Запретный плод
Шрифт:
— Извини, Таня, у нас все нормально…
— Это ты меня извини, дорогой. Если тебя покалечат, съемки остановятся, все окажемся не у дел и Марина не станет звездой сериала. Да пойми же ты, я ничуть не ревную, прошу соблюдать элементарную порядочность и осторожность. Ты полагаешь, таким людям, как Стернин, можно плевать в лицо безнаказанно? А ты это делаешь. Ну, поезжай к ней, поговорите с папашей… Не надо дергать тигра за хвост.
— Ты доверяешь своим людям? Они что, прослушивали разговоры банкира?
— Ты совсем отупел, Игорь. Вся Москва судачит о том, что дочка банкира сбежала
— Ладно, Таня, я подумаю.
Они говорили, не переставая обниматься, и улыбались, будто только что отведали патентованную лапшу неземной вкусноты. Но когда Муравьев вернулся к Марине, улыбка сошла с его губ.
Девушка смотрела на него с явным раздражением.
— Извини, Маринка, деловой разговор, — сказал он, пытаясь ее обнять.
Марина решительно сбросила его руку со своего плеча.
— Ты всех подряд обнимаешь, да? — резко спросила она.
— Да перестань…
— Это ты перестань, понял?!
Сушина смотрела на это с улыбкой, на сей раз — вполне естественной.
Глава 23
Пустовалов нервно барабанил пальцами по столешнице, однако взгляд его был совершенно спокойным, чего нельзя было сказать об Игнатове. Он сосредоточенно морщил лоб, решая, стоит ему браться за это дело или нет.
Собственно, выбора не было, назвался груздем, как говорится, так полезай… Если откажется — можно прямо сейчас искать другую работу, по нынешним временам — серьезная проблема. Но и соглашаться не хотелось. Черт бы побрал этого наглого придурка! Не может сам укоротить бабу, чего позорится? Дать бы ему в морду и уйти… Но после этого идти было некуда. Разве что в дворники.
— Я вижу, тебе не очень нравится мое предложение, Миша? — спросил Пустовалов. — Жаль, мне ведь рекомендовали тебя как человека жесткого, решительного.
Подмена понятий. Сотрудник спецслужбы, пусть и частной, жестким и решительным должен быть по делу. А его сватают на обычную уголовку, да еще и против кого?!
— Так оно и есть, Валерий Ильич, но ведь он известный в стране человек. Поднимется ор в газетах, зашевелятся менты — мигом выйдут на нас. Поверьте моему опыту.
— В нашей стране никогда не нападали на знаменитых людей? Не пытались их ограбить? Это просто драка, Миша, никакого подтекста, ни слова о связи дамы с артистом. Более того, имитация драки, никто не должен пострадать. Трах-бах — и ушли. Все.
Ни один человек из моей службы безопасности в этом не будет участвовать. Найди двух толковых исполнителей из числа своих друзей. Имитировать бытовуху в темноте за две тысячи баксов, я думаю, многие согласятся.
— Я бы подумал…
— Некогда думать, Миша.
— Хорошо, согласен.
Пустовалов достал из ящика стола два конверта, придвинул их Игнатову:
— Три тысячи баксов тебе, Миша, аванс, еще две получишь завтра, если все пройдет как надо. Четыре тысячи — по две твоим исполнителям. Найди профессионалов, тут нужна ювелирная работа. Никто не должен серьезно пострадать. Сам не высовывайся, жди в машине. Если облажаешься — я тебя знать не знаю, понял? Но если сделаешь как надо — любые проблемы,
если возникнут по этому делу, беру на себя, гарантирую.— Понял, Валерий Ильич.
— Ты плохо понял, Миша. Я человек серьезный, профессионалов уважаю. А преданных мне — вдвойне. В обиду никогда не дам.
Игнатов не сомневался в этом. Сколько работал в фирме, ни один сотрудник службы безопасности не пострадал от правоохранительных органов, даже если на него заводили дело.
— Я верю вам, Валерий Ильич.
— Ну вот и хорошо. А теперь слушай меня внимательно. Все нюансы важны.
Пустовалов достал из ящика листок бумаги, на котором была нарисована схема, махнул ладонью, приглашая Игнатова подойти ближе к столу.
Съемки закончились в восемь вечера, закончились явным неудовольствием Селиванова и раздражением всех участников съемочной группы. Да и было от чего злиться — софиты гасли, декорации ломались, главный требовал снимать по десять дублей самых простых сцен, недовольный игрой всех актеров. Больше всего претензий было к Муравьеву и Марине, Селиванов орал на них, требуя большей искренности, большей самоотдачи и… не верил, не верил их игре! А у них будто какой-то ступор наступил — вроде все делали правильно, но и сами чувствовали — не то, что было вчера, позавчера. Пытались играть лучше, а получалось хуже. В восемь Селиванов отчаянно махнул рукой, прекращая никчемные попытки снять простенькую сцену в квартире Антона.
Муравьев вывел свою «хонду» на Мосфильмовскую, мельком поглядывая на сидящую рядом Марину. Кажется, всерьез обиделась на него, пожалуй, это первая их размолвка. Возможно, он слишком любезничал с Таней на глазах у Марины, но… Таня ведь была права. Не стоит дергать тигра за хвост… Марина должна была подумать об этом давно, как-то договориться с отцом, чтобы они все встретились, поговорили. Но она уверена, что он ничего плохого им не сделает. Честно говоря, если бы у него была дочка и так поступила бы с ним, и даже не позвонила, не предложила встретиться и поговорить, он бы ее парня возненавидел. А Стернин? С его-то возможностями и связями?
Где-то в глубине души он не верил Тане. Она не случайно все это затеяла, хотела добиться чего-то другого… Но сейчас ведь полностью права. О чем она просила? Пусть Маринка вернется домой, поговорит с папашей, они встретятся, и все будет замечательно. Ни денег Стернина, ни какой-то помощи банкира ему не нужно. Пусть только знает, что его дочь рядом с любящим человеком, она счастлива. И все!
— Маринка, давай я отвезу тебя сегодня домой, — сказал он.
— С чего это? — презрительно фыркнула Марина. — Ты хочешь от меня избавиться?
— Перестань говорить глупости. Давай посмотрим на ситуацию серьезно. Я люблю тебя, хочу, чтобы ты всегда была со мной. Но нужно сделать это цивилизованно. Ты вернешься домой, поговоришь с отцом, завтра мы все встретимся и решим наши проблемы.
— Боишься отца?
— Да при чем тут это?! Ну ты пойми меня правильно — зачем нам такой враг, который сидит и злится на нас? Мне ничего от него не надо, тебе тоже, но нужно сказать, что мы его уважаем, и если он нормальный отец, оставит нас в покое.