Записки ящикового еврея. Книга первая: Из Ленинграда до Ленинграда

Её дети: 1. Александр, у которого было четверо детей: Владимир, Наталья, Татьяна и Сергей.

Сергей Иванович Попов с Олярой, Лидия, Наташа

Об Александре в нашей семье никогда не говорили.

2. Лидия, надежда и опора всей семьи. Окончила с золотой медалью Орловскую казенную женскую гимназию и, как медалистка, имела право преподавать в младших классах своей гимназии. Познакомилась с Сергеем Ивановичем Поповым и не могла выйти за него замуж, так как лишилась бы работы (дозволено было, и то в младших классах, преподавать только незамужним). Сергей Иванович ждал ее 11 лет, пока последняя из сестер не закончила гимназию.

Две дочери Лидии – Наташа и Оля (Оляра), кроме обычной школы, учились и в музыкальной школе города Ельца, где преподавал пианист и композитор Владимир Петрович Агарков. В этой же школе учился и Тихон Хренников, который не проявлял особых способностей, не имел абсолютного слуха и требовал большого внимания от учителя [15] .

Оляра и Наташа Поповы в начале тридцатых годов

Оляра же была не только любимой ученицей Владимира Петровича, но и просто любимой. Так как ни о каком согласии родителей на ранний брак, да еще с человеком, у которого была семья, речь не шла, то они втроем вместе с Наташей сбежали на Кавказ. Агарков много концертировал, вместе с ним они ездили по Кавказу. Потом, вместе с примирившимися с ними родителями сестер, они жили в Геленджике. Сергей Иванович Попов работал бухгалтером в тамошнем санатории и кормил семью. Он и Агарков были репрессированы в 1937 году. У Оляры потом возникали и замужества и романы, но детей не было.

15

Хренников «отблагодарил» Агаркова, продержав два года партитуру его симфонии (присланную ему уже после смерти учителя) и отписавшись, что, по мнению экспертизы она не представляет интереса. На самом деле он ее даже не открывал.

Наташа во время странствий познакомилась с Чалхушьяном – красивым молодым человеком неопределенных занятий. Работал он мелким служащим в Сочи, но деньги добывались карточной игрой. У Наташи был с ним счастливый брак. Их дочь Инна преподавала английский и заведовала учебной частью школы с углубленным английским в Сочи. Сын ее Алек решил, что образование денег не приносит, и стал портным. У него есть дети от первого и второго браков.

3. Мария (Марусёнка) – красивая, властная, с характером. Вышла в 1913 году замуж за врача Сергея Акимовича Болховитинова. В 1914 году он погиб на фронте – Марусенка была у него медсестрой, и она больше замуж не выходила – не могла найти равного ему. Работала медсестрой. Жила с матерью – Ольгой Афанасьевной, была в оккупации в Орле, во время которой прабабушка умерла.

Тоня (Антонина Владимировна) с Андреем и Асей, 1914 г.

4. Антонина (Тоня), *18 февраля 1887, Орел – †14 марта 1967, Киев, моя родная бабушка. Закончила орловскую казенную гимназию с серебряной медалью, преподавала в ней в младших классах. В 1911 году вышла замуж за офицера 142 пехотного Звенигородского полка, расквартированного в Орле, Григория Андреевича Попова. В 1913 году родился сын Андрей, в 1914 году дочь Ксения – моя мама. Жизнь посвятила детям и внукам. Успела «потетешкать» правнука Диму, моего старшего сына.

5. Ольга (Лёля, тетя Лёля). Самая простодушная и веселая. Вышла замуж за офицера того же 142 пехотного Звенигородского полка, Михаила Семечкина. Они с Поповым, кажется, были в родстве и до женитьбы жили в одном доме в Орле. Герой первой мировой войны. Их дети Юрий и Ирина ровесники Андрея и мамы.

Сын Юрия Виталий женился на Татьяне, не одобрявшей контактов с родственниками мужа – она из семьи мелкой советской номенклатуры. У них есть сын.

Кроме Виталия у Юрия родились еще две дочери – Людмила и Майя. С Людмилой мы общались в Москве, в квартире нашей тети Иры, но, к сожалению, недостаточно тесно.

6. Серафима также вышла замуж за офицера того же полка Якова Петровича Иванова. Он был красив и богат.

Серафима Иванова, Юрий и Надежда Рубцовы 1959 г., Алтай

Перед первой мировой войной вышел в отставку. После революции бедствовал, работал сапожником. Расстрелян в 1937 году как бывший офицер.

Их дочь Надежда вместе с матерью прожила полную лишений жизнь. Наконец ее сын Юрий (Рубцов), отличник и активист в школе, принес в семью благополучие. Увы, оно было основано на профессии физика-ядерщика. Несколько раз он серьезно облучался, пил, ему ампутировали ногу.

Юра Рубцов, выпускник школы

7. Елена – младшая дочь – вышла замуж за учителя в городе Ливны Орловской области, но больше про Елену, к сожалению, ничего не известно.

Выковыренные

Олег, май 1941 г.

Некоторые события жизни я помню примерно с двух с половиной лет. Конечно, это отрывочные воспоминания, но они очень яркие, и события в них происходящие, не были мне рассказаны «потом» бабушкой Антониной Владимировной, бубой.

Первое из воспоминаний – бомбежку нашего поезда я уже описал.

В тот раз (девятого или, скорее, десятого сентября) эвакуация из Ленинграда не удалась. Когда точно нам удалось эвакуироваться, я не знаю, думаю, что это было зимой. Скорее всего, мы уехали через Ладогу, на одном из первых грузовиков по Ледовому пути.

Следующее воспоминание – мы едем поездом, в купе «международного» вагона. Попасть в такой вагон, да еще в купе, было большой удачей. В купе жарко, за окном снег. На полках – морские офицеры, а мы спим на полу с ковровым покрытием [16] .

16

Вопросы современников – как это вы на полу, а морские офицеры на полках – отражают непонимание военной обстановки. Международные вагоны не предназначались для эвакуируемых. Пассажирских вагонов не хватало и их часто перевозили в товарных. Офицеры ехали на войну. Счастье, что вообще пустили в вагон, а натопленное купе было просто люксом – после кузова грузовика, перевозившего нас в мороз через Ладогу по Дороге жизни.

Нас угощают горячим (сладким!) чаем в подстаканниках и белым хлебом с маслом и красной икрой [17] .

Приехали мы в село Кубинское, Вологодской области, где буба стала подрабатывать в совхозе счетоводом (для чего вполне хватало ее гимназического образования), а я чтецом. Часть моего заработка (серебряный полтинник с кузнецом 1924 г.) хранится у сестры Оли. Мне было два с половиной года, и я помнил наизусть свои детские книжки с картинками. Книжку Радлова «Рассказы в картинках» помню до сих пор. Там были, например, стихи про котенка, гоняющего клубок шерсти с горы: «Катился, крутился, катился, крутился, катился и скрылся клубок. Но я догадался, куда он девался, а кот догадаться не мог». (Недавно узнал, что одним из авторов стихов был Даниил Хармс). Так как я помнил, где нужно переворачивать страницу – начинался новый сюжет – то создавалось впечатление, что я читаю. Несентиментальные вологодские старики расчувствовались и платили за представление серебром.

17

Вкус той икры я помнил десятилетиями, всегда ее любил и предпочитал черной. Чувство полной безнадежности по отношению к своим возможностям и отношения ко мне как к ничтожеству, возникло, когда я попытался достать красную икру на свое пятидесятилетие в 1989 году – в Киеве она была редкостью. Из командировки на Камчатку я мог привезти несколько килограммов, но даже в наш праздничный рацион она обычно не входила. В грубой форме мне было отказано по официальным каналам – а кто ты такой? В ресторане, по ресторанным ценам, продавать отказались: ты что, мы на ней навариваем в пять раз больше. Все обещания достать икру через знакомых тоже были нарушены – если бы центнер, тогда другое дело, это мы могём. В детские годы в провинции икры везде было навалом – ее никто не брал – дорого. В 1958 году в Елисеевском магазине на Невском стояли две огромные хрустальные чаши с икрой черной – 58 рублей и красной – 19 рублей килограмм. С 1961 года это составляло 5.80 и 1.90, но чаш с икрой я уже не помню. Правда, на всех студенческих вечерах бутерброды с красной икрой стоили 20 копеек.

Из начала нашей жизни в эвакуации – в Кубинском – помню немногое. Стариков с длинными белыми бородами, которые слушали мое «чтение». На вологодчине нас называли «выковыренные», так как «эвакуированные» были слишком сложны не только для произношения, но и для понимания.

В Кубинском помню походы с бубой на заутреню в далекую церковь по хрустящему морозному снегу, еще в темноте. Однажды я нашел в сугробах, обрамляющих расчищенную среди них узкую тропинку, пачку денег. Не знали, что с ней делать – не могли отыскать потерявшего, а все жертвовать батюшке было много. Куда их дели, не помню.

Мама в начале войны достраивала на Кольском полуострове аэродром между Кировском и Мончегорском. Началось все с летней преддипломной практики, во время войны перешло в дипломную работу и зачисление на работу в воинскую часть. Как ее все-таки отпустили к нам, не знаю. То, что мама была невоеннообязанной, а достраивался аэродром уже под бомбами, значения, скорее всего, не имело, но вот расформирование управления строительства НКВД после окончания строительства еще одного объекта сыграло свою роль.