Записки Видока

Я оставил своего спутника на несколько минут внизу, а сам отправился к префекту. Я попытался защитить друга, но мне показали бумагу, содержащую тяжелое обвинение против него. Это было донесение руанского управления полиции, утверждавшее, что в одной гостинице было совершена крупная кража. Вор, убегая, обронил портфель, а портфель-то как раз принадлежал моему другу, о чем свидетельствовал его вензель, изображенный на сафьяне. Паспорт и находившиеся в нем бумаги не допускали ни малейших сомнений. Я был поражен, но не убежден, потому знал, что мой друг не способен на низость. Тщательно изучив обвинительные бумаги, я спустился к нему.

«Откуда ты приехал?» — спросил я. «Из Арраса». — «Для чего же, черт возьми, ты сделал такой крюк, направляясь в Париж?» — «Какой еще крюк?» — «Как же не крюк, когда ты явился из Руана!» — «Я?! Из Руана?!» — «У тебя дело, что ли, было в этом городе?» — «Да я там в жизни не был!» — «Ты не останавливался неделю назад в «Шарио д’Ор»?» — «Ты с ума сошел! Я третьего дня был у себя дома». — «Постой же, — сказал я, — надо все это прояснить. Мы отправимся вместе в Руан».

Дорога была невеселой, Сирил никак не мог понять моего к нему отношения, а я был просто убит. Это был мой единственный друг. Тем не менее я хотел дойти до истины, хотя за этим, по-видимому, крылась какая-то тайна, но я столько раз в своей жизни распутывал разного рода загадки! Мы остановились в «Шарио д’Ор»; я запер Сирила в комнате и отправился к хозяину.

«Вас обокрали, я знаю, — заявил я ему. — Если хотите найти вора, сообщите мне самые подробные сведения о нем». — «У меня нет никаких сведений! Это-то и приводит меня в отчаяние». — «Но все-таки вы его видели; узнаете ли вы его?» — «О! Конечно!» — «В таком случае велите немедленно подать нам обед в нашу комнату, а потом приходите сами с кофе. Посмотрите хорошенько на моего спутника и, если вы его узнаете, скажите мне потихоньку «да» или «нет».

«Итак, — спросил я громко, когда хозяин явился, — вы не узнаете этого господина?» — «Я его никогда не видел». — «Однако этот портфель принадлежит тебе, мой бедный друг?» — «Черт возьми! — вскрикнул Сирил. — У меня его украли в Камбре, но как он очутился у тебя?»

Этот ответ был для меня лучом света. Все объяснилось: предполагаемый вор был сам обкраден. Оставалось отыскать виновного, но как за это приняться, имея только одну ничтожную зацепку?»

Видок не останавливался ни перед какими трудностями. Он подробно расспросил хозяина «Шарио д’Ор», узнал приметы путешественника, потом, выяснив, что его друг потерял свой портфель в дилижансе, сыщик начал расследование. Он тотчас отправился на почтовую станцию, разузнал имена всех путешественников, прибывших в назначенный день, потом пустился по их следам и спустя четыре дня торжественно доставил вора в префектуру.

Сирил был за это очень благодарен другу, но с тех пор перестал с ним обедать. Впрочем, случай свел их еще один раз. Это произошло в 1848 году. Во время известных июльских событий Видок, имевший свои причины ненавидеть республиканцев, однажды по неосторожности оказался в их среде.

Какую цель он преследовал? Вероятно, он желал понаблюдать за армией повстанцев, чтобы узнать их стратегические планы. Тем не менее дело могло кончиться тем, что его расстреляли бы как собаку, потому что сыщик был узнан, когда вдруг один лавочник вскрикнул, бросившись к нему на помощь: «Остановитесь, граждане! Этот человек тысячу раз рисковал своей жизнью, избавляя нас от злодеев! Он должен знать, что среди нас опасность ему не угрожает; покажем ему, что республиканцы не убийцы».

Короткая, но пламенная речь возымела свое действие. Видок был спасен; впрочем, один из повстанцев спросил, зачем он к ним явился.

