Записки везучего попаданца

И вот мы с Машей забили стрелку на берегу таджикского моря, кайраккумского водохранилища (правда и вода пресная в оном море, да и размером оно с большой прыщ), но хоть такое. Зато берег, песок, солнУшко, жара и попы. Ах я ж на пляже и тут конечно попы тудЫ сюдЫ ходЮт, это закон породы, ой природы. Раз пляж то без поп никак, ух ты монументальная попа, правда и целюлит тоже глобальный.

И вот уже неделю мы с моей милой отдыхаем (хотя нет, отдых тут редко у нас получается, мы любим это "дело" как стадо матросов после полуторагодовалого плавания на подлодке, где самое сексуальное воспоминание это перловка, так сказать микрожопка).

Вот и седня с утра собирались окрестности оглядеть, пока вставали с постели, Машуня решила в одном лифчике мимо меня безнаказно пройти. А как же мимо пропустить такое внедрилище разврата, без внедрения-то, нет, это был бы не порядок, я ведь не трагик, ой не комик, ах да вспомнил, не гомик, и не импотенторенто. Вот и накрылась наша прогулка, а после одушевления (не оживания, а приема душа), причем пришлось дважды его принимать (НУ САМИ ПОНИМАЕТЕ ПОЧЕМУ) мы собирались пойти купаться. (МеШтатели, размеШтались), а в промежутках между одушевлениями чтоб заглушить Машины крики-стоны, пришлось врубать телевизор, как звуко-дымовую завесу (через стенку то престарелая пара, обзавидуются еще, и пожалуются как в первую ночь). Ну да в первую ночь, в ночь встречи, мы хулиганили (если можно это так обзовнуть) всю ночь напролет, и из за Машкиных стонов, соседи пожаловались администрации, и нас среди ночи призывали – к толерастности. Ништяк толерантность – в три часа ночи, ах даже утра. Вот по ночам приходится на Машку глушитель надевать, то есть ее ротик прикрывать или ладонью или уж в кризисные моменты подушкой, потому как ладонь она запросто может откусить! Насчет толерантности: только наглосаксы, считают, что толерантность для них. То есть все должны быть толерантными с ними, а они с другими – хега с два. То есть эта наглосаксонская рожа может, себе позволить пукнуть во время общего обеда (или рыгнуть), и мы его должны понять и пгостить. А вот если мы хотим чего-то, не нравящегося наглику сделать… То должны толерастировать. Разве не свинство, я ж ему, когда этот ублюдок рыгнул, замечание или призыв к толерастии не делал, а чего же он нам ночью не дает свободы? Простите, вырвалось, не вынесла душа поэта.

Ну и когда с одушевлением закончили и собирались уже на пляж, по телеку начали читать рецепт каких-то особо хрустящих свиных ушек, ну или ушиных свинок, точно не помню. На это харчеснобство Машка прилипла к телевизору, круче, чем лист от березового веника к ягодичным мышцам в бане.

Потому я и кукую на пляже, читаю Конюшевского, и на попы поглядываю. Ух ты смотри Дженифер Жопес своей жоперсоной, Хы – Хы – Хы. Но надо признать хоть это и не Жопес, но жопес заЧОТный (каламбур господа присяжные) да и с сзади никакой разницы.

Е – мое, я уж долго оказывается, на эту девушку смотрю, а если ща Машка спалит, это третья мировая для меня настанет. И я скромно потупив свои бесстыжие глазки, пытаюсь осилить чегож там намудрил Конюшевский (хорошо, написано, но не до него щас). Ну и начав – читать надо до конца, книга-то интересная, и написана не очень адекватно (это не ругань, это в смысле оригинально)

Так уже с часик прошло, а солнУшко головку припекает, и тут БАЦ, чего-то потемнело, нахрен в глазах, и не только в глазах, но и в ухах, (или так не говрят?). Наступил патрилокальный матритрындец с элементами амбы и звиздеца великолепного.

Фьюююююить. Буууум. Баааац, Тарарам. Трындюкс.

