Зараза 2: Львиное сердце

Читать, конечно, это было тяжело, особенно глядя на почти безвкусные аварийные рационы питания. Единственное, что у меня осталось в запасах в вагоне. А профессор еще почти целую страницу описывал эти ножки. Странный, он все-таки был, за весь дневник больше ни одного доброго слова, а еде посвятил целую поэму, да еще и нарисовать пытался.

«…я так увлекся едой, что не заметил, как вся компания, и Коллинз, и болван Крюгер вместе с дегенератом Боральски вмиг опьянели от этой дурной местной водки. И, честно говоря, мне не понравилось, как они на меня смотрели. Особенно Боральски. Обязательно надо найти в его работе ошибки или хоть какие-нибудь нестыковки и написать на него жалобу.

Я хотел уйти. Но на улице не оказалось ни одного приличного такси. А ехать по-обезьяньи, вместе с одной из этих горилл на грязном мопеде я не хотел. Пришлось пойти вместе с аспирантами дальше. Не знаю, почему и надо будет сделать потом выговор Коллинзу, но эти идиоты решили идти гулять дальше.

Мне пришлось идти за ними сначала в бар, где играла отвратительная музыка, потом в другой бар, где на нас чуть не напали местные дикари. Я уже окончательно запутался и не понимал, как добраться до лаборатории».

Не профессор, а какой-то человек «праздника не будет» – гадкий, мерзкий и злопамятный. Не знаю, как потом сложилась судьба у аспирантов и сколько раз Коллинз пожалел, что позвал начальника с собой, но планы мести он прописал не только жесткие, но и довольно оригинальные, мы даже так в казарме не шутили. Злобный, сука, гений – одним словом.

А аспиранты, похоже, были нормальными парнями. Накидались шотов по барам, чуть люлей не отхватили, а потом их потянуло на баб. И компания не особо дружно вместе с Альбертом в роли чемодана без ручки – и бросить страшно и с собой нести тяжело, ну или в роли той самой страшной подруги, потащили в кампус к коллегам женского пола.

Конец ознакомительного фрагмента.