Запретный район
Шрифт:
Новая пуля врезалась в камень в футе от моей головы. Бог ты мой, подумалось мне, а почему бы им ко всему прочему еще и не завязать мне глаза и не поджечь на мне одежду? Отчаянным, но осторожным броском, так, чтобы не сверзиться вниз, я подтянулся выше, к отверстию трубы. Правая рука смогла довольно далеко просунуться внутрь и с трудом ухватиться за какой-то желобок или канавку, когда новая пуля с треском ударилась в стену – еще ближе.
Чтоб тебя! – подумал я и подтянулся вверх. Перевалился через обрез трубы, влез в нее одним на удивление гибким движением, и как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как здоровенный кусок камня вылетел из стены как раз в том месте, где секунду назад дышали мои легкие. Я пробежал на четвереньках пару ярдов в глубь этого тоннеля, пока не оказался в безопасности,
Я, конечно, малый крутой, если судить по обычным стандартам, но я же не Снедд! Если они обнаружили меня и знают о моей попытке к ним забраться, то три пулеметчика, вооруженные тремя пулеметами, уже ждут меня, и мне с ними не справиться. К несчастью, ничего другого мне не оставалось. Назад мне ходу не было, потому что внешний страж по-прежнему торчит на своем месте, нацелив винтовку на выход из трубы. Даже если я проделаю это очень быстро, все равно у него будет полная возможность снять меня, едва я упаду в воду, а мне вовсе не хотелось погибать, будучи изрешеченным пулями, да еще и в озере из настоявшегося дерьма. Мне такая смерть представляется недостойной.
Не было смысла и торопиться лезть дальше по тоннелю и стрелять в пулеметчиков из пистолета: плотная огневая завеса из энергетических пулеметов разнесет меня на половинки, четвертушки и осьмушки еще до того, как я до них доберусь. Впереди, ярдах в пяти от меня, труба немного изгибалась, и это, видимо, было для меня единственной потенциальной надеждой. Если я стану ждать и они в конце концов сами полезут в трубу и доберутся до меня, тогда у меня будет маленький, минимальный, бесконечно малый, но все же шанс, что мне удастся первым достать хоть одного из них или, может, даже больше. Мое положение будет, конечно же, по-прежнему жутко скверным, но, по крайней мере, я еще не превращусь в труп. Вскоре после этого, возможно, все же превращусь в него, но когда у вас имеется в распоряжении всего несколько минут, каждая из них представляется ужасно драгоценной, так что стоит побороться даже за каждую пару секунд. Я пролез вперед, замер и стал ждать, держа пистолет наготове.
Повинуясь внезапному импульсу, я нащупал в кармане куртки свой видифон и набрал номер собственной квартиры. Велел холодильнику обеспечить, чтобы Спэнгл вовремя получал кормежку, и предупредить магазин, когда у него будет кончаться кошачий корм. Полагаю, он учуял, что я по уши увяз в заботах и неприятностях, потому что отказался от обычной болтовни и пожелал мне удачи. Впереди в трубе не было слышно ни звука, так что я быстренько набрал номер офиса Зенды, и на экране появилось личико Ройн.
– Ох, привет, Старк! Эй, да ты в каком-то туннеле сидишь!
– Ага. Зенда на месте?
– Господи, да нету ее, Старк! У нее в следующие семьдесят два часа сплошные встречи и совещания подряд. Что-нибудь ей передать?
Я секунду думал. Но ничего не придумал, ничего особо существенного.
– Просто скажи, что я звонил. Нет, скажи вот что: скажи, что я помню водопад.
– Непременно передам. Что ты помнишь водопад. Так и передам.
– Спасибо, Ройн.
Я услышал впереди какой-то звук, дал отбой и прижался к стене изо всех сил. Любой выстрел может оказаться критическим, решающим, так что я весь сжался, напряг руку и сам напрягся, насколько было возможно, ожидая – я отлично это понимал – неминуемой смерти.
