Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)
Шрифт:
5-V (22 апреля)
Второе Светлое воскресенье приходится проводить вдали от отечества и дома.
В среду 1 мая Гурко беседовал с Франсуа Марсалем. Ко мне он не пришел и содержание своего разговора мне не передал, по каким причинам не знаю. Не скрою, меня это удивило. В пятницу 5 мая я просил Безобразова зайти к нему и попросить Гурко просвятить меня. Разговор был 1 1/2 часовой, но примечательного в себе не содержал. Указав на то, что французы окольными путями через Раппа наводят справки о русских в России, Гурко возразил, что это его удивляет, так как он в Париже является представителем большой группы «Русских патриотов» и приличествовало обращаться к нему. Вообще разговор имел как будто личный характер, указывал, что он, Гурко, поедет в Англию и т. п. По впечатлению
Во вторник 30 апреля я просил Барреса принять меня и уделить мне 1/2 часа времени. Не ответил и, вероятно, не ответит. Показатель ли это сердечных отношений французов к нам, или его нет в Париже, не знаю.
Если Баррес здесь, это не учтиво и при том без повода. Не думаю, чтобы это была заносчивость и чванство человека известного, и про которого говорят, что любезен и доступен. По отношению ко мне, ему неизвестного (в письме я указал, что был представителем при французской Главной квартире), это не воспитано, если только, повторяю, он не в отсутствии. Бог с ним.
Не я буду винить французов. Но с политической точки зрения, складывающиеся у французов к русским отношения прежде всего не выгодны им. О том, что это тяжело нам, это не важно.
Фактически в деле союзничества наши деяния нельзя ничем извинить. Не буду винить их, как это делают наши и В.И. Гурко, но сожалею, что они учитывают только то, что проходит перед их глазами, и что, потерпев разочарование, они махнули на все, непосредственно в данную минуту до них не касающегося, рукой. А работа собственно впереди.
6 мая
Сегодня в Союзе «Русских патриотов», в который записался членом, но который не посещаю, будут дебаты о статусе его. Сбору русских сочувствую; сочувствую и газете, но ходу их работы и мышления и направлению газеты «Probleme russe» [38] не сочувствую. Общество горячо говорит об устройстве России, кто за монархию, кто за другое, и как всегда у нас, страстно и нетерпимо. Газета слаба материально, ругает и разоблачает жидов. С этим можно было бы и согласиться, если газета предназначалась для русских только. Но орган предназначен для здешней публики и для нее-то в своих статьях, и по материалу, и по своему характеру, мало обоснованный. Французы не знают России настоящей, бытовой, да те, кто пишет, ее тоже не знают и проявляются статьями. И в самом обществе по отношению журнала раскол. Говорят, Мандельштам {228} доказывает, что общество должно быть само по себе, а газета сама по себе.
38
Русский вопрос.
228
Мандельштам Андрей Николаевич (1869–1949), дипломат, действительный статский советник, юрист-международник, востоковед, директор департамента МИД. С 1917 – в эмиграции во Франции, после 1939 – в США.
Гурко этого взгляда не разделяет, я думаю, что он прав. Но журнал должен быть дельный, а если он таковым не может быть, то лучше закрыть. Кто входит в состав общества? Русские военные и не военные. В общем, голь перекатная, для которой вопрос о хлебе насущном первостатейный вопрос. Заниматься политикой на тощий желудок трудновато. Опыта государственного ни у кого нет, дисциплины нет, средств нет. Есть, вероятно, люди, которые готовы поехать в Россию, но зачем, никто не скажет, и на что никто не даст, ибо ни у кого средств нет.
Потрясать воздух и устраивать Русское государство за тридевять земель можно. Как будто исполнен гражданский долг, но сделать что-либо реальное, хотя бы в ничтожном масштабе, не выходит, да и выйти не может.
Для Гурко, по его словам, общество открывает ему двери к министрам, и его слова для последних являются выразителем какой-то группы. Я рад, если это ключ к министерским дверям, но до сих пор в эти двери входили и выходили без практических последствий. И вперед это так будет,
ибо и состав общества французам известен и оценен он ими по-своему. Оценка же русских здесь такая слабая, что с выступлениями, предложениями и просьбами надо быть острожным. Гурко с представителями Общества посетил Барреса и в числе разных заявлений попросил поддержать общество денежно. Баррес их направил к президенту Республики.Все это показатель отношения к русским французских видных деятелей. Был я и у Поля Лаббе, поговорили, это было месяца 1 1/2 тому назад, а с тех пор его и след простыл. Даже Жеральд и тот отвиливает. С этим настроением надо считаться. Мы винили французов, что они не желают считаться со своими же интересами. Но это по-детски: себя французы не забудут, а нам их убеждать не забыть себя смешно. Пока была Россия, этот номер проходил безнаказанно, а теперь не проходит, и мы обижаемся, ибо совершенно не считаемся с тем, что было и что есть. Хорошо и то, что не обижают другими чувствами. После былого это тяжело. Но оно разрушено нами и понять мы этого не можем, а продолжаем предъявлять французам какие-то требования.
Думаю, что дальше для нашего чувства и самолюбия будет еще труднее. К этому прибавляется еще наша нищета. Вероятно, было бы лучше, если бы здесь, на их глазах, не разлагались бы так позорно наши полки, если бы в числе офицеров и начальников они видели бы людей непоколебимого долга.
Баньоль де Лорн. 9-го мая
Сегодня выехал сюда. Приму ванны, а затем посмотрю, что делать дальше. В Париже делать нечего, а жить среди наших раздоров и сплетен нелегко. Вчера повидал генерала Бертело. Вечером он будет у Клемансо. Он высказал, что Россию бросать нельзя, а необходимо восстановить ее, в полном объеме. На такую благодать я и не рассчитываю. Я кратко посвятил его в то, что сделано мной. Он приехал во вторник и потому в парижских делах не был ориентирован. Если будет что нужно, просил через Безобразова известить меня. Вчера же и Дюсиметьер, встретив меня на Клебер, сообщил о выходе В.И. Гурко из «Союза патриотов» как председатель. Все эти пертурбации надо было ожидать. Я высказал ему, что если общество будет показывать кукиш из кармана и будет отсюда устраивать судьбы России, ничего хорошего не выйдет.
У общества может быть много своих хороших дел, оно должно заняться газетой и создать дельную газету, знакомившую французов с действительной русской жизнью и ее течением, оно может объединить русских здесь, помогать и т. п. Кажется, все это он хочет сделать, сможет ли? По секрету предлагал мне вступить в президиум из 3-х (я, Ефремов, Неклюдов), я решительно отказался и высказал свое мнение против президиума из 3-х. «Лучше всего, – сказал я ему, – станьте сами председателем». <…>
10-го мая
Письмо генерала Моррисона наделало много шума. Совершенно не понимаю, как военный мог выкинуть такое коленце. Моррисон очень симпатичный и хороший офицер Генерального штаба и просвещенный генерал. В ноябре 1916 года я имел с ним после Шантильинской конференции продолжительный деловой разговор, и он мне очень понравился. Противником объединенного командования был Робертсон или, вернее, Асквит. И Моррисон был, вероятно, в числе так смотревших на дело. Робертсон должен был уйти в марте.
Допустим, что Ллойд Джордж и Лау в своих заявлениях ошиблись. Ошибка могла быть ничтожная. По данным, которые я имел от французского и английского Генерального штаба, число дивизий на западном фронте к 1-му января 1917 года было не полное. К марту оно достигло цифры 62 дивизии и сверх сего 2 португальские дивизии. И эти данные не вполне точные. Но если бы Англия перевела с западного фронта в Италию даже 4 дивизии, то и тогда к 1-го января 1918 число английских дивизий не могло быть меньше чем в январе 1917 года. Но если бы и было меньше – какое это может иметь значение. Робертсон с 1916 года твердил, надо уменьшать число дивизии на Салоникском фронте. Однако в Италию послали при Робертсоне. Разве успех германцев мог бы быть остановлен одной или двумя дивизиями. Разве союзники, которые считали участок Сен-Кантэн и южнее оборонительным, предполагали, что против 11 дивизий будет брошено чуть не 40 германских дивизий. Они могли бросить это на любом участке.