«Вовсе не для того, чтобы кого-нибудь поймать, я просто ищу провизию. Моя кухарка боится выйти, и я два дня как голодаю. Впрочем, я живу в ста шагах отсюда, и если вы хотите пойти со мной…» — «Ну хорошо, ступайте», — сказал командир отряда защитников баррикады.

Видок поспешил воспользоваться позволением, но обратился к своему спасителю, который был не кто иной, как известный нам Сирил:

«Как, ты живешь теперь в Париже? Какая встреча! Без тебя я бы пропал!» — «Как и я без тебя оказался бы в тюрьме. Но признайся, если бы я был виновен, ты бы меня арестовал!» — «Это так, но что мне было делать? В то время, когда я был начальником полиции, я арестовал бы и родного отца». — «Тогда как я, хоть и знаю, что ты пришел шпионить за нами, все-таки тебя спас». — «Ах, черт возьми, так ты сделался революционером?» — «Ну да! Мы квиты, дело кончено. Прощай!»

Больше они уже не встречались.

«Со мной едва не покончили», — прибавлял Видок. А между тем этот человек был далеко не трусом. Одно его имя приводило в ужас самых бесстрашных разбойников, и с ними-то преимущественно он и вел неутомимую борьбу. Однако, бесстрашный перед лицом настоящей опасности, Видок, случалось, не раз содрогался при виде какой-нибудь безобразной старухи. Тут требуются некоторые пояснения.

Кому из нас не приходилось жаловаться на свою привратницу? У Видока была такая, он даже взглянуть на нее боялся. Она была старая, костлявая, кривобокая и замужем за немцем, самым беззлобным человеком на свете, терпевшим от нее всевозможные обиды с удивительным смирением. Но стоицизм мученика только сильнее раздражал ее, и однажды, став на табуретку, эта милая особа бросила свой башмак в лицо невозмутимому супругу, при этом выговорив ему: «Ах, господин Краус, вы вздумали меня не уважать! Меня назвали старой чертовкой, ведьмой, а вы не сдвинулись с места! Вот вам! Это научит вас защищать жену!»

Видок, который не раз становился свидетелем подобных сцен, попытался было внушить малоподвижному великану понятия о его правах, но тщетно. Ничто не могло тронуть германца. В ответ на это мадам Краус, оскорбленная вмешательством постороннего лица в ее семейную жизнь, поклялась в вечной ненависти к неосторожному советчику.

Скрываясь под чужим именем, Видок забыл про длинный язык мадам Краус, но она не преминула ему об этом напомнить. Если кто приходил и интересовался ее жильцом, то эта добрая женщина переспрашивала со смехом: «Господина Буржуа? Это на третьем этаже, напротив лестницы. Берегитесь! Я могу сказать вам только это!»

Но, если у посетителя был подозрительный вид, она осведомлялась: «Куда вы? К господину Видоку, конечно? — Потом добавил вполголоса: — Наверно, негодяй какой-нибудь или вор! Что за народ таскается к нам из-за этого жильца!»

Мадам Краус злилась еще и по другой причине: Видок был скуп и, как бы поздно ни возвращался, никогда не давал лишнего су, как это было принято в обращении с привратниками, и, кроме того, исключил из своей практики принятые во французских домах подарки для консьержек.

Надо прибавить, однако, что он поступал так из-за происшествия, которое едва ли кто воспринял бы равнодушно: по возвращении из одного путешествия, длившегося несколько дней, он заметил пропажу в своем погребе — недоставало нескольких бутылок бордо, шампанского и коньяка, выпитых в его отсутствие, а может быть, и за его здоровье. Эта пропажа привела к тому, что Видок удвоил меры предосторожности, которые, в свою очередь, привели к раздорам между ним и мадам Краус, — к раздорам, окончившимся потасовкой между хозяйкой и жильцом. История наделала немало шума. Тем не менее перед мировым судьей госпожа Краус предстала ангелом кротости и смирения, а Видок, по обыкновению, был присужден к уплате денежного штрафа. Вообще судьи к нему не очень благоволили, и он в конечном итоге перестал к ним обращаться.