Запределье. Осколок империи

Он посвятил себя другому — охране Запределья от чужаков и уничтожению всех следов Новой России — жизнь не бесконечна. И мог себя поздравить — сейчас, через двадцать лет после того, как ушел отсюда последний человек, только очень пытливый исследователь мог бы выяснить, что когда-то эта земля была обитаема.

Алексей Кондратьевич не решился обосноваться в Новом Мире. Он выбрал под жилье ту самую избу, где они с другом нашли когда-то едва живого геолога-беглеца. За Воротами он бывал только временами. Например, чтобы выставить ульи, обитательницы которых собирали чудодейственный мед. Мед, которого больше не было нигде на свете.

Он выполнял свой долг. Долг, никем на него не возложенный. Он сам назначил себя хранителем Врат и хранил их уже почти двадцать лет. И собирался хранить до самой смерти.

А она, костлявая, как он надеялся, была еще далеко…

* * *

На этот раз на прибывшего в Кедровогорск старика никто не обратил внимания. Милиционеров в серо-мышиной форме, так похожей на ненавидимую им всеми порами души, забытую миром десятилетия назад, больше интересовали торговцы с огромными клеенчатыми сумками, заполонившие перрон. А по скромному пенсионеру со старым чемоданчиком — такие, с обитыми металлом уголками, вышли из моды давным-давно — они лишь скользнули равнодушными взглядами.

До знакомой развилки опять довезла его попутка. Только не работяга «ЗИЛ», а могучий, яркий и непривычный «Магирус». И водитель был другой, конечно. А может, и тот самый, только заматеревший за тридцать лет, давно растерявший рыжую шевелюру и энтузиазм шестидесятых. Потому как пять черно-белых, как доллары, тысячных купюр с портретом оболганного и проклинаемого на все лады вождя взял без разговоров. И даже не подождал, пока путник сойдет с дороги, — обдал его пылью и мелкой щебенкой из-под колес, скрывшись из глаз.

«А ну как дед все еще жив? — думал путешественник, шагая по знакомой тропинке, совсем скрывшейся в траве. — Выйду к деревне, а он — тут как тут?..»

Ерунда. Конечно, полная. Отшельнику и тогда, в начале шестидесятых, было за семьдесят, а теперь… Сотня получается! Хотя живут и перевалив вековой рубеж некоторые уникумы.

Александр Геннадьевич давно позабыл обиду на чересчур бдительного дедка. Он тогда отделался малой кровью: только карту и отобрали наследники железного Феликса. А ведь могли и нагадить: знающие люди потом, годы спустя, поведали полковнику, что как раз в этих местах расположен закрытый город-завод, производящий, естественно, что-то военное. И ему, можно сказать, повезло, что не потянулся за ним по всем местам службы «хвост», как за шелудивой собакой…

А может, и потянулся. Чем иначе можно объяснить неожиданный перевод в Западный округ, поставивший крест на карьере молодого полковника, так никогда и не ставшего генералом. Даже судьбоносный для многих 1968 год не повлиял на величину звезд на погонах Вешникова. И год в египетской пустыне в 1973-м — тоже. А ведь натаскивая смуглолицых «братьев» в разных экзотических уголках земного шара, почти все друзья и сослуживцы Александра быстро поднимались по служебной лестнице. Даже те, кто начал карьеру после войны и в глаза не видел ползущего на тебя вражеского танка, не выкладывал бруствера из промерзших насквозь тел боевых товарищей, не врывался с криком «Ура!», мешающимся с матом, во вражескую траншею, строча направо и налево из трофейного «шмайссера»… Не глотал счастливых слез, видя развевающийся над поверженным Рейхстагом красный стяг…

Но полковник Вешников был не в обиде. Даже когда завершилась его карьера окончательно во время перестройки. Нехорошо завершилась. Бегством, тут же стыдливо обозванным «выводом ограниченного контингента», из некой сопредельной горной державы.

Обидели отставного полковника в прошлом году. В октябре. Обидели люто, под стать тем, кого бил он четыре года и добил в берлинском логове. Был старый полковник изувечен коваными ботинками и резиновой дубиной пареньком, годящимся ему во внуки. Носил тот парень серо-голубой омоновский камуфляж с трехцветным, власовским, флажком на рукаве, зеленый шлем со стеклянным забралом да изъяснялся стопроцентным русским матерным. И чудом выживший старик, лежа на больничной койке в гипсе, глотал слезы, глядя по телевизору, как приземистые танки под такими же «триколорами» расстреливают красный флаг над бело-черным огромным зданием, которое он защищал. И не защитил. Тогда это казалось ему страшным сном, хотелось вскочить с койки и с гранатой лечь под гусеницы стальных монстров. И что с того, что на их броне не были намалеваны разлапистые черно-белые кресты — они проглядывали сквозь защитную краску для тех, кто понимал…

И умер бы тогда старый солдат, зачах бы от бессилия и горечи, если бы не старая мечта, затолканная, забитая в глубь сознания, но, как оказалось, не забытая. Увидел он по тому же «ящику», как гарант-победитель, иначе чем «Белым хряком» им и не называемый, посещал тот самый город-завод под Кедровогорском. По телевизору, на весь свет честной, показывали святая святых советской «оборонки», а значит, наплевало государство на свои тайны. И открыта дорога к заветному озеру…

Дом старика-отшельника был пуст. Давно пуст, несколько лет как минимум. Помер? Да, скорее всего.

Александр Геннадьевич постоял в заросшем сорной травой огороде, поднял нетяжелый свой чемоданчик и пошел через сухое, деревянно гудевшее под ногами болото вперед. Туда, где несколько часов спустя из-за зубчатой полоски далекого леса начали вырастать сахарно-белые вершины скал.

Все оказалось, как в вызубренном наизусть дневнике неведомого геолога. И крутая каменная осыпь, по которой удалось подняться не в раз, и узкий коридор в скалах, и распахнувшаяся на выходе ширь до горизонта…

Сил спуститься к сияющей на солнце воде не было. Александр присел на камешек, нагретый солнцем, пристроил рядом чемоданчик, оперся спиной на скалу и любовался, любовался, любовался раскинувшейся перед ним красотой.

«Какая разница, — неторопливо текли мысли. — Иной это мир или наш? Только ради того, чтобы увидеть все это воочию, стоило проделать весь этот путь…»

— А ты настырный, парень, — давешний старик совсем не изменился за прошедшие годы. — Тебя в дверь, а ты — в окно. Уважаю. Сам таким же был в молодые годы.

Дед присел рядом и тоже принялся любоваться расстилающимся под ногами видом.

— Это и есть Новый Мир, дедушка? — спросил Александр.

— Кто знает, — уклонился от ответа старик. — Для кого-то — новый, для кого-то — старый. Это каждый сам для себя решает…

— А для вас?

— Вот и я еще не решил… Да время есть. Оно тут по-другому течет…

Полковник открыл глаза. Рядом никого не было. Но озеро никуда не делось — по-прежнему лежало в изумрудной своей оправе, маня красотой и покоем. Пора было спуститься к нему, ощутить под ладонями, доказать себе, что это — не фантом из юношеской мечты, не сказка и не иллюзия.

Только еще чуть-чуть отдохнуть. Время есть…

Конец первой книги

Фрязино — Щелково, май 2008 — сентябрь 2010