Запретные цвета
Шрифт:
Глава двадцать девятая
DEUS EX MACHINA [97]
Юити оставался совершенно бездеятельным. Его хладнокровие в этот кризисный период было ни с чем не сравнимым. Это спокойствие, проистекавшее из глубины его одиночества, вводило в заблуждение всех домашних, которые как будто решили, что анонимное письмо было фальшивкой. Настолько безмятежным был Юити!
Он провел эти дни с невозмутимым спокойствием, разговаривал немного. Юноша стоял на развалинах самого себя, сохраняя выдержку канатоходца; обстоятельно вчитывался в утренние газеты или предавался дневной дреме. За день до этого семейство потеряло всякое мужество перед лицом проблемы. Казалось,
97
Бог из машины (лат.).
От госпожи Кабураги пришла ответная телеграмма. В ней сообщалось, что она прибывает в Токио скорым поездом «Хато» [98] в восемь тридцать вечера. Юити поехал встречать ее на токийский вокзал.
Госпожа Кабураги, сошедшая с поезда с одним дорожным чемоданчиком в руках, сразу заприметила одинокую фигуру Юити в студенческой фуражке и голубенькой рубашке с закатанными по локоть рукавами. По безучастной улыбке на его лице она быстрей, чем его родная матушка, догадалась о терзаниях этого молодого человека. Возможно, что она никогда не жаждала видеть Юити с таким выражением лица, за которым скрывались бы его страдания. Она стремительно зашагала ему навстречу в своих туфельках на высоких каблуках. Юити тоже поспешил к ней. Не глядя ей в глаза, он выхватил у нее чемоданчик. Она запыхалась. Как прежде, он почувствовал на себе ее пылкий взгляд.
98
«Голубь» (яп.).
— Давненько! Что случилось?
— После поговорим, без суеты.
— Ладно. Будь спокоен! Я ведь уже с тобой.
В глазах ее, когда она произносила эти слова, была неустрашимая и необоримая сила. Юити цеплялся за женщину, которую однажды с легкостью заставил стать перед собой на колени. И вот теперь в его беспомощной улыбке она прочитывала пережитое им лишение. Как только она поняла, что он страдает не из-за нее, то невероятно расхрабрилась, но в то же время огорчилась.
— Где вы остановились?
— Я дала телеграмму в гостиницу. Это тот особняк, где когда-то жила наша семья.
Они были весьма удивлены, когда вошли в эту гостиницу. Для госпожи Кабураги предупредительный домовладелец из лучших побуждений приготовил на втором этаже флигеля комнату в европейском стиле — именно в этой комнате она когда-то застигла Юити и своего мужа.
Поприветствовать их пришел хозяин гостиницы. Этот старомодный и угодливый мужчина не забывал по своей старинной привычке обращаться с госпожой Кабураги так, будто она до сих пор была графиней. Он понимал всю неловкость отношений между ним, хозяином, и ею, гостьей, и конфузился оттого, что в некотором смысле реквизировал апартаменты в отсутствие госпожи, и так расхваливал гостиницу, будто это был ее дом, а он всего лишь гость. Он ползал вдоль стен, будто ящерица.
— Здесь такая великолепная меблировка, что мы позволили себе воспользоваться ею в таком виде, как она была. Все гости наши отмечают, что они никогда не видели такой подлинной изысканной мебели. Прошу прощения, мы поменяли на стенах обои. В их мягких тонах эта колонна из красного дерева невыразимо красива в своем блеске…
— Помнится, что здесь был дворецкий.
— Да, знаете ли, я слышал…
Госпожа Кабураги не выдвинула никаких возражений против того, чтобы принять эту комнату. Когда управляющий удалился, она поднялась со стула и вновь тщательно оглядела старомодную комнату, которая казалась тесной из-за кровати с натянутой белой москитной сеткой. Это была все та же комната, куда она когда-то заглянула украдкой и сбежала из дому, и вот спустя
полгода вернулась. Она была не из той породы людей, что во всем видят случайные зловещие совпадения. Вдобавок в комнате переклеили обои.— Жарко. Если хочешь, то прими душ…
На это предложение Юити открыл дверцы продолговатого книгохранилища, размером три татами, и включил свет. Все книги были убраны. Вместо них его глазам предстала кафельная плитка чистейшей белизны. Книгохранилище было перестроено в купальню вполне подходящего размера.
В то время как путешествующие после долгой разлуки с родными местами предаются вначале старым воспоминаниям, госпожа Кабураги была поглощена невыразимыми мучениями Юити — они будто были скопированы с ее собственных страданий. Она не заметила произошедших в нем изменений. Он выглядел точно ребенок, погруженный в свои горести, не знающий, куда приткнуться в этом мире. Она не догадывалась, что он любуется своими терзаниями.
Юити пошел в душ. Послышался шум льющейся воды. Госпожа Кабураги тоже не стала терпеть жару, завела руки за спину, расстегнула несколько маленьких пуговичек и ослабила корсаж. Ее плечи, по-прежнему гладкие, обнажились наполовину. Она не стала включать электрический вентилятор из нелюбви к ним; достала из чемоданчика серебряный киотский веер и стала обмахиваться.
Она думала: «Какое жестокое сравнение — его печаль и счастье моего возвращения! Его чувства и мои чувства — это как цветы и листья на сакуре, которые не могут встретиться друг с другом!»
На оконное стекло налетел мотылек. Ей стало понятно удушливое нетерпение больших ночных бабочек, осыпающих пыльцу со своих крыльев. «Что поделаешь, я чувствую себя так, как чувствую. По крайней мере, мое чувство счастья может подбодрить его».
Госпожа Кабураги посмотрела на диван в стиле рококо, на котором она частенько сиживала с мужем. Просто сидели — ничего более. Их кимоно даже краешком не соприкасались; между ними всегда была установленная дистанция. Вдруг в ее глазах возникло чудовищное видение — ее муж и Юити обнимаются. У нее похолодели плечи.
То, что она увидела по случайности в щелку, без сомнения, было вполне невинно. Вот если бы она стала свидетелем их обоюдного всецелого счастья в тот момент, когда ее не бывает! Вероятно, что именно такие дерзостные желания частенько приводят к злополучным последствиям…
Сейчас госпожа Кабураги осталась наедине с Юити в этой самой комнате. Она заняла то место, где было возможно счастье. Вместо счастья была она. Ее по-настоящему проницательный ум быстро очнулся в самоочевидной истине, что здесь не было никакой возможности для ее счастья и что Юити никогда не полюбит женщину.
Неожиданно она вновь завела руки за спину и застегнула все пуговички на корсаже, как будто ей стало зябко. Она поняла, что ее кокетство было напрасным. В старые времена, если у нее сзади была расстегнута хотя бы одна пуговица, то это означало, что рядом присутствует мужчина, готовый с радостью застегнуть ее. Если бы сейчас кто-нибудь из ее мужчин, с которыми она прежде водила знакомство, увидел ее скромность, то он не поверил бы своим глазам.
Юити вышел из душа, причесывая волосы. Его влажное и сияющее юношеское лицо напомнило госпоже Кабураги о той кофейне, где она увидела Кёко, когда лицо Юити было мокрым от внезапного дождя.
Чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, она воскликнула экзальтированным тоном:
— Ну ладно, рассказывай скорей! Ты вызвал меня в Токио, а я до сих пор ничего не знаю.
Юити в общих чертах рассказал о том, что случилось, и попросил о помощи. Она быстро схватила суть проблемы, из чего следовало, что от нее требовались неотложные меры, чтобы каким-то образом поколебать достоверность этого письма. Госпожа Кабураги сразу же приняла отважное решение — она твердо пообещала нанести завтра короткий визит в дом Минами. И выпроводила Юити. Ее более или менее заинтриговала вся эта история. Врожденный дух аристократизма и дух проституции органично уживались в ее самобытном характере.