24 июня 1941 года где то в Белоруссии в в полусотне километров от границы с Польшей

Открываю глаза, думаю, покемарил чуток, и баста, скоро Машундра должна подтянутся, а вокруг какая-то гигахрень происходит. Лежу в окопе (или ячейка, не спец я), короче яма в земле, однозначно, припорошен землицей (странно, почему не песком я ж на пляже) оглядываюсь, ба на мне форма военная, но такую, я точно не носил. На границе у меня сперва советское Х/Б было (причем, по-моему, строительное), после окончания учебки выдали трехцветку (так у нас камуфляж обзывали). А так форма, какая-то незнакомая, плюс без погон, я-то привык, что на мне погоны были да с зелеными буквами ПВ, плюс шеврон на плече "ПВ РОССИИ" с триколором. Правда, прошло много лет с тех пор, ну как я погранцом то на таджикско-афганской границе был, на вротнике какая-то хрень, какие-то параллелепипеды, или как их там параллелограммы что ли.

Рядом человек в такой же форме лежит, бля он же мертвый, брр у меня глюки, тут слышу кто-то говорит, причем звук порнофильмовский. Ну да по-немецки гуторят, оглядываюсь, два немцы в классическом гитлеровском прикиде из фильмов. Смотрю на них с интересом, блин реконструкторы что ли, вот психи, и какого хрена в Таджикистане реконструировать, ну разве что бои с басмачами (с татаро-монголами накрайняк). Тут в башку паровым молотом бьет мысль, "вокруг моря нет, и лес вообще-то, и кусты вокруг". Да ни херадзе себе, чего то я наш пляж вообще не узнаю, прикинутые в немецкое, подходят ближе и лопоча на своем чего-то мне говорят.

– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

– Хоре, пацаны кино мочить, че за херня происходит, может, расскажете?

– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

– Пацаны хватит выёживаться, я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится, и памперс не поможет. Что происходит, где я, кто вы?

– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым. – произнося эту нечленораздельную (фу, какое слово) фразу, немцеприкинутый, берет свою ружбайку поудобней, и хрясь мне по башке.

В глазах заплясали не то, что бы звездочки, а целые галактики нахрен, я столько звезд и ясной ночью не видал. Реконструкторы хреновы офигели чтоли?

– Ты че с дуба рухнул, верблюдофил долбанутый, – говоря я и отряхая голову и форму от землицы (прикиньте по моему, это чернозём). У тя что лишние яйца завелись, – и буром пру на того, тот почему-то чуть сел на очко, и взглядом другого просит ему помочь.

Рывком выхватываю ружбайку (офигеть, она какая-то, необычная), и наотмашь хреначу фулюгана по башне, второй снимает с плеча свое ружье. Карамультук у него точная копия того, что у меня в руках, он пытается передернуть затвор, да куда там ему, хренанасеньки, прикладом "получи фашист гранату". Оба фулюгана лежат у моего окопа (щели, ячейки – выберите нужное) разинув пасти.

– Не пацаны в чем дело, я в натуре, что ли в танке?

Второй прям лежа опять тянется ручонками очумелыми к ружбайке, хрясь получает прикладом в солнечное сплетение, минуты три высокооктанового оргазма обеспечены.

Фулюганы Вилли и Рулле (по карлсонски) валяются и зло смотрят на меня, я в руках как дикарь дубину, держу их ружьецо, второе лежит за спиной.

Они не то, что бы, не отвечают мне, но их ответ это какое-то бормотание причем по немецки, вот утырки.

– Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, – кто-то, кого-то зовет, осматриваюсь, ко мне идет мужичок в такой же форме, как и моя.

Оглядываюсь вокруг, старлея нигде не видно, че и у этого глюки, где ж они старлея увидел.

Тот прет на меня как паровоз:

– Товарищ командир, значит, мы только двое выжили, тут по полю, такие же как эти немцы ходят, добивают наших.

– Это кто командир, я что ли?

– Товарищ старший лейтенант, что с вами, вас по моему контузило, у вашей ячейки немец мину с миномета положил, я думал вас в куски, а у вас значит только контузия.

– Ты кто боец?

– Рядовой Василь Тыгнырядно.

– А я кто?

– Как кто, старший лейтенант Каримов.

– Слышь Васек, а число сегодня, какое?

– Двадцать четвертое июня, второй день немец прет, вчера вечером вы с группой пограничников вышли к нашему батальону, а у нас комроты три убило, и комбат (как старший по званию) вам приказал принять роту, а теперь роты нет, да и батальона тоже.

Я тупо сел, дочитался блин Конторовичей, Конюшевских, Логиновых, мне сниться, или я реально попал в 24 июня 1941 года?