"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Что случилось, любимый? — спросила Ущуру.
— Там, в горах, заблудилась девочка. Пойду ее поищу.
Он поцеловал ее снова, на этот раз в губы, и ушел. Теперь это воспоминание жгло его, как огнем. Ему было двадцать лет, и больше он ни разу не поцеловал ее. Десять часов спустя, когда он увидел ее снова, она превратилась в обугленный, искромсанный ножами труп. Кошмары Кинды сбылись: пламя поглотило и его, и всех остальных,
Ногусте, когда он отправился на поиски ребенка, такое даже в голову прийти не могло. Он нашел девочку лежащей без чувств, приладил к ее ножке лубок и понес
Из дома собраний при виде его высыпала толпа. Девочка к этому времени очнулась, и ее отец, пекарь Гринан, бросился к ней.
— Я упала, батюшка, и поранилась, — сказала малышка. Ногуста заметил, что рубашка пекаря замарана сажей, и нашел это странным. Гринан взял дочь у Ногусты и только теперь увидел лубок.
— Я нашел ее у Сиалакской лощины, — сказал Ногуста. — Нога сломана, но перелом чистый и скоро заживет.
Крестьяне молчали, Ногуста знал, что их семью в деревне не слишком любят, однако это молчание его озадачило. Он видел теперь, что у многих мужчин одежда тоже измазана сажей.
Из толпы вышел местный помещик Менимас, высокий и тонкий, с глубоко сидящими темными глазами, с холеными усами и бородкой.
— Повесьте его! — крикнул дворянин. — Он поклоняется демонам!
Смысл этих слов не сразу дошел до Ногусты, и он спросил Гринана:
— Что он такое говорит?
Пекарь смотрел на свою дочь, избегая его взгляда.
— Это он тебя унес, Фларин?
— Нет, батюшка. Я пошла в лес, упала и поранилась,
— Дитя околдовано, — вмешался Менимас. — Повесьте его, говорю вам!
Некоторое время никто не двигался с места, но потом несколько мужчин бросилось на Ногусту. Двоих он уложил кулаками, но другие одолели его и повалили наземь. Ему связали руки и поволокли к дубу на рыночной площади. Через высокую ветку перекинули веревку, на шею ему надели петлю.
Веревка впилась в горло, Менимас крикнул: «Издохни, черный ублюдок!», и Ногуста лишился сознания.
Погруженный во тьму, он внезапно почувствовал, что в легкие ему вдувают теплый воздух. Грудь вздымалась, и чей-то рот прижимался к его рту, наполняя его дыханием. Постепенно появились и другие ощущения: жгучая боль в горле и холодок земли, на которой он лежал. Сильные руки нажимали ему на грудь, и властный голос приказывал:
— Да дыши же, паршивец!
Приток теплого воздуха прекратился, и Ногуста сделал громадный, хлюпающий вдох.
Открыв глаза, он увидел над собой листву дуба. Он лежал на земле, и перерубленная веревка все еще свисала с ветки. Потом в поле зрения появилось незнакомое лицо. Ногуста хотел сказать что-то, но из горла вырвался только хрип.
— Не надо говорить, — сказал сероглазый незнакомец. — Горло у тебя пострадало, но жить ты будешь. Вставай-ка. — Ногуста с его помощью поднялся на ноги. Солдаты держали под стражей двенадцать жителей деревни.
Ногуста потрогал горло и снял петлю, которая так и болталась на шее. Борозда, оставленная веревкой, кровоточила.
— Я… спас ребенка, — с трудом выговорил он, — а они напали на меня… ни с того ни с сего.
— Причина у них была, и еще какая. — Сероглазый опустил тонкую руку
на плечо Ногусты. — Ночью эти люди сожгли твой дом и перебили твою семью.— Мою семью?! Нет! Не может быть!
— Они мертвы, и я тебе соболезную. От всей души. Убийцы думали… им внушили… что вы похитили ребенка для исполнения некоего кровавого обряда. Они простые, темные люди.
Ногуста забыл про свое горло.
— Они убили всех? Всех до единого?
— Всех. Их уже не вернешь, однако ты увидишь, как свершится правосудие. Давайте первого! — крикнул военный.
Первым был пекарь Гринан.
— Не надо! — кричал он. — У меня семья, дети! Я им нужен!
— Человек должен расплачиваться за все, что он делает, — сказал сероглазый. — У этого человека тоже была семья. Ты убивал и теперь поплатишься за это. — Женщина из-за спин солдат молила о милосердии, но Гринану накинули на шею петлю и вздернули его.
Так, одного за другим, повесили всех двенадцать человек с отметинами копоти на одежде.
— А Менимас где? — спросил Ногуста, когда последний закачался в воздухе.
— Бежал. У него хорошие связи, и вряд ли он будет наказан.
Предоставив деревенским хоронить казненных, солдаты вместе с Ногустой отправились на пожарище. У Ногусты мутился разум. Семь тел, завернутых в одеяла, лежали в ряд перед руинами дома. Ногуста раскрывал саваны один за другим и смотрел на мертвых. Маленького Кинду огонь не коснулся, и он сжимал в ручонке сплетенный Ущуру ловец снов.
— Он задохся от дыма, — сказал офицер. Ногуста сам вырыл могилы, отказавшись от помощи. Когда он похоронил всех, сероглазый офицер вернулся к нему.
— Мы изловили сколько-то ваших лошадей, но остальные убежали в горы. Сбруйная почти не пострадала, так что я оседлал для тебя коня. Надо, чтобы ты проехал со мной в гарнизон и дал показания… о случившемся.
Ногуста не спорил. Они ехали почти весь день, а на ночь остановились у Делийского водопада. Днем Ногуста ни с кем не разговаривал и теперь лежал под одеялом точно оглушенный, