Записки танкиста. Моя французская сестра
Шрифт:
– Мстить, говорит, поехал. Преподу из-за которого в армию загремел… Но по дороге напился самогонки в деревне, местные милицию вызвали.
Мстить, значит. Преподавателю в институте. Ну, даже не знаю… У меня тоже вон двойка по электротехнике. Придется исправлять после армии… Жаль часового, он-то при чем…
И как я вообще сюда попал? Зачем это все? И зачем студентов посылают сюда?
Ладно. Ровно через 10 дней учебка должна закончиться, не знаю уж, будет ли легче в войсках, но что-то новенькое хоть.
Я
И останутся может быть десять
Десять, взорванных мною дорог
Десять, мною зачеркнутых песен
Десять, мною написанных строк…
Но для тех, кто лелеет иное
Не имеют значения они
Полный мрак за последней чертою
А пока… Просто слишком бесцветные дни
УЧЕБКА
Я показываю бумажку какому-то офицеру на входе, и смело смешиваюсь с толпой призывников.
Все что-то орут, машут руками, везде какие-то переклички и построения.
– О! Сташ! Ты что здесь делаешь?! – неожиданно для самого себя кричу я, глупее вопроса на призывном пункте не придумаешь.
– Ну… В армию иду служить. А ты? Куда тебя?
– Не знаю точно, но мне на призывной пообещали, вроде, в Подмосковье, в ПВО, а ты?
– Мне пофиг, ещё не знаю, куда пошлют туда и поеду! А может вместе?!
Сташ высокий, здоровый и борзый, а это особенно ценно в армии.
– А можно?! Давай вместе! Только как? Команды уже сформированы…
Сташ делает загадочное лицо. Вот никогда это его загадочное лицо ни к чему хорошему не приводило. Я вижу, Сташ что-то задумал.
Пять минут Длинный втолковывает капитану с танками в петлицах, что мы с ним практически братья и как важно нам служить в одном месте. У капитана стол завален личными делами, он недовольно слушает Сташа в пол уха. Потом пожимает плечами, долго и странно смотрит на Длинного и, наконец, перекладывает папку из одной стопки в другую.
– Всё,– говорит Сташ, отходя от стола и потирая руки – мы в одной команде! Вместе служить будем!
– Стоп-стоп… Это здорово конечно, а где служить-то? Хорошо бы не далеко где-нибудь! Мне ж сказали под Москвой…
– Да какая разница! – не слушает меня Сташ, – Вместе главное! Танкистами вроде…
У Сташа рост за 190, вот охеренный танкист будет, ни в один танк не поместится.
– Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Артём, города Владивосток, температура за бортом 28 градусов тепла, просьба оставаться на местах до полной остановки двигателей…
Владивосток!!! Офигеть!
Хочется пить, есть и задушить Сташа – переложил, значит, папочку мою… А моя команда сейчас небось где-то под Наро-Фоминском выгружается!
В пятом взводе только двое русских – я и Сташ. Еще есть литовец Алгис, но на этом русскоговорящие заканчиваются.
Взводом командовал сержант Черкашин, как
я позже понял, почти всегда накуренный. Он оглядел пополнение и, хихикнув, неожиданно сказал:– А почему оба Кириллы? – заржал он, – с Москвы оба?
– Да, – сказал Сташ
– Нет, – сказал я, – Я с Чукотки.
– А! – Черкашин опять не к месту захихикал, – а то был у меня один москвич! Печенье жрал в туалете постоянно!
Правильно меня предупреждали – москвичей не любят, никогда не говори, что москвич.
– Не, – добавляю я уверенно, – я не москвич.
Сташ презрительно покосился на меня, но я и ухом не повёл.
– Ладно, пришивайте погоны, петлицы, потом отбой, – говорит сержант, – а у меня дела! Мне ещё анашу курить с братвой! И помните! Потеряете что-нибудь – будете копать!
Я не могу понять, он это серьёзно? Курить анашу? Копать ночью?
Дивный мир советской армии начал раскрываться во всей красе. Дни закрутились как барабан в револьвере. Неделя, другая и уже как не было никакой другой жизни раньше! Никакого института, никакой Москвы. Не было ни девчонок, ни ночных купаний в Нескучном Саду, не было пива в Парке Горького, не было Шоколадницы на Октябрьской…
– Я это жрать не буду, – бубнит Сташ, глядя с отвращением на курсантов.
Курсанты с энтузиазмом начисто вытирают тарелки куском хлеба.
– Жри, Сташ, жри! Подохнешь ведь! Теперь ты солдат, – после институтской общаги мне легче, а вот Сташ привык к домашнему, – Тебе ещё в наряде стоять. С кем тебя поставили?
– С узбеком… Как его? Ну которого сержант Верблюдом называет.
– Эй! Длинный! – у нашего стола останавливаются какие-то незнакомые деды в грязных танковых комбезах. Опять двадцать пять! Что ж они так любят Сташа?!
– Как служишь, Длинный? В танк влезаешь? Коленками уши не стёр?
– Нормально. Влезаю, – вяло отвечает Сташ.
– Откуда призывался?
– Из Москвы.
– А чё танк на петлице вниз смотрит, москвич? – спрашивает один.
– Печенье в туалете не жрёшь? – ржёт другой
– Не жру, – Сташ поправляет танк и смотрит в стол.
– Ну служи, Длинный! – идут дальше сержанты.
Мы оба молчим, не смотрим друг на друга.
– Суки, – коротко говорю я.
– Ага, уроды! Это батальон учебных машин, инструктора… Лучше с ними не связываться…
– Слушай, мне там туалет сегодня мыть надо вроде бы.
– Ну, естественно надо, ты же дневальный! – я с удивлением смотрю на Сташа.
Форма на нем сидит так себе, мала она ему по росту и широка по объёму.
– А там, в общем, засрано все, а я брезгливый, – Сташ явно что-то задумал, мне даже интересно, – Я этому… сказал – мой, давай, а он говорит – сам и мой…
– Ну и? От меня-то, что ты хочешь?!
– Может ты пойдёшь, ну… бахнешь по голове, а то я, боюсь, убью его просто. У тебя удар-то послабее…