Записки сумасшедшего. 10000 Будд
Шрифт:
Зажечь эту керосиновую лампу невероятно трудно. Она доставляет массу неудобств. Я должна чистить ниппель булавкой почти каждый раз, накачивать ее некоторое время, и затем, каким-то чудесным образом, она зажигается.
Сначала я готовлю чай, а затем кладу крышку прями на горелку чтобы сделать тост. Ошо завтракает за меленьким прямоугольным столиком, который стоит в одном из углов кухни. Я держу дверь кухни открытой, чтобы выветривался запах керосина. Сегодня сторож, молодой симпатичный мусульманин, открыл дверь и, наклонившись к Ошо, сказал: «Алейкум Салам». Ошо встретил его своей широкой небесной улыбкой и попросил меня дать ему тост и чай. У меня появилось раздражение на этого человека, он пришел в такое время, что я должна
Но, к моему удивлению, на следующий день этот сторож снова пришел в то же самое время, и весь процесс повторился. Теперь я была уверена, что это будет повторяться каждый день, пока мы здесь.
Интуиция меня не обманула: он приходил каждый день за своим чаем и тостом, и я заметила, что Ошо это доставляет удовольствие. Я чувствовала, что Ошо наверняка знает о моей внутренней борьбе и о моем гневе на этого человека, и пытается поднять все это на поверхность, не говоря мне ни слова прямо.
Сегодня на беседе я слушаю, как он говорит о безусловной любви, о любви к незнакомым людям безо всякого повода. Услышав это, я почувствовала себя полной дурой, вспомнив утренние события, и что-то во мне переключилось.
На следующее утро в первый раз я приняла сторожа с открытым сердцем и принесла ему тост и чай с любовью. Ошо молчаливо наблюдал за этим, и когда я посмотрела на него, Он улыбнулся мне нежной улыбкой, одобряя перемену в моем отношении к сторожу.
После обеда Ошо отдыхает в своей комнате, а я сижу на веранде и сторожу его покой. Три пожилых мусульманина входят и говорят: «Мы хотим увидеть Пир-баба». Пир-баба — это слово на языке урду, которым мусульмане называют своих мастеров. Я сказала им: «Он сейчас отдыхает», — и что они могли бы прийти в 3 часа.
Они просто хотели узнать, кто такой Ошо. Чтобы начать разговор, один из них спросил меня, что, может быть, я его дочь. Просто, чтобы избежать бессмысленных разговоров, я сказала «Да». Но я солгала. Это оказалось не так просто, как я думала. Другой человек спросил: «Где твоя мать?» Теперь я попала в дилемму, я не знала, что сказать. Моей настоящей матери не было в живых. Думая о ней, я сказала: «Моя мать умерла». Почувствовав себя с ними неловко, я встала, чтобы уйти, но один из троих спросил: «Пожалуйста, еще один вопрос. У тебя есть еще сестры и братья?» Я глубоко вздохнула. Я почувствовала, что завираюсь. Я почувствовала, что сглупила, начав врать, и молча смотрела на них.
К моему великому облегчению, они ушли. Я слышала, как один из них сказал: «Бедная девушка, ее мать умерла, и она вынуждена ухаживать за своим отцом».
Когда я рассказала Ошо весь этот диалог, он рассмеялся, и сказал: «Итак, теперь ты знаешь, как одна ложь влечет за собой другие. Хорошо увидеть это с самого начала».
Каждый день приносили обед и ужин для Ошо и Кранти. После того, как они заканчивали есть, я обнаруживал, что они много оставляли для Шилу и меня. Мы обе с наслаждением съедали оставшуюся пищу и радовались, что не надо идти на кухню.
Сегодня организовали автобус, чтобы все могли полюбоваться окружающим пейзажем. Я отказывалась куда-то идти, и меня совершенно не интересовал окружающий пейзаж. Все, что меня интересовало — это Ошо. Некоторых друзей это раздражало. Я не понимала почему. Я чувствовала, что свободна выбирать, идти куда-то или не идти. Но они настаивали, чтобы я поехала с ними, и начали уговаривать.
Внезапно Ошо вышел из комнаты и, увидев, что происходит, сказал друзьям, чтобы меня оставили в покое. Они замолчали и начали садиться в автобус, который давно уже ждал.
На моих глазах выступили слезы. Ошо посмотрел на меня и рассмеялся, и это заставило меня рассмеяться тоже.
Он сказал: «Улыбка сквозь слезы — это редкая сцена».
Махариши Махеш Йоги также находился в Пахальгаоне с группой западных учеников, которые выразили
желание поговорить Ошо. Была организована встреча в полдень на широком газоне около дома, в котором остановился Махариши Махеш Йоги с учениками.Я взяла мой маленький кассетный магнитофон и с двумя друзьями села в машину, в которой ехал Ошо. Примерно через десять минут машина остановилась около дома с прекрасным широким газоном в саду. Повсюду было множество кресел. Махеш Йоги сидел в кресле и беседовал со своими учениками, которые, казалось, очень обрадовались нашему приезду. Ошо поприветствовал всех сложенными ладонями и сел на кресло рядом с Махеш Йоги. Я села рядом с Ошо, положив на колени свой магнитофон. Микрофонов не было. Махеш Йоги продолжал некоторое время беседовать с учениками, объясняя им, как разные пути ведут к одной цели. Я посмотрела на Ошо, он сидел с закрытыми глазами.
Один из учеников Махеш Йоги выразил свое желание послушать Ошо. На минуту воцарилась мертвая тишина. Ошо открыл глаза, я взяла в руки микрофон, чтобы записать его беседу. До сих пор я никогда не слышала, чтобы Ошо говорил на английском с группой западников. Может быть, это была его первая беседа на английском языке. Это больше было похоже на диалог, чем на беседу. Я слышала, как он сказал: «Нет никакой цели, незачем куда-то идти. Все пути уводят вас от себя. Все это просто сны…»
Ученики Махеш Йоги очень серьезно относились к своим различным техникам. Они начали спорить с Ошо. Я могла видеть, что они не открыты и не восприимчивы, их умы наполнены чужими идеями. И все же Ошо отвечал на их глупые вопросы почти целый час. Махариши Махеш Йоги казался очень недовольным. Ошо мог разрушить весь его бизнес, который основывался на обучении людей транцендентальной медитации. Он не позволил Ошо закончить свой разговор и начал вмешиваться, пытаясь объяснить своим ученикам, что у Ошо свой подход, но говорит он о том же самом. Я просто удивлялась насколько он глупый. Он пытался защищать себя, идя на компромисс с тем, что говорил Ошо.
Мне было жалко этих простых западных людей, которые, казалось, были в полной растерянности, когда мы уезжали.
Сегодня у нас последний день в Пахальгоне. С Ошо иногда чувствуешь, что время остановилось, а иногда чувствуешь, что оно бежит очень быстро. Когда я паковала сумки, я услышала голос сторожа мусульманина, который стоял у двери. Я попросила его прийти через час, чтобы помочь донести наш багаж до машины. В знак признательности за его службу я дала ему двадцать рупий, которые он принял с благодарностью, и ушел.
Мы сидим на веранде вместе с Ошо, готовые уехать. Сторож пришел и, поздоровавшись с Ошо, сказал: «Алейкум Салам». Ошо улыбнулся ему. Он спросил Ошо, мог бы он поехать в Бомбей и служить ему там. Я видела слезы на его глазах. Его очень тронула любовь Ошо. Ошо благословил его, положив ладонь на его голову, и попросил меня дать ему немного денег. Я сказала Ошо, что я уже дала ему двадцать рупий. Ошо сказал: «Дай ему еще двадцать». Двадцать рупий было достаточно много в те дни. Люди редко давали пять рупий, как бакшиш, своим слугам. У Ошо было сердце императора, он всегда был готов поделиться последним. Я дала сторожу еще двадцать рупий. Приняв деньги, он взял меня за руку и заплакал. Это меня глубоко тронуло, и слезы потекли также из моих глаз. Благодарю тебя, любимый мастер, зато, что ты дал мне эту возможность открыть сердце чужому человеку.
Ошо отказался от работы в университете и переехал из Джабалпура в Бомбей. Он остановился в трехкомнатной квартире в апартаментах Си. Си. Ай., которые сняли для него друзья. В одной из комнат — мы, быть может, человек восемь — делали динамическую медитацию с семи до восьми. Я остановилась на окраине Бомбея, и требовалось около часа, чтобы оттуда приехать. Один из друзей вел медитацию, остальные в ней участвовали.
Во время стадии молчания в комнату вошел Ошо, чтобы посмотреть на нас. Я сидела молчаливо в позе Будды и почувствовала его присутствие рядом со мной.