После всего, что я проделал, всего, что я видел, длинного пути, который я преодолел, мне теперь предстояло умереть от пуль в древней канализационной трубе при выполнении не слишком важной работы. И тут я обнаружил, что мне вовсе не все равно, что меня это здорово беспокоит. И это было странно. Всего несколько лет назад мне было бы наплевать. Что-то во мне изменилось, и совсем недавно. Что-то произошло в моем организме, что-то сдвинулось и расслабилось. И теперь я чувствую себя гораздо хуже, но беспокоюсь гораздо больше. Что-то со мной происходит, а я и не знаю, что именно. И теперь, судя
по всему, никогда не узнаю.Звук повторился, и у меня невольно чуть дрогнула рука. Звук был едва слышный, но, думаю, я понял, что это такое. Я чуть приоткрыл рот, чтобы звук проникал через него и доходил до евстахиевых труб, а не только до ушей, и напряг все нервные окончания, чтобы лучше слышать. Звук раздался снова, и у меня отвалилась нижняя челюсть, сама по себе, без всякого моего участия.
Это был смех! Этим звуком точно был смех!
У меня большой опыт общения с разными мачо. За последние девять лет я успел поработать на, вместе и против огромного количества самых разнообразных солдат, полицейских, сумасшедших, боевиков и гангстеров и встречался с широчайшим спектром разных парней типа «если оно движется, застрели его» и «если оно не движется, стреляй, пока оно не задвигается». Когда подобная личность выходит на охоту, когда у него намечена жертва и она уже у него на мушке, и он уже готов разнести ее в мелкие кровавые дребезги, некоторые из них начинают смеяться. Некоторые смеются нервозно, в последнюю секунду осознав, что вот-вот сделают нечто чудовищное. Некоторые смеются от всей души, отчаянно гордясь своей силой и ловкостью, а некоторые смеются тоненьким смехом полностью и безнадежно сбрендивших, психически больных людей, смеются, когда сидящий у них внутри гнусный дьявол высовывается наружу, чтобы полюбоваться своей работой.
Однако никто из них никогда не смеялся таким смехом, который сейчас эхом отдавался от стен тоннеля и который я отлично слышал – утробным, похотливым, свидетельствующим об отличном чувстве юмора. Это был весьма неприятный смех, но настоящий, реальный.
Такое заключение напрашивалось само собой, но было столь неожиданным, что у меня ушло немало времени на то, чтобы изучить его со всех сторон. Человек, собирающийся кого-то убить, так не смеется. Однако, по крайней мере, один из охранников именно так и смеялся. Стало быть, они не собираются забираться сюда и нападать на меня. Они не знают, что я здесь.
Вам это может показаться слабым аргументом, но он как раз из той категории, что позволяла мне все эти годы оставаться в живых, и я научился доверять подобным аргументам. Вот и сейчас я понял, что у меня все еще есть шансы на успех, по крайней мере, на краткий успех. Тот парень, что в меня стрелял, вовсе не страж, не охранник. Не мог он быть охранником, потому что в ином случае он связался бы со своими коллегами, и те не стали бы вот так смеяться. И кто же он в таком случае?
Вероятно, он – член той банды, что выкрала Элкленда. У всех остальных нет никаких причин убивать вторгнувшегося сюда человека. Эти умненькие уроды поставили там, за стеной, сторожа, так, на всякий случай.
Это, конечно, было и хорошо, и плохо. Это означало, что я на правильном пути, и это было хорошо. Но это также означало, что эта банда гораздо более сплоченная и на все готовая, чем я раньше думал, а это было совсем не хорошо. Но, кроме того, поскольку это означало, что я совсем не обязательно погибну в следующие пару минут, я пришел к заключению, что по зрелом рассуждении это следует считать хорошей новостью, абсолютно прекрасной новостью, новостью из самого факаного первого ряда самых замечательных новостей.
Мне с трудом удалось уговорить себя не устраивать тут немедленно шумный праздник на всю округу, пришлось удовлетвориться тем, что я просто пересмотрел сложившееся положение. Оно, как я осознал, было таково, что все у меня вроде как развивалось полностью по плану. Оно, конечно, не было таким уж прекрасным, но вполне сойдет. Банда – это, конечно, проблема, с которой мне еще придется иметь дело в любом случае, когда настанет время. А что мне нужно делать прямо сейчас, так это просто продолжать действовать так, как я и намеревался. Я понимал, что мой план вторжения в этот Район был не слишком хорош, но сейчас чувствовал такое облегчение, что все казалось возможным, вот я и начал тихонько пробираться дальше по трубе. Я осторожно прополз через первый ее изгиб и увидел, что впереди имеется по крайней мере еще один. В конце расширяющегося тоннеля завиднелся неясный свет, и оттуда снова донесся смех. Я достиг последнего изгиба и проструился через него, словно хорошо смазанная тень или нечто столь же бесшумное.