"Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
И они вошли в крепость. Он жадно впитывал в себя все, что видел: каждый шаг, каждый поворот, каждый угол. Это могло ему при случае понадобиться.
Вот бы ему теперь иметь при себе мандрагору — своего верного, любимого друга! Но он знал, что поступил правильно, отдав мандрагору Мире. Отчасти он сделал это ради нее, отчасти — ради себя самого.
Но почему же они впустили его сюда?
Они знали, что у него нет больше мандрагоры?
Или, возможно, причиной тому было что-то другое?
Впрочем, он не был уверен в том, что захочет знать это.
Что, если ему придется стать здесь пленником? Ему, последнему из тех, кто может помочь?
Но он знал также, что, находясь за пределами крепости, ничем не может им помочь. Для того, чтобы спасти Петера, ему нужно было проникнуть сюда. Иначе будет поздно.
Хейке оказался в помещении, служащем в этой крепости столовой. Навстречу ему шла статная женщина, которую он видел накануне вечером.
Петера нигде не было. Не было и юной Николы, которую он по-настоящему еще не разглядел.
И снова ему пришла в голову мысль: не думают ли они соблазнить его и тем самым обезвредить?
Под словом «они» он подразумевал княгиню Феодору и ее странного слугу, который явно был ее рабом.
Улыбка этой фантастической женщины была лучезарной.
— Добро пожаловать, молодой человек! Мы виделись вчера в трактире, но моей юной родственнице стало плохо.
Стало плохо? «Не сваливай все на других, — подумал он, — ты сама побежала прочь!» Она протянула ему руку, так что Хейке мог бы, если бы захотел, поцеловать ее, но Хейке воспитывался не в высшем свете. Он знал только простую, близкую к природе жизнь словенских крестьян, поэтому он взял ее руку, отвесил глубокий поклон и снова отпустил руку.
Княгиня сделала определенные выводы. Но все же усадила его рядом с собой.
Как надо было с ней обращаться? Только теперь Хейке заметил, что в его воспитании много пробелов. Человечности и душевности в нем хватало с избытком. Но что касалось внешнего этикета, то здесь для него были сплошные дебри.
— Ваша светлость, — сказал он, и это было неплохое начало, она ничего против этого не имела, — простите, что я вторгся в ваш прекрасный дом. Но мой друг пришел сюда утром, хотя мы собирались покинуть Таргул Штрегешти как можно скорее. Он здесь?
Будь она колдуньей или мошенницей, она стала бы это отрицать. Он она этого не сделала, тем самым очень удивив его.
— Да, юный Петер, — с улыбкой произнесла она. — Он здесь, но в данный момент он осматривает крепость вместе с Николой. Скоро они вернутся. Могу ли я предложить вам что-нибудь поесть?
— Нет, благодарю, я только что поел.
— Тогда я знаю, чем мы займемся! Мы тоже осмотрим крепость! Может быть, мы встретим их, хотя крепость довольно большая. Это мое любимое занятие, рассказывать о здешней старине, а гости у нас бывают редко.
Доверительно взяв его под руку, она повела его в соседнюю комнату. Хейке заметил исходящую от нее чувственность. Этот чувственный поток был необычайно сильным, во всяком случае, так казалось ему, не имевшему до этого дела с женщинами.
На ходу Феодора рассказывала ему о крепости. Она прочитала ему целую лекцию о бесноватом Богдане, который расправился со
своими недругами, сидя верхом на коне. О свадебном платье Ансиолы, о Борисе — воеводе, спасшем Ардеал от турок, и о его четырех женах, готовых при малейшем удобном случае выцарапать друг другу глаза. И о тех двух братьях, которые были обезглавлены турками в Мохаче в 1526 году…— Вы, как я понял, сами из рода воеводы, — учтиво сказал Хейке, с восхищением рассматривая свадебное платье Ансиолы.
Коснувшись тонкого шелка, Феодора с грустью произнесла:
— Да, это так. Мой отец был последним воеводой в этом славном роду.
Хейке не видел ничего славного в том, чтобы рубить головы сидящим за столом людям или запирать жен в тесные комнаты.
— Как же удается сохранить в целости и сохранности свадебное платье Ансиолы на протяжении многих столетий? — удивленно спросил он.
— Потому что это платье неописуемо прекрасно, — уклончиво ответила Феодора, — и потому, что она поклялась не надевать это платье до свадьбы, да и потом, как я уже говорила, никто к нему не прикасался.
Хейке кивнул.
— Судя по вашему рассказу, она должна была быть очень привлекательной девушкой. Как могло случиться, что жених изменил ей?
— Ах, вы же знаете, как прихотлива любовь в своих капризах. Временами любовь выбирает совершенно ничтожных персон, вроде новой возлюбленной ее нареченного: та не шла ни в какое сравнение с Ансиолой. Впрочем, у нее была одна слабость…
Она замолчала, решив, видимо, что сказала лишнее.
Желтые глаза Хейке с вызовом смотрели на княгиню.
— Какая же слабость? — спросил он.
— Ах, нет, ничего… — сказала Феодора, махнув рукой и отворачиваясь. — Слишком явное желание быть любимой. Но иногда это отпугивало людей… А вот, взгляните, это княжеская корона моего отца. Видите, сколько здесь драгоценных камней? Один только этот рубин стоит теперь целого состояния…
— В самом деле, — без всякого интереса произнес Хейке.
Что ему говорил о княгине Жено? Что она помешана на мужчинах?
Да, ее манера вести себя с ним, добродушным и неопытным Хейке, наводила на мысли об этом.
Но ее слова об Ансиоле… «Слишком явное желание быть любимой». Он знал, что слово «любить» имеет два значения. Одно из них имело чувственно-духовный смысл, другое — более конкретный, земной.
Помешана на мужчинах — это означало желание быть любимой в постели. Разве не так?
А что, если это относилось к ней самой?
Идя вслед за Феодорой, Хейке чувствовал озноб, словно по телу его ползла какая-то холодная рептилия. Ее бедра были вызывающе округлыми под темным, великолепно сидящим на ней шелковым платьем, тяжелый узел волос на затылке скрывал тонкую, белую, обольстительную шею. Он подумал, что волосы, если их распустить, достанут ей почти до щиколоток, и впервые в жизни Хейке узнал, что такое эротическое влечение. Ему, ведущему целомудренную жизнь, Елена запрещала смотреть на деревенских девушек. Он понимал, что она просто не хотела, чтобы он оказался отвергнутым и обиженным. Хейке не питал никаких иллюзий по поводу своей внешности, он не раз видел свое отражение в лужах и на поверхности металлических предметов.