"Зарубежная фантастика 2024-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Вероятно, им уже был превышен тот предел, когда даже такие величественные создания, как Осебри 17 Халдесиб, занимавший столь высокое положение, или как Принц Роя и глава Подроя и ответственный офицер флота, могли бы рассчитывать на то, что смогут должным образом его информировать. Поэтому было решено позволить кораблю Культуры продолжать накапливать предполагаемую чуждую — инопланетную ценность (положительную), почетную, до поры до времени, не нарушая, говоря метафорически, движения потока воздуха через улей, то есть, не информируя судно о его статусе.
Как бы ни было, а Гзилт и Зис
— Еще раз здравствуйте. Извините, что была такой… резкой.
— Ничего страшного. Я так понимаю, мы все еще на борту того же корабля Культуры, «Ошибка Не…».
— Да, там же.
— Так что же ты увидела, что тебя так встревожило? — спросил голос из серебристо-серого куба. — Или ты снова собираешься отключить меня?
— Мы смотрели на то, что вы сделали с собой.
— Вот как? И что же…? Ну же, расскажи мне. Между той версией меня, которая здесь, и той, которая сделала с собой то, что сделала, меньше двадцати лет разницы. Когда живешь так долго, как я, это ничто. Я не сильно изменился за это время. По сути, я тот же самый человек. Расскажи мне.
— Вы вложили в глаза свои самые ранние воспоминания, а потом удалили их, — сказала она. — Вы отправились к Ксимениру, в Поясной Город, чтобы сделать это. На месте глаз у вас теперь дополнительные уши.
— …Ну, это, безусловно, доводит мое пристрастие к Слышимому до крайности. — Голос, казалось, искренне позабавило откровение.
— Это выглядит… радикальным. Шокирующим, — сказала Коссонт. — Выглядит как членовредительство.
— Это мое тело, и я могу калечить его по своему усмотрению. Не говоря уже о том, что из уст человека, обладающего четырьмя руками, критика представляется неуместной.
Коссонт открыла рот, но голос продолжил:
— Речь идёт о месте под названием Цетид, не так ли? Горы Звука?
— Да.
— Ха! Логично. Слышал об этом месте четверть тысячелетия назад или больше, с тех пор всё собирался туда съездить. Молодец, что отнёсся настолько серьёзно, что задействовал нечто большее, чем стандартное сенсорное оборудование. Восхищаюсь собой.
Коссонт, лежавшая на своей кровати с кубом на подушке, подняла брови, но пропустила последнее высказывание мимо ушей.
— Ваша старая подруга по имени Тефве навестила вас там, — сказала она, — пытаясь убедить вас рассказать о том, что произошло в момент формирования Культуры, когда Гзилт почти присоединился.
— Вот тебе и клятва старых любовников хранить тайны и уважать частную жизнь.
— Но о чем, черт возьми, вы думали? Вырвать свои собственные глаза? Оставить их Ксимениру!?
— И что же? Наверняка в тот момент это казалось мне хорошей идеей. И не менее очевидной, чем оставить данные с разным информационным барахлом на орбитале Оспина. Например.
— Что вы пытались скрыть?
— Кто знает? Может быть, мне лучше без воспоминаний. Итак, позволь узнать: мы направляемся в Ксаун?
— Да — тихо сказала Коссонт кубу. — И идем к Ксимениру, в Поясной Город, чтобы попытаться вернуть ваши глаза, ваши воспоминания.
— Интересно то, что я не хотел, чтобы воспоминания были уничтожены полностью, просто сокрыты. Какими бы они ни
были… Конечно, если глаза на месте, это не значит, что в них сохранились воспоминания. Я мог их предварительно стереть… Что-то стало тихо. Ты здесь?— Это было бы слишком даже для вас, Нгароэ.
— Все равно. Думаю, я бы не стал этого делать.
— Мне нравится, что я вижу тебя и прикасаюсь к тебе, знаю, что ты рядом, где-то всего в одном вдохе, я чувствую каждый этот выдох, как зыбкое дуновение, пронёсшееся по земле, слышу каждый удар сердца вблизи, и ты настолько близко, что я ощущаю тепло. Моё присутствие, мой обет… Я живу ради этих мгновений. И умираю при мысли, что они могут кануть в Возвышенном.
— Ты говоришь мне самые приятные вещи, какие я когда-либо слышала. Я бы хотела говорить об этом так же красиво.
— Ты черпаешь их из меня, потому что ты их муза, их истинный созидатель — мы творим их меж собой. Я безнадежный прозаик и заика, и всегда им был. Так что ты должна принять на себя половину приписываемых мне тобою заслуг. По меньшей мере.
— Если ты говоришь, что я должна — я должна, но мне неловко, что ты так говоришь, так много даешь мне, а я не могу восполнить твой дар.
— Слова — всего лишь форма, Вирисс. Лишь один из языков, один из способов выражения. Ты говоришь глазами, говоришь своими сладкими устами и нежными пальцами, всем своим телом. Вот так. Что?
— Нет, я просто… обними меня, обними. Будь моим присутствием. Я сделаю всё для тебя. Мне нужно это. Ты же не ненавидишь меня за то, что я так нуждаюсь? Да, я знаю, что нуждаюсь. Моя собственная нужда выдаёт меня.
— О, моя дорогая. Мне нравится, что ты нуждаешься во мне так же сильно, как и я. Отчаянно. Но не расстраивайся. Что?
— Ты ведь не думаешь, что они лгут нам, Сублимированные, не думаешь, что они нас обманывают?
— А это…? Ни на миг. Прошу, успокойся, Вирисс. Конечно, нет. Неужели я рискнул бы потерять тебя? Если бы я хоть на мгновение допустил, что существует хоть какая-то опасность, возможность того, что они нам лгут, что то, что нам предлагают, неправда, и мы можем просто умереть или быть развеяны как туман, я бы никогда даже не подумал об этом, ради себя, тебя, ради нас, ради всех людей.
— Разве Присутствие, нависшее над нами, не угроза? Иногда я смотрю на него, парящее над городом, и оно вызывает во мне дрожь.
— Иногда, признаюсь, и у меня перехватывает дыхание. Что я могу сказать, Вирисс? Обещания принимают разные формы, и чем более… судьбоносными они являются, тем более угрожающе могут выглядеть. Все великие обещания — угроза тому, что происходило до момента, когда они были озвучены. Они угрожают спокойному течению жизни, и мы внезапно становимся консерваторами, хотя и хотим, а порой и нуждаемся в том, что несут перемены. Поэтому над нами, над самим парламентом, нависает эта огромная серая фигура как напоминание о том, что именно здесь было принято окончательное решение, именно здесь мы свернули на предназначенный нам путь. И она напоминает нам, что есть силы, которые находятся вне нас, что сами мы лишь в процессе обретения полноты бытия и ради этого совершаем новый большой скачок.