Заразительный смех мертвеца

***

Анна велела слугам покинуть поместье. Дворовые боялись уходить в никуда во время разыгравшейся бури, однако гнев барыни и ее состояние пугали их намного больше, чем неугомонная стихия. Слуги думали, что вдова намеревается шагнуть в объятия покойного супруга и всех, кто будет рядом или попытается помешать ей совершить этот жуткий и отчаянный поступок, она утащит за собой в преисподнюю. Вскоре барыня осталась одна в «умолкшем» доме.

Буря не утихала, в этот черный год холода наползли на землю раньше положенного срока, «выжигая» из сердец людей надежду на светлое будущее. Анна сидела в горнице у печи и смотрела на огонь, который яростно поглощал дрова. Жалобный треск горящих поленьев наводил тоску на хозяйку поместья.

Барыня, пошатываясь, поднялась со старого кресла. Она собиралась готовиться ко сну, когда услышала пронзительный детский крик. Анна бросилась к двери и распахнула ее. Холодный ветер ворвался в дом, задувая пламя в печи. Беспощадный вихрь растрепал волосы выбежавшей на крыльцо барыни.

«Ветер… Я слышала завывание ветра. Мне показалось, что это плач младенца», – огорчилась Анна.

Крик прозвучал снова. Только сейчас вдова увидела ребенка, закутанного в черный плащ, из-за которого барыня не сразу заметила дитя. Анна подняла младенца со ступеней и ахнула. Перед ней был ее сын, а не подброшенный ребенок, он тянул к матери свои маленькие ручки. Анна завороженно смотрела в широко распахнутые глаза младенца, они напоминали облака перед грозой. Барыня отнесла ребенка в свою комнату. Анна всю ночь продержала Антона на руках: она ни на миг не желала оставлять сына.

В доме стало холодно, и барыня решила подкинуть дров в печь. Она бережно положила сына на кровать и направилась к двери; взгляд вдовы упал на брошенный ею на пол плащ из темного бархата, вдова подняла его, чтобы лучше рассмотреть: «Длинный, он принадлежал мужчине. Материал приятный и дорогой, такой себе может позволить лишь состоятельный человек». Анна заметила вышитый золотой нитью у основания капюшона узор в виде виноградной лозы. Этот символ вызвал трепет в груди барыни: он пугал и притягивал.

«Кто-то раскопал могилу и вернул мне сына, вернул живым…» – эти странные мысли пришли Анне в голову, когда ее пальцы перебирали бархатную ткань. В кармане плаща барыня обнаружила письмо, дрожащими руками она развернула сложенный лист бумаги и прочла послание: «Анна, я подарил жизнь твоему ребенку для того, чтобы он сеял смерть. За все приходится платить. Помни об этом».

Гнев и решимость преобразили лицо барыни, сделав его поистине ужасающим. Вдова подошла к печи и подкинула в нее дров. Пламя разгорелось с новой силой, и Анна бросила письмо и накидку незнакомца в огонь. Барыня долго наблюдала за тем, как ткань тлеет.

Расплата

«Я сорвался с небес бездушным дождем, лишней тяжелой каплей упал к ногам того, кто боялся поднять голову вверх, и приковал к себе рассеянный взор бесцельно бредущего по ведущей в никуда дороге человека. Я дарую путнику надежду и "взращу" в нем желание вознестись на неприветливое небо; вместе мы грязной водой взмоем в лазурную высь, чтобы темными тучами стать и, замазав сажей пристанище легкомысленных белесых облаков, захватить небесные просторы. Вдвоем мы превратим их в темное царство бушующих страстей и самых смелых кошмаров».

Август, 1741 год.

Свет заливал мастерскую. Маша Старицкая отложила кисть в сторону и отстранилась от мольберта. С холста на нее смотрела грациозная женщина с теплым, как летний ветерок, взглядом и грустной улыбкой; именно этот светлый образ запомнила Маша. «Матушка, теперь я буду видеть тебя не только во снах», – барышня улыбнулась.

Правая рука художницы задергалась; едва заметные шрамы, тянувшиеся от запястья до локтя, покраснели и начали чесаться. Маша ахнула: казалось, что под кожей зашевелились насекомые. Барышню затрясло, в приступе отчаяния и гнева она расцарапала ногтями портрет матери. Маша запустила ладонь в красную краску и, разрыдавшись, замазала масляной «кровью» запечатленный на холсте образ «ангела», а после художница потеряла сознание и упала на пол.

– Маша, очнись!.. – Павел Старицкий аккуратно встряхнул сестру.

Маша попыталась приподняться на локтях, но головокружение снова пригвоздило ее к полу.

– Вещи уже отнесли в экипаж. Отец велел мне поторопить тебя. Он ожидает нас на улице, – бегло объяснил брат, его взгляд скользнул по расчесанной коже на правой руке художницы: – Отец не должен увидеть тебя в таком состоянии.

Павел услышал гул шагов, кто-то поднимался по лестнице. Юноша поспешил к двери, он хотел запереть ее, но не успел: Павел столкнулся с застывшим на пороге мастерской отцом.

Михаил Сергеевич Старицкий увидел обезображенный портрет жены и силившуюся сесть дочь. Маша опять навредила себе, попытавшись содрать кожу с некогда изящной руки. Усатый генерал перевел суровый взгляд на сына и задал вопрос:

– Как давно у твоей сестры возобновились приступы?

– До сегодняшнего дня ничего странного с Машей не происходило, – слишком быстро ответил Павел, его голос предательски дрогнул.

– Ложь! – Михаил Сергеевич замахнулся.

Полученная звонкая пощечина заставила юношу попятиться.

– Я не могу рисковать репутацией семьи, вы никуда не поедете, – генерал предупредил сына: – Следи за сестрой, Павел. Если она пострадает, я шкуру с тебя спущу.

***

Они прибыли с дождем. Никто не мог остановить незваных гостей: повинуясь звучащему в голове голосу вероломной демоницы, дворовые мужики расступались и смотрели в никуда, вымокая под струями падающей с ревущих небес грязной воды.

Позволяющий Юдифь следовать за собой Аристарх, прозванный Темным графом, небрежным движением повернув ручку запертой двери, сломал замок и проник в имение Старицких; спутница не отставала от него: тени двух существ переплетались.

Скрежет металла и треск дерева разбудили Павла, юноша спустился по лестнице в залу и, увидев чужаков, задал вопрос:

– Кто вы?

Скинув плащ с красной подкладкой с плеч, Темный граф приказал Юдифь:

– Убери этого глупца с моего пути.

– Что?.. – Павел оторопел.

Демоница метнулась к юноше, схватила его за воротник белой рубахи и, приковав жертву к себе тяжелым взглядом, подчинила. Павел сонно моргнул и наклонился, чтобы поцеловать «гостью». Юдифь впилась в губы Старицкого и начала жадно поглощать его жизнь.

Демоница прервала поцелуй, выгнула шею, чтобы видеть лицо Аристарха, и попросила своего предводителя:

– Позволь мне иссушить его.

– Его время еще не вышло, – предостерег легкомысленную спутницу Темный граф.

Силы покинули Павла, он обмяк; Юдифь перехватила Старицкого поперек талии, не дав жертве упасть, и прижала его к себе, голова юноши опустилась на плечо демоницы. Юдифь играючи приподняла Павла и, напевая колыбельную, закружилась со своей ношей в центре залы, ноги Старицкого болтались в воздухе. Эту жуткую картину застала Маша. Ее сердце пропустило удар. Барышня вцепилась пальцами в перила, чтобы не свалиться с лестницы.