Заре навстречу

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Колшерческое домовладение золотопромышленника Пичугина в Банном переулке, где жил Тима, было довольно обширным. Обращенный фасадом на улицу двухэтажный дом под железной крышей, два бревенчатых одноэтажных флигеля, крытые тесом; к ним примыкали амбары, сеновалы. В глубине заднего двора находились конюшни, лет двадцать назад переделанные под жилье, и длинные низкие строения, похожие на приисковые бараки, только внутри разделенные перегородками. Эти помещения снимали у Пичугина ремесленники и мастеровые люди. Для жителей заднего двора в заборе, выходящем на пустырь, была сделана калитка, чтобы они не показывались на глаза приличным съемщикам.

Весь верхний этаж большого дома занимал инженер Асмолов, сосланный в Сибирь по уголовному делу. Жена его, высокая, тонкая, с красивым, надменным лицом, обычно на всю зиму уезжала в Россию.

В нижнем этаже жил поверенный Мячухина Финогенов, доморощенный историк Сибири, публиковавший в местной газете заметки о старине за подписью «Филин».

Сутулый, всегда чем-то озабоченный, с длинными седыми "под Потанина" волосами, он все свободное время летом проводил в раскопках на Успенской горе, собирая глиняные черепки и куски тесаного камня.

Соседями у него были управляющий торговой баней Пичугина, член городской думы Станислав Борисович Залесский и один из деятелей партии кадетов — присяжный поверенный Илюмский.

Сапожковы жили во флигеле, находящемся на территории переднего, чистого двора, но отношение к ним со стороны привилегированных съемщиков Пичугина было чрезвычайно неровным.

Год назад Асмолова решила подружить с Тимой своего сына Анатолия. Хотя Толя был на два года старше Тимы, но, кроткий, застенчивый, он расположил его к себе доверчивым признанием в одиночестве. Тиме сразу же пришла мысль познакомить его с Ниной Савич, которая тоже одинока. Толя вначале обрадовался, но потом стал встревоженно просить Тиму:

— Нет, нет, пожалуйста, не надо! Моя мама очень самолюбивая! — и взволнованно, чуть не со слезами на глазах, шепнул: — Ведь мой папа сидел в тюрьме!

— Ну и очень хорошо! — горячо воскликнул Тима. — Все, кто против царя, все в тюрьмах сидели…

Но Тиме не удалось договорить всего, что он собирался сказать. Мама Толи, неслышно войдя в комнату, произнесла сухо:

— Извини, Тима, Толе нужно заниматься музыкой, — и проводила Тиму до прихожей.

С тех пор Тиму не приглашали больше к Асмоловым.

А когда во время Керенского родители Тимы скрывались и Тима жил один, Анатолий Асмолсв, разодетый в новенькую форму скаута, встретив замурзанного Тиму в городском саду, сделал вид, что не узнал его.

Тогда же навестил Тиму и Финогенов. Осмотрел сложенные в кухне дрова и предупредив:

— Если обнаружу хоть одно полено с угольным крестом на торце, — значит, ты похититель. В моей поленнице все дрова меченые, — подумав, добэвпл: Впрочем, дети интеллигентов не столь просты, когда занимаются воровством, — и попросил ласково: — Скажи, голубок, честно, ведь тряпочкой стер знаки? Это я не для улики, а в подтверждение своей мысли спрашиваю. О хитрости интеллигенции.

Залесский, встречая Тиму во дворе, каждый раз громко и весело вопрошал:

— Скучаешь? Ничего! Скоро твоих предков разыщут и вернут в естественное состояние — за решетку.

Теперь же Финогенов, здороваясь первым, угодливо говорил:

— Здорово я тогда над тобой шутку сшутил! — и предлагал: — Дровишки понадобятся, бери, не стесняйся.

А Залесский осведомлялся:

— Здоровьичко-то как папаши с мамашей, ничего?

Ну, передай самое нижайшее.

Асмолова, встретив Тиму, сказала с упреком:

— Почему ты такой бука, Тима? Толя тебе говорит «здравствуй», а ты отворачиваешься! Ну, ну, помиритесь!

Но Тима не захотел протягивать руку Анатолию Асмолову.

Заато с жителями заднего двора у Тимы были всегда добрые отношения, хотя никто из них ни раньше, ни теперь не проявлял к нему особого расположения.

Многодетный лоскутник Полосухин жил в барачном закутке, который он гордо именовал мастерской. Посередине лачуги стоял на козлах большой стол, сколоченный из ветхих досок, выломанных из забора. Этот стол называли верстаком. Ночью на нем спал Полосухин с женой, а на полу, на тряпье, восемь человек детей и старуха теща. В сенях стояли две кадки: одна с водой, другая с квашеной капустой — и общие семейные валенки, в которых Полосухины бегали зимой в отхожее место.

Полосухип в первый же день знакомства с Тимой объяснил с достоинством:

— Я, мил человек, не тот лоскутник, который по дворам ходит, шурум-бурум орет и бедных людей обмпшуривает. Я мастеровой, из старья спорки выделываю, крон шапочный, жилеточный и тому подобное. Мое звание брючппк. Но не захотел на хозяина соки тратить, свое дело завел.

А дело у Полосухина было такое: каждое воскресенье он отправлялся за товарами к купцу Юпосову, содержателю артели скупщиков старья. Нагрузив сапки рухлядью, он волск их домой. Здесь сортировал обноски, а потом, разложив на верстаке, приступал со всем семейством к разделке. Орудуя сапожными ножами, Полосухины срезоли сначала пуговицы, металлические крючки и петли, складывали их по сортам в берестяные туеса, потом начинали пороть обноски "с крыши", отдельно разделывал!

приклад.

Так Полосухины работали с рассвета до сумерек.

А когда становилось темно, оставляли "тонкую работу" и начинали на ощупь трепать свалявшуюся вату пли пеньку, отчего в лачуге носилась едкая пыль, словно серый снег.

В деревянном корыте, подвешенном к потолку на веревках, л-пл самый младший Полосухип — Ленька. По субботам его вынимали из корыта, потому что жена Полосухина и теща занимались стиркой спорков. В воскресенье спорки сушили, и тогда ребята Полосухины поочередно сторожили их во дворе.

Сутулый, тощий, с впавшими щеками и длинным унылым хрящеватым носом, на людях молчаливый, всегда с испуганными, несчастными глазами, Полосухин дома неузнаваемо преображался. Свое семейство он держал в строгости, обращался с домашними не как отец, а кок хозяин с работниками.

— Фадеевна, — говорил он жене сухо и повелительно, — надо бы в подмастерья к тебе на сукно девку поставить! Старуха, гляжу, начала товар портить.

— Ты, что же, для дочери другой клички не знаешь?

Девка! Опсовел, что ли?

— А я говорю, не разговаривай, а ставь, как приказано!

— У Фенечки рука порезала.

— Ничего, пусть варом залепит.

— Залепила, а все гниет.

— Ну, ставь кого другого!

— Да ты что ирода строишь, забыл, как детей зовут?

— Давай тогда конопатую!

— Сам ты, черт, конопатый!

— А вот полайся, ссажу с верстака — узнаешь.

— Напугал!

— Так-с, значит, строптившнься. Тогда вот мое слово:

Тонька вместо тебя у окна сядет.

— Наказал!

— В другой раз не то будет. Говорю — значит, сполняй.