правда в основном попадали женщины, ведь собрать семерых друзей мужчинам гораздо проще (свободы у них больше), чтобы проехаться в парке в полнолуние, однако порой случалось, что здешние леди рисковали и тогда приходили мужчины. Если попадание дам, влекло за собой смену модных веяний или каких-то бытовых мелочей, то мужчины в основном занимались прогрессорством. И тогда происходил скачок в развитии чего-либо. Здешние аборигены, подхватывали новаторские идеи, кое-что меняли, кое-что дорабатывали, и таким образом 'изобретали'. Правда, мужчины попадали уж очень редко.Данный текст можно прочесть на СамИздате. Если вы читаете его на другом сайте, значит, его выложили без разрешения автора. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
Однако прогресс в этом мире шагнул не особенно далеко, если судить по меркам двадцать первого века. Порох был только дымный (это я так поняла, по описанию Меган). Когда они стреляли из своих пистолей, то клубы дыма окутывали стрелявших. Однако станки на пару похоже уже были, а вот до двигателя внутреннего сгорания народ так и не дошел… Хотя опять-таки из короткого рассказа понять точно было сложно: если это не упоминалось, то не значит, что этого еще не было.
Зато я подробно расспросила про отношения между мужчинами и женщинами, поскольку это беспокоило меня в первую очередь. Как я и подозревала, отношение к женщине-аристократке было здесь как к бесправной красивой кукле, которая должна была услаждать взор мужа, украшать салон и рожать детей. А к простолюдинке, если она замужем — как к собственности мужа, которая должна была при этом работать наравне с ним. За незамужних же девушек нес ответственность отец или братья, но могла и мать, если была вдовой. Самыми свободными и имеющими хотя бы какие-то ни было права — являлись вдовы. Именно они могли распоряжаться семейными деньгами, если супруг завещал им это, и не имелось ближайших родственников мужского пола.
Меж господами и слугами отношения тоже были далеко не идеальными — последние здесь не имели никаких прав. Девушки и парни, находясь в услужении в господском доме, не могли выходить замуж и жениться. А если бы они это сделали, то их тут же ждало увольнение. Однако если уже супружеская пара поступала на работу по хорошим рекомендациям, то они не должны были заводить детей или если таковые уже имелись, не разрешалось чтобы они жили вместе с родителями. У многих слуг дети, конечно же, были, но они проживали в деревне с родственниками, а родители только лишь отсылали деньги им на прокорм и могли пару раз в год, взяв пару выходных, съездить их навестить. В общем, в положении прислуги положительного было мало: они работали с утра до ночи, ничего не могли себе позволить, а все поощрения возможны были только по доброте хозяина.
Когда мы совсем разговорились, Меган осторожно поведала мне, почему мой супруг, будучи титулованным, живет в доме своего дяди. Оказалось, его дед был записным ловеласом и отчаянным мотом, спустившим все состояние, нажитое предками еще до сорока лет. А потом, когда он окончательно погряз в долгах, попытался отбить у фортуны последний шанс — решил, что сам будет участвовать наездником в лошадиных скачках. На заезде он сломал себе шею, свалившись с лошади, когда та преодолевала барьер, и оставил супругу — бабку маркиза — с малолетним ребенком на руках. Та недолго думая, пошла в дом к своему родному брату, отцу теперешнего герцога Коненталя, и тот помог ей в жизни и в воспитании отпрыска — отца Кларенса. Новый маркиз всю жизнь вопреки наследственности, доставшейся от отца, скопидомничал, пытаясь привести благосостояние рода в порядок. Он даже женился на богатой, но не знатной и совершенно некрасивой женщине, однако это не особо спасло положение, ведь кредиторы, которые, как акулы, кружили вокруг него всю жизнь, наконец-то начали получать деньги за долги, планомерно опустошая едва наполнившуюся мошну.