Заповедник "Неандерталь". Снабженец

Но, как бы то, ни было - хлебопечка работает, народ кормит свежим хлебом. Почти по царской армейской норме – фунт в день. Правда фунта не получается, так как форма хлебная рассчитана на буханку в 700 грамм. Но полбуханки свежего хлеба в день каждый в пайку получает.

Этой паре мы еще взрослую бабу дали в помощь – закваску готовить, а то молодёжь даже не знала, как обходиться без магазинных дрожжей. А местные бабы в этом доки.

Второй повар, тот, что на полевую кухню нанялся, только и сказал, когда узнал где он.

– Прикольно. А мамонты тут есть?

Когда узнал, что нет тут мамонтов, кисло выматерился.

– Ну, так не интересно. А с бабами тут как?

– Каком кверху, - ответил ему Жмуров. – За руку взял – женись.

Да и мало у нас пока женского персонала. Жена Вани Шишкина. Жена да дочь ветеринара. Моя жена, жена да дочери Сосипатора, которые еще не приехали. Еще пара тёток в возрасте. Остальные мужики тут командированные, без семей. Сказали: семьи привезут, когда будет куда – как построятся. А пока в двух больших палатках армейских монастырём живут.

На пилораме Ян Колбас с помощниками из бывших лесорубов работают ударно. Штабель бревен потихоньку тает, штабеля досок потихоньку растут. Сушатся.

Колбас нет-нет, да и напомнит мне про свою деревеньку.

– Всё помню, - отвечаю ему. – Соль. Сосипатор. Потом и моё обещание тебе исполним. Не опоздаем. Мне пока из архива еще документы не принесли. Да и на место надо съездить, своим глазом посмотреть, что там, да как в 21 веке. Мало нас с эсесовцами впрямую махаться.

Архивариусов в Москве и Минске я деньгами зарядил на поиск событий в 1943 году в деревне Лапинцы Воложинского района Минской области. По возможности с полным списком жителей этой белорусской вески. Но, как это обычно и бывает, архивные крысы торопиться не любят. Как их не стимулируй. У них и своя плановая работа есть, за которую начальство спрашивает.

Пока удалось узнать только приблизительную дату события – вторая половина июля 1943 года. Списка жителей не обнаружено. Известно только то, что все они были ««заживо сожжены вместе с постройками»» в ходе карательной операции ««Герман»», в которой принимал участие украинский полицейский батальон под руководством зондеркоманды СС.

Ужаснее было другое. Архивная справка гласила, что в Белоруссии во время Великой Отечественной войны немцами и их украинскими и прибалтийскими приспешниками было уничтожено 628 сел и деревень вместе со всеми жителями, включая немощных стариков, инвалидов, и матерей с грудными детьми. Мне жизни не хватит их всех спасти, даже долгой жизни проводника. Но хоть одну веску мы спасём. Я обещал Яну.

Юшко делает полную профилактику ««шкоде»» - той скоро в поход.

Я настроился на рейд в революционную Гатчину, и уже прикидывал в фотошопе прикольные мандаты для группы захвата собак, но прибывший Тарабрин сказал, что монстра с прицепом пойдет с нами в дореволюционный Омск - за сельхозтехникой на конной тяге. Так что экипировка, соответствующая времени экспедиции.

Поедем трое. Третьим будет Юшко как наш персональный водитель. Мало людей, но больше в кабину ««шкоды»» не влезет. А кузов с прицепом будут заняты на обратном пути неудобными железками.

Оделись ««степенствами»», добавив только кожаные шофёрские куртки - для форсу, и чтобы в пути не продувало. И очки-консервы, как необходимость, кабина-то без ветрового стекла.

Темпоральное окно пробили на знакомую Тарабрину таёжную дорогу и целый час по ней тряслись, пока не выехали на широкий тракт около города. На удивление проходимость монстры была великолепной, можно катить просто по бездорожью.

Золотая осень отбирала свои права у лета, и это было насладительно для глаз.

Но сам город до того, как не въехали на центральные улицы особо не впечатлил. Озеленён был очень слабо. Разве что деревянные дома были очень большими, хотя и одноэтажными, но скорее длинными – окон на восемь по фасаду. А вот в центре застройка была уже каменной в два-три этажа.

На улицах повсеместно торговали арбузами. Прямо из куч, огороженных досками. Стоило все копейки. Размером полосатые ягоды были средние, далеко не астраханские с Богдино. Особого ажиотажа у местных эта торговля не вызывала.

Зазывала надрывался в крике.

– Последние арбузы. Больше завоза не будет.

Увидев мою заинтересованность, Тарабрин заметил.

– Если хочешь, то на обратном пути возьмем на всех ваших трудников. Сколь места останется. Порадуем народ.

И снова обратил свое внимание к Юшко, у которого проводник работал за штурмана в незнакомом для водителя городе.

Заселились в трехэтажную гостиницу ««Россiя»». В номер люкс, как всегда это происходит с Тарабриным. Юшко изображал слугу торговых партнеров и нес за нами наши чемоданы. А как иначе, если у него никаких документов нет? А так – сам при господах, с них и спрос.

Мы с Тарабриным держали в руках только по небольшому саквояжу, правда, тяжёлому от золота.

– Тут, по крайней мере, номера с водопроводом, ванной и электричеством, - пробурчал Тарабрин, когда я ему попенял на расточительство.
– И Ваня с нами будет. Негоже слуге жить отдельно от господ. Хотя водитель авто – слуга привилегированный. Меньше, чем за пятьдесят рублей в месяц в этих палестинах и не найдёшь.

– Так много, - удивился я, уже зная, что кухарка в столицах получала всего 5 рублей в месяц. А средняя зарплата квалифицированного рабочего-металлиста примерно в 25 рублей. Это если не считать железной дороги, там расценки на квалифицированный труд выше. Машинист паровоза получал до 250 рублей в месяц. Кочегар до 150. Но разница в оплате зависела от дальности маршрута и от руководства дороги. Частные владельцы платили больше государства.

– Провинция. Что хочешь? – отмахнулся Тарабрин. – В Петербурге шофёра меньше, чем за сто рублей не нанять.

И повернулся к портье, что выдавал ключи от нашего номера, провожающего нас прислужнику, распорядился.

– Вот что, любезный, прикажи-ка ты подать нам в номер для начала сельтерской воды и все городские газеты на прошедшую неделю. Самовар попозже готовь.

– Будет исполнено, ваше степенство, - склонил тот перед Иваном Степановичем свой набриолиненый пробор.

Блин горелый! Даже в кожаной шофёрской куртке и очках-консервах на лбу Тарабрин – ««его степенство»». Это надо ж так уметь с людьми разговаривать. Причем совсем нейтральным тоном, без криков и приказов. Я, наверное, так никогда не научусь.

Пачка газет, что принесли нам в номер, была на удивление толстой. Кроме популярных деловых изданий - ««Омского телеграфа»» и ««Омского вестника»», привлекших наше внимание обилием торговой рекламы, встречались откровенно либеральные листки - ««Голос Сибири»», ««Иртыш»», ««Степной пионер»», ««Струны»» и ««Белый цветок»». Последние две газеты радовали обилием среднего качества виршами местных поэтов, несмотря на основную идеологическую направленность. ««Белый цветок»» так вообще был весь посвящен теме борьбы с туберкулёзом. Этакое ««СПИД-инфо»» начала ХХ века.