Запретная любовь

— Что ж, расскажи, кто ты такая на самом деле и что тебе понадобилось в замке?

— Меня действительно зовут Виктория Карсуэлл, и мой отец действительно служил в приходской церкви Хокхерста. Он умер полтора года назад. А замок Бодиам пустовал долгие десятилетия и совсем обветшал.

Фэлкон молча кивнул. Он слушал девушку с явным интересом.

— Но не так давно замок унаследовал джентльмен по имени сэр Перегрин Палмер Фуллер, — продолжала Тори. — И этот джентльмен пригласил меня на ужин. Более того, он даже признался, что намерен на мне жениться. Узнав, что мне очень нравится Бодиам, он разрешил осмотреть его. И я… каким-то странным образом я почувствовала свое родство с этим замком. Мне даже почудилось, что я ощущаю присутствие тех, кто когда-то жил здесь. И вот… я шла по длинному коридору, когда вдруг услышала, что кто-то бежит за мной. Обернулась — и увидела леопарда! Я в ужасе побежала по коридорам, а затем — вверх, по винтовой лестнице. Увидев дверь, я открыла ее, и мы с вами встретились.

— А теперь мы с тобой вместе ужинаем, — с ухмылкой заметил Хокхерст и поднял свой бокал, как бы приветствуя гостью.

Тори сделала глубокий вздох и вновь заговорила:

— Я думаю, что леопард загнал меня в прошлое. Из Викторианской эпохи я примчалась в эпоху короля Георга. То есть пробежала расстояние в сто лет.

— Ты говоришь так, как будто веришь в это. Говоришь со страстью.

Тори снова вспыхнула.

— Я все воспринимаю со страстью, только научилась скрывать ее.

— Зачем скрывать?

— Для благовоспитанной дамы демонстрировать свои чувства — неприлично. Неприлично даже иметькакие-либо чувства, в особенности — страстные.

— Страсть — величайшее из чувств, — заметил Фэлкон, пристально взглянув на девушку. — Но ты, рассуждая о чувствах, почему-то краснеешь. Это вызывает удивление. Наверное, мы действительно принадлежим к разным мирам.

Тори со вздохом кивнула.

— Да, наверное…

Она помолчала, потом вдруг заявила:

— Ты считаешь меня своей пленницей, но на самом деле я вовсе не уверена, что хочу отсюда сбежать. Потому что мир, в котором я живу… он подавляет, он просто невыносим.

Фэлкон взглянул на нее с искренним удивлением:

— Ты о чем? Как такое может быть?

— Видишь ли, мой мир ужасно строг во всем, что касается морали. Все, что доставляет удовольствие, считается у нас греховным. Моя мать — абсолютно нетерпима. А добропорядочность стала для нее второй религией. Мне запрещается все, только дышать разрешают.

Тори вдруг пристально посмотрела на лорда:

— Скажи, а ты не устраивал вечеринку несколько дней назад?

Фэлкон утвердительно кивнул:

— Да, было дело.

— Знаешь, я присутствовала на ней. Вернее — наблюдала с галереи менестрелей. Сначала я подумала, что это — маскарад, потому что все были одеты в костюмы Георгианской эпохи. Значит, в тот вечер я тоже перенеслась на сто лет назад, правда — всего лишь на минутку. И у меня тогда возникло странное ощущение… Казалось, я также должна была присутствовать на той вечеринке.

Рассказ девушки явно заинтриговал лорда Хокхерста.

— Расскажи поподробнее, — попросил он. — Расскажи о своих ощущениях.

— Ну… я вдруг почувствовала, что мне хочется одеться точно так же, как те дамы. И точно так же обвешаться драгоценностями. Но смущало то, что они слишком уж вольно себя вели. Вернее — те дамы.

— Да, для невинной девицы такое зрелище могло показаться довольно оскорбительным, — согласился Фэлкон. — Но раз уж ты оказалась в моем времени, то можешь поучаствовать в каком-нибудь из моих развлечений.

— Ты считаешь, что я не в своем уме?.. Ты смеешься надо мной?

Хокхерст с улыбкой пожал плечами:

— А ты можешь посмеяться надо мной также, согласна?

— Но мне даже нечего надеть… — пробормотала Тори и тут же почувствовала, что краснеет.

Хокхерст рассмеялся и проговорил:

— О, не беспокойся… В замке есть гардероб, полный женского тряпья, прямо под этой комнатой. Все принадлежало моей метрессе. Но она сбежала, предпочла Суссексу Лондон. Что ж, ее можно понять. В Лондоне у нее любовников хватает… Так что же, ты осмотришь гардероб этой дамы?

Тори тотчас кивнула:

— Да, спасибо. Это очень великодушно с твоей стороны. А можно мне прямо сейчас накинуть на себя что-нибудь?

— Вот уж ни к чему. Я хочу, чтобы ты оставалась в таком виде до вечера. Твои панталоны приводят меня в восторг. Ты вся приводишь меня в восторг.

«Этот наглый дьявол понимает, что мне ужасно неловко в одном нижнем белье, — подумала Тори. — И он полагает, что так со мной легче справиться. Похоже, он все еще считает меня шпионкой. А сам наверняка что-то утаивает».

В этот момент послышался какой-то странный звук — словно в дверь с обратной стороны чем-то ударили.

— Должно быть, это Пандора, — сказал Хокхерст.

Он направился к двери.

— Пандора? — насторожилась Тори. — Это… леопард?

— Совершенно верно, — ответил лорд. — Только это не он, а она. Не волнуйся, Пандора ласковая, как кошка. Пока я рядом, конечно.

Тори в ужасе заметалась по комнате, потом забралась на кровать. Затаив дыхание, она смотрела, как Фэлкон открывает дверь. Через несколько мгновений в комнату неспешно вошла огромная хищная кошка, причем в зубах хищница что-то держала.

Фэлкон почесал свою любимицу за ухом, и та потерлась о его ногу.

— Что это у тебя? — спросил он, вынимая из пасти Пандоры маленькую шелковую сумочку.

— Это моя, — пискнула Тори.

— Пандора — самая надежная охрана, — заявил Фэлкон.

Он протянул девушке сумочку, предложил ей руку:

— Спускайся вниз. Я тебя с ней познакомлю.

Прижимая к груди сумочку, Тори вцепилась в руку лорда. Не упуская леопарда из виду, она спустилась на пол и замерла, когда хищница принялась ее обнюхивать. Пандора лизнула ее руку своим шершавым языком, и страх прошел. Но разумная осторожность все-таки осталась.

— Почему ты решил завести себе леопарда? — спросила Тори.

— Просто так получилось. Я открывал ящики с чаем — с грузом, который отнял у одного индуса. Когда же поднял крышку одного из ящиков, то обнаружил ее. Она тогда была еще совсем маленьким котенком. И я решил сделать из нее сторожевую кошку, если можно так выразиться. А имя Пандора пришло само собой — из-за ящика.

— Удивительная история… — пробормотала Тори.

— Твоя история не менее удивительная, — усмехнулся Фэлкон.