Заповедник

– А я говорил, – заметил Яловега, – надо было в камере сидеть и не высовываться.

Има Галут вдруг издала глубокий всхлип.

– Ты что, имочка? – кинулся к ней Кияшов. – Все будет хорошо… Нас выручат…

Принцесса вытерла мохнатой ладошкой выступившие на глаза слезы.

– Вас-то, может, и выручат… А как быть мне? Ваши, наверное, тоже захотят обменять меня на что-нибудь ценное? Или просто увезут на вашу планету и сделают образцом для изучения?

– А что, есть в этом высшая справедливость. – Яловега оскалился. – Не все же вам превращать всех в подопытных кроликов. Можем и мы!

– И думать такого не смей! – надвинулся на механика Кияшов.

– Вы можете не беспокоиться, има Галут, – объявил Химель. – С вами поступят как с нашим союзником. Аурелиане ведь до сих пор не сделали нам ничего плохого. Да и вообще, к любым невраждебным разумным существам земляне проявляют гуманизм!

– Гуманизм? – переспросила принцесса.

– Михаил Соломонович совершенно прав, – подтвердил слова доктора Делакорнов.

– А что это такое?

– Человечность, – перевела Инна.

– И в чем же заключается ваша человечность? – снова всхлипнула принцесса. – Вы отрежете мне хвост и побреете шерсть? Чтобы я стала такой же голой и уязвимой, как вы?

Люди призадумались.

– Да нет, има, в человека вас никто превращать не будет, – успокоил принцессу Химель. – Гуманизм – это просто доброе отношение к представителям… ну, всего разумного.

– Зачем нужно относиться ко всему разумному по-доброму? – не унималась има Галут. – Выходит, вы и к ретлианцам относитесь по-доброму? Они ведь разумны, хотя в запале их можно обозвать насекомыми… А по мне, так ретлианцев надо убивать.

– Но ведь это негуманно, – ответил Химель.

– Так и я не человек! – воскликнула принцесса. – И не хочу им быть! Раз ваша человечность включает в себя хорошее отношение к врагам.

– Вы и не будете человеком, – успокоила принцессу Инна. – Полагаю, вас доставят к вашим сородичам. И выкупа с вас не потребуют. Добрососедские отношения между цивилизациями – превыше всего!

Принцесса задумалась о чем-то, покосилась на Кияшова и поинтересовалась:

– А он не прикажет вашим солдатам схватить меня и доставить на вашу планету? Дружба дружбой, но я не хочу, чтобы меня похитили, как какую-нибудь блюмбалку в гарем цироуза.

Кияшов вспыхнул:

– Имочка! Да как ты могла такое обо мне подумать? Я ведь люблю тебя… И решительно отвергаю скотскую похоть! Я же даже не дотрагиваюсь до тебя…

– Может, и напрасно, – тихо ответила растроганная принцесса.

Кияшов расцвел:

– Да я сам здесь останусь! Если разрешите! Я заменю Хагната. И буду всегда тебя охранять!

Все замолчали, пораженные порывом старпома. Только Яловега, как всегда, не уловил тонкость момента и заржал:

– И этот человек обвинял меня в предательстве! Ничего, Евграф Кондратьевич, не журись! Уж хвост они тебе отрастят – с их-то технологиями!

Кияшов ничего не ответил, глядя на аурелианскую принцессу выжидающе. Какое решение она примет? Позволит ли заменить погибшего Хагната?

– Вернемся во внутренние помещения базы, – деловито предложила има Галут. – Наверху нам делать нечего. Попытаемся захватить хотя бы одну батарею. Этим мы можем облегчить задачу наших спасителей.

Коля Сумароков заметался между колышущимися на палубе ретлианцами и черным провалом лестницы, откуда они выбрались на палубу.

– И здесь невесело, и там страшно, – резюмировал он. – Что вы скажете, Евграф Кондратьевич?

– А что говорить? Нечего нам обратно в трюм лезть! – заявил Яловега, хоть спрашивали вовсе не его. – Потопят наши сейчас эту консервную банку – и всё. Они ведь видели нас наверху, понимают, что мы в воду спрыгнем, если что.

– Нет, отсюда нам в воду не спрыгнуть, – возразил Делакорнов. – Мы же на самой середине. А база, если начнет тонуть, много чего с поверхности за собой утащит. Не будут наши базу топить. Надо и правда внутрь спускаться.

В это время ярко вспыхнули прожектора на палубе, загорелись лампы вдоль прохода, по которому люди поднялись на палубу. Ретлианцы в едином порыве мигнули шишками. Освещение на базе восстановилось.

– И д-думать н-нечего! В-в-вниз! – заикаясь от волнения, предложил Химель. – Кажется, нас сейчас попытаются схватить!

Вдохновленные появлением освещения ретлианцы зашевелились активнее.

Коля Сумароков взвизгнул от страха и первым нырнул в люк. За ним направилась има Галут, Кияшов и остальные. Яловега, чертыхаясь, шел позади.

– Вас вообще-то никто не заставляет ходить с нами, – заявил Антон, оглядываясь на Кирилла Янушевича. – Могли бы и на палубе остаться.

– Ага, остаться! – огрызнулся механик. – Часы-то у этого сморчка. Наши будут часы искать. А меня как найдут, если я окажусь далеко от сигнала? Нет уж, буду вас держаться…

– Удивительно, почему ретлианцы не обнаружили и не заглушили сигнал маячка, – пробормотал Химель. – Неужели они до сих пор не поняли, как нас обнаружили?

– Выходит, не поняли, – заметил Кияшов. – Да, приятно сознавать, что твои сородичи тоже чего-то стоят… А то развели здесь темпоральные поля, понимаешь, установки телепатические… Вот мы до установок не додумались.

– Додумались, – возразил Химель. – Просто телепатические установки запрещены Конвенцией от семнадцатого марта две тысячи сто четвертого года. Я хорошо помню, ведь вопрос об этой конвенции попался мне на госэкзамене, когда я заканчивал медицинскую академию.

– Тогда ясно! – Сумароков шмыгнул носом. – Мы, земляне, – лучшие! Кто бы там ни поднимал хвосты и шишками ни мигал…

Принцесса с неудовольствием покосилась на пилота.

– Тоже нашелся видист-гуманист! – фыркнула Инна.

Видист означало почти то же, что и расист. Видист-гуманист – так уничижительно называли узколобого человека, которому и гордиться больше нечем, как только принадлежностью к своему виду. Если расисты и нацисты гордились принадлежностью к расе и к нации, видисты гордились тем, что они люди, и считали других разумных существ неполноценными.

– Да нет, я что, – смутился Сумароков. – Просто приятно, когда понимаешь, что тоже не из глухой деревни на окраине Галактики, а представитель развитой цивилизации…

– Недоразвитый представитель развитой цивилизации. – Яловега оскалился и взмахнул «разводным ключом».

Коридор, по которому передвигались люди, разделился на три. Два вели вниз, один шел горизонтально к поверхности.

– В прошлый раз мы пришли оттуда. – Химель ткнул в правый проход. – Точно помню. Я вон за тот угол зацепился и плечо ушиб.