Запретный рай

— Ты позволишь нам вымазаться в его крови и съесть его сердце? — возбужденно произнес Нитао.

— Я разрешу вам порезать его на куски, но для начала его надо поймать! — проворчал Тауб. — Вы приготовили веревки?

Он еще не решил, что делать с полинезийцем. Лучше не пугать «гостью» зрелищем крови, а сперва запереть Атеа в сарае из накрепко вырытых в землю столбов и жердей, куда Тауб прежде бросал ленивых и непокорных и держал их там сутками без воды и питья. Это строение давно пустовало, и Патрик не предполагал, что оно еще когда-нибудь понадобится.

Надо выбить из голов этих проклятых туземцев все мысли о том, что кто-то может быть сильнее его, Патрика Тауба!

Он не просто убьет проклятого полинезийца, а вдоволь поглумится над ним. Это станет хорошим уроком для всех островитян.

— Вы верите в ману, потому и боитесь ее. А по мне это просто сказки, — заявил он туземцам.

— Он может ходить по раскаленным углям — мы все это видели! — прошептал Теаки.

— А сейчас ты посмотришь, — проворчал Тауб, разматывая веревку с петлей на конце, — как белый человек охотится на диких зверей и непокорных рабов!

Дальнейшее напоминало сражение теней; во всяком случае именно так выглядело действие, происходящее в темном доме. Огромные черные тени долго и яростно боролись без крика и шума, пока не наступила полная тишина.

Вытерев потный лоб дрожащей рукой, Патрик выдохнул:

— Хорошо! Надеюсь, мы его не задушили. Заприте этого наглеца в сарае. Двое из вас останутся на страже; хотя я не думаю, что кому-то придет в голову его выручать.

— А когда мы сможем его убить?

Тауб нахмурился.

— Подождите! Со мной приехала белая женщина, я не хочу ее пугать.

Эмили с опаской ступила на новый берег. Ночь, опустившаяся на землю быстрее, чем падает театральный занавес, пугала ее. Что таит в себе неведомая жизнь, скрытая за прибрежными зарослями?

Патрик зажег факел и освещал ей путь.

— Здесь есть все, что нужно для жизни, — сказал он. — Мне не хватало только вас.

«Не слишком ли ты спешишь?» — подумала она.

При подходе к дому их встретила свора лающих собак. Тауб отогнал их.

— Они не злые. Только пугают, — заметил он. — Прежде я, случалось, натравливал их на туземцев, но теперь в этом нет необходимости: все местные у меня в кулаке.

— Чем вы кормите животных?

— Рыбой; с мясом тут плоховато. А еще, бывает, скармливаю стае их же сородичей — больных или старых.

Эмили содрогнулась.

— Откуда у вас собаки? — спросила она, помня, что на Маркизских островах их не было.

— У одного торговца был щенок, я упросил продать его мне. А через некоторое время мне удалось приобрести второго — другого пола. — Он усмехнулся. — Ной не был дураком! — И, искоса глядя на Эмили, добавил: — Лишь я один остался без пары, а стало быть, без потомства. Между тем мне есть что оставить детям!

Дом оказался простым, но довольно просторным и удобным. Здесь было множество полезных европейцу вещей и привычной мебели.

Кровать оказалась только одна, и Тауб галантно уступил ее даме.

— Сам я лягу в соседней комнате. Отдыхайте спокойно. Здесь есть москитная сетка, так что вас никто не потревожит. А завтра я покажу вам свои владения.

Эмили было неприятно ложиться в его постель, и она попыталась возразить, но Патрик не хотел слушать.

— Я постелю простыни из чистого льна. Я хранил их, как величайшую драгоценность!

— Я могу лечь на циновке.

— Зачем? Я хочу, чтоб вам было удобно. Надеюсь, простыни не успеют испачкаться до первой брачной ночи?

Он рассмеялся, а Эмили сделала вид, что не заметила и не оценила его шутки.

Она поняла, что нынешней ночью может быть спокойна. Чего нельзя сказать о последующих.

Глава двадцать первая

Море нежно лизало подножия скал, лес дышал прохладой, а на небе не было видно ни облачка. Как ни странно, это утро принесло Эмили новые надежды и силы. Она решила принять приглашение Тауба обойти его владения. Надо постараться как следует запомнить местность, чтобы в случае малейшей возможности попытаться бежать.

Для начала она осмотрела дом. И стол, и стулья, и кровати были плетеными, но вдоль стен шли деревянные полки, на которых лежала уйма вещей: жестяные коробки и банки с чаем, табаком и порохом, инструменты и мотки веревок. В доме обнаружился даже таз и эмалированный кувшин для умывания, а также целый ящик твердого, как камень, желтого мыла. Не было только женских платьев.

— Ничего, — сказал Патрик, — по моему заказу первая же торговая шхуна привезет вам целый гардероб. Хотя, признаться, даже в этой одежде вы выглядите красавицей.

И Эмили тут же подумала о том, что станет делать Тауб, когда в бухту войдет какое-либо судно: запрет ее в доме, привяжет к дереву?

Деревня уже проснулась. По земле стелились волны дыма. Между хижин бегали голые дети. Темнокожие, обнаженные до пояса женщины с шапкой курчавых волос на голове помешивали над кострами какое-то варево: судя по всему, здесь не было земляных печей, как в Полинезии. Мужчины с ножами в руках собирались на работу.

Завидев Эмили, туземцы прерывали свои занятия и молча глазели на нее. Наверняка многие не понимали, мужчина она или женщина. Возможно, они вообще никогда не видели белых женщин.

— Ими легко управлять, потому что они верят во всякую ерунду, — заметил Патрик. — Впрочем, иногда это также здорово мешает, ибо если туземец что-то вбил себе в голову, так это не выбить и палкой!

Он показал Эмили аккуратно засеянные поля и подробно объяснил все особенности выращивания тростника.

— На самом деле я очень богатый человек, — сказал он. — Правда, судьба посмеялась надо мной, поскольку здесь просто не на что тратить деньги.

— Почему бы вам не вернуться в Европу?

— Потому что там меня никто не ждет. Кроме разве что госпожи виселицы. К тому же я уже привык к этому райскому месту. Собственно, единственное, чего мне не хватало, так это смысла жизни. Так же, как и ее спутницы, которой будут принадлежать все мои лавры.

— Боюсь, мистер Тауб, я не гожусь на эту роль, — твердо произнесла Эмили.

Он ухмыльнулся.

— Я не рассчитывал на скорое согласие. Поверьте, я умею ждать.

Когда Эмили сказала, что устала, Патрик повел ее домой. Они шли другой дорогой, по лесу, и молодая женщина не переставала удивляться его разнообразию и суете. Щебетали и порхали птицы, кричали попугаи, трещали обезьяны, жужжали пчелы. А великолепные бабочки медленно порхали в воздухе или неподвижно сидели на ветках, напоминая диковинные цветы.