Заплутавшие Сосны. Трилогия

– Великолепно, не так ли? – улыбнулся его начальник.

– Мы уже опережаем график. Если все пойдет хорошо, сто семьдесят домов будут завершены до того, как пойдет снег и будет готова внешняя отделка всех зданий в городе. Это означает, что мы сможем продолжить внутреннюю отделку зимой.

– Так на какой срок я могу назначить официальное разрезание ленточки?

– На следующую весну.

Пилчер улыбнулся, вообразив это: теплый день в мае, по всей долине яркие цветы, нежная травка, молодые, желтовато-зеленые листья…

Новый старт. Человечество начинает с чистого листа.

– Вы уже подумали, как объясните все это первым обитателям? – спросил тем временем Арнольд.

Они шли посреди улицы. Дэвид оглядывал леса, обрамляющие здание, которое должно будет стать оперным театром.

– Я полагаю, что вначале они будут потрясены и не сразу смогут поверить в то, что произошло, – сказал он задумчиво, – но когда они поймут, что я даю им шанс стать частью чего-то подобного…

– Они падут на колени, вознося вам хвалу, – довершил Поуп.

Пилчер улыбнулся. Мимо прогрохотал грузовик, везущий неошкуренные бревна.

– Можешь ли ты постичь, как велика эта возможность? – рассуждал Дэвид. – В мире, откуда мы пришли, наше существование было невероятно легким. И полным неудовлетворенности из-за этой легкости. Как чувствовать себя значимым, если ты всего лишь один из семи миллиардов? Когда еда, одежда и вообще все, что тебе нужно, покупается в соседнем торговом центре? Когда мы одурманиваем наш разум, погружаем его в сон различными зрелищами, демонстрируемыми нам «в улучшенном качестве», значимость жизни, сама цель нашего существования утрачивается.

– И какова же она? – спросил Арнольд.

– Что именно?

– Наша цель.

– Увековечить наш вид, конечно же. Править этой планетой. И мы будем править ею снова. Не при твоей и не при моей жизни, но будем. У людей, которых я вывел из анабиоза, чтобы населить свой город, не будет айфонов, айпадов, «Фейсбука», «Твиттера» и интернет-магазинов. Они будут общаться так, как когда-то общались наши предки. Лицом к лицу друг с другом. И будут жить, зная, что они – последние из человечества, что за оградой обитают миллиарды чудовищ, жаждущих пожрать их. С этим знанием они будут жить в полном понимании того, что при таких невероятных ставках их жизни имеют непревзойденную ценность. И разве не этого мы хотели в итоге? Чувствовать себя полезными? Или ценными?

Пилчер улыбнулся, глядя, как его город – его мечта – оживает буквально на глазах. Чуть помолчав, он добавил:

– Это место станет нашим Эдемом.

Тёрнеры

Джим Тёрнер поцеловал восьмилетнюю дочь в лоб и утер слезы, струящиеся из ее глаз.

Она спорила с ним:

– Я хочу, чтобы ты остался с нами!

– Я должен охранять наш дом.

– Я боюсь!

– С тобой останется мама.

– Почему снаружи кричат люди?

– Я не знаю, – солгал мужчина.

– Это из-за тех чудовищ? Нам рассказывали о них в школе. Мистер Пилчер защищает нас от них.

– Я не знаю, кто они такие, Джессика, но я должен сделать все, чтобы с тобой и с мамой ничего не случилось, понимаешь?

Девочка кивнула.

– Я люблю тебя, милая, – сказал ее отец.

– Я тоже люблю тебя, папочка.

Джим встал и обхватил ладонями лицо жены. В темноте он не видел ее, но чувствовал, как дрожат у нее губы, как мокры от слез ее щеки.

– У вас есть вода, еда, фонарик, – сказал он. Попытался пошутить: – Даже горшок, чтобы писать в него.

Супруга обняла его за шею и прошептала ему на ухо:

– Не делай этого.

– Другого способа нет.

– Подвал…

– Не выйдет. Доски слишком длинные, они не лягут поперек двери. – Тёрнер слышал, как их соседи, Миллеры, умирают в своем доме через дорогу. – Когда настанет время выходить…

– Ты выпустишь нас.

– Только этого я и хочу. Но если я не приду, чтобы сделать это, используй гвоздодер. Тебе нужно будет отжать им косяк.

– Нам нужно было остаться вместе со всеми.

– Знаю, но мы не остались и теперь делаем все, что можем, чтобы выжить. Что бы вы ни услышали, что бы ни происходило в спальне, оставайтесь в шкафу и не издавайте ни звука. Закрой ей уши, если…

– Не говори так! – простонала Грейс.

– Если что, папочка? – с любопытством спросила их дочь.

– О, Боже, не говори так! – воскликнула миссис Тёрнер.

– Я люблю вас, девочки мои, – проговорил ее муж. – А теперь мне нужно закрыть эту дверь.

– Нет, папочка!

– Тихо, Джесс, – прошептал Джим.

Он поцеловал жену, а потом дочь. Затем закрыл их в шкафу – в спальне на втором этаже их дома, выстроенного в викторианском стиле и окрашенного в цвет лаванды. Его ящик с инструментами уже стоял, открытый, на полу. Тёрнер включил фонарик и выбрал две подходящих доски в два дюйма толщиной и в четыре шириной из груды обрезков, принесенных из сарая – они остались от постройки собачьей конуры прошлым летом. Те теплые дни, когда он работал на заднем дворе…

Крик миссис Миллер разбил эти воспоминания на осколки.

– Нет, нет, нет, нет, нет! О, Бо-о-о-о-о-оже!!!

Джессика плакала в шкафу. Грейс пыталась успокоить ее. Джим схватил молоток и пришпилил гвозди с обоих концов каждой доски. Шурупы были бы надежнее, но на это не было времени. Он приложил сосновую доску поперек дверцы шкафа и утопил гвозди в косяки. Мысли его мчались неостановимым потоком. Мужчина снова и снова проигрывал в памяти то, что сказал шериф, но не мог это осмыслить. Как это может быть: мы – все, что осталось от человечества?

К тому времени как Тёрнер приколотил все четыре доски поперек двери, Миллеры по другую сторону улицы умолкли. Джим уронил молоток и утер лоб. Со лба у него капал пот. Опустившись на колени, он прижался губами к дверце шкафа.

– Джессика? Грейс?

– Я слышу тебя, – ответила его жена.

– Дверь заколочена, – сообщил Джим. – Теперь мне нужно найти, куда спрятаться.

– Пожалуйста, побереги себя.

Он положил руку на дверь:

– Я очень люблю вас обеих.

Грейс сказала что-то в ответ, но он не смог расслышать ее слова: слишком глухо они прозвучали. Слишком тихо. Слишком много слез было в ее голосе. Поднявшись на ноги, мужчина взял фонарик и молоток – самое близкое к оружию из всего инструментального набора. У двери в спальню он повернулся и осторожно прикрыл ее за собой. В коридоре было темно.