Записки степной волчицы
Шрифт:
— Он бедный, его пожалеть надо, — вздохнула я.
— Бедный-то он бедный, только ведь я, между прочим, еще в детстве, в школе, читал про моего фундаментального профессора, читал также его прекрасные, увлекательнейшие научно-популярные статьи о фундаментальной физике и астрофизике. Одно из негромких, но великих имен. Он был для меня идеалом ученого-теоретика. О таком пути я сам мечтал… У меня была идея стать Ньютоном или Эйнштейном, а увидев, до чего дошел мой профессор, меня как обухом ударило — такое разочарование! То есть вдруг открылось, что единственное, что меня ждет впереди — не истина, а глухой тупик! Вдобавок, сразу припомнил, что под конец жизни многие великие ученые разочаровывались в своих
Я смотрела на него с изумлением и нескрываемым восхищением. Я просто влюбилась в моего незнакомца. Казалось бы, свежий ночной воздух должен был меня отрезвить, но у меня в голове окончательно всё перемешалось. С одной стороны, мне хотелось бесконечно беседовать с ним, чтобы он снова держал меня за руку, тащил танцевать, а с другой — думала: как было бы чудесно, если бы познакомить его с моими детьми — и какой «молодой человек» для дочери! — может быть, расхотела бы, глупая, уезжать в туруханский край, хоть бы и с невинно пострадавшим потомком декабристов… А уж какой прекрасный положительный пример, старший товарищ для сына!..
Когда мы свернули на грунтовую дорогу, пересекавшую дачный поселок, я издалека показала дом моей хозяйки. Он остановился и, взглянув на часы, вручил мне пакет с бутылками и сказал:
— Ну, Александра, дальше двигай сама.
— Спасибо! Я так рада была с тобой познакомиться!
— Вот умница. Кстати, в конце недели мы могли бы с тобой где-нибудь посидеть-поболтать… Ты как?
— Чудесно! Конечно! — воскликнула я, чуть не задохнувшись от счастья. — Я тебя приглашаю, договорились?
— Договорились, — улыбнулся он и тронул меня за подбородок.
— Подожди! А что же случилось потом? — жадно спросила я. — После того как ты разуверился в своем профессоре, как тебе удалось справиться с разочарованием?
— Как ни странно, но ведь, опять-таки, именно благодаря размышлениям о судьбе моего профессора. Кое-что забрезжило. Появилась надежда, что моя мечта когда-нибудь осуществится… Но об этом я тебе как-нибудь потом расскажу. А сейчас мне пора… Значит, — прошептал он, наклонившись и поцеловав меня в щеку около самых губ, — в пятницу днем я зайду за тобой.
Мы кивнули друг другу и на этом разошлись. Я побрела одна по холодной росистой траве к дому, где уже не светилось ни одного окна. Смущаясь, я ожидала, что хозяйка, заслышав чутким ухом мое возвращение, не преминет подняться, однако, слава Богу, она мирно похрапывала у себя в комнате, и мне удалось бесшумно подняться к себе наверх. Здесь я сделала все, как велел мне мой новый друг: нацепив наушники, откупорила джин и, разбавив его пополам горьким хинным тоником, от которого, говорят, слепнут, глохнут и выкидывают до срока, пила маленькими глоточками, под музыку, пока не упала на постель и не заснула мертвым сном.
Проспав почти до двух дня, я поднялась с адской головной болью. Тоника в бутылке оставалось лишь несколько глотков. К тому же, вода стояла на подоконнике, нагрелась на солнце и была отменно противная. К тому же, жутко ломило всё тело, как будто я заразилась гриппом. К тому же, у меня лопался мочевой пузырь. Выглянув в окошко и увидев, что тетушка вниз головой возится около клумбы с цветами, я накинула халат и, стараясь не рассыпаться по дороге на части, спустилась вниз и поплелась в дачную кабинку.
— Вот, решила вчера гульнуть! — смущенно, с жалкой улыбкой объяснила я хозяйке, потирая ладонью висок.
— И очень хорошо, — одобрительно отозвалась та, взглянув на меня, не разгибаясь, только для равновесия упершись локтями в колени. — Иногда нужно развеяться. А то уж больно тихо и правильно вы
живете.На обратном пути тетушки около клумбы уже не было, зато на веранде, специально для меня, был накрыт стол с капустными пирожками и коржиками с корицей, чудесно пахло свежесваренным кофе. Прощай, диета! Глядя на эту добрую улыбающуюся женщину, я почувствовала себя неблагодарной стервой и предательницей, вообще законченной эгоисткой — вспомнила, как вчера вообще не хотела возвращаться в этот приветливый дом — разве что за таблетками, — а ведь мне здесь рады, как родной…
— Угощайтесь, милая, прошу вас, — сказала хозяйка, берясь за кофейник.
Удивительное дело, в этот момент, откуда ни возьмись, меня пронзила другая мысль. Я как будто совершенно выключилась из реальности. Я вспомнила, что через три дня незнакомец обещал зайти за мной, я пригласила его, — а денег у меня, из тех, что я одолжила у господина N., осталось всего ничего, и никаких новых поступлений в ближайшее время не предвиделось. Можно было бы, конечно, попробовать перехватить у мамы, но я знала, что, с немалыми трудами скопив в течение года определенную сумму, мама только что наняла рабочих, чтобы те подремонтировали, подкрасили наш дачный дом, который после смерти папы, вдруг начал ветшать буквально не по дням, а по часам.
— Мне ужасно неловко, — запинаясь, начала я, обращаясь к хозяйке, — у меня к вам… огромнейшая просьба. Я немножко не рассчитала. Я расплатилась с вами за весь срок, но мне вдруг срочно понадобились деньги. Долларов двести-триста. Я отдам в следующем месяце. Непременно! Если это вам неудобно, я, пожалуй, могу занять у мамы или где-нибудь еще. Я не хотела занимать у мамы, потому что она как раз затеяла ремонт…
— Деньги немалые, милая. Честно говоря, я и сама откладывала, хотела почистить колодец, поставить новую телевизионную антенну. Не говоря уж, что доктора советуют, пора копить денежки на искусственный тазобедренный сустав…
— Ничего, ничего, — поспешно пробормотала я. — Я займу у мамы! (Кстати, ведь и мама откладывала на сустав!..)
— Нет, погодите, — строго перебила меня хозяйка. — Я вам одолжу. Триста долларов. Даже триста пятьдесят. Только при условии…
— Все что угодно!
— Если вы скушаете еще один пирожок!
Она тут же открыла какой-то ящичек в старом буфете и, извлекши оттуда ровно триста пятьдесят долларов (как будто у нее в определенном ящичке хранилась строго определенная сумма) и торжественно вручила мне. Я была готова вскочить, обнять и расцеловать мою милую хозяйку (как сделала бы на моем месте любая нормальная женщина), но во мне снова взвыла затравленная степная волчица, ненавидящая эти человечьи, более того, бабские нежности, и единственное, что я смогла — это с преувеличенным восторгом, неприятным, неестественным смехом поблагодарить. Даже пирожок с капустой, до сего момента такой желанный, не лез в горло, я давилась им, как волчица, которой, вместо куска мяса, приходилось пропихивать в глотку дурацкий пирог. Решив, что семь бед один ответ, но, продолжая запинаться, как девчонка перед директором школы, удивляясь самой себе, я выпалила:
— И еще я хотела испросить у вас разрешения… Если меня однажды вдруг навестит друг, вы не будете против?
Тетушка подошла, нежно обняла меня своими толстыми, теплыми руками.
— Пожалуйста, милая! Пожалуйста! Такого деликатного и застенчивого человека, как вы, я давно не встречала. Прошу вас, чувствуйте себя, как дома. Конечно, я была бы очень даже рада, если бы вас навестил друг.
После этого тетушка тонко перевела разговор на другую тему. Вот уж кто был действительно человечен и деликатен, — а не Степная Волчица! Впрочем, теперь Степная Волчица, забитая, обессиленная, забилась куда-то в угол. Я могла почти расслабиться и понежиться, впитывая тепло чужого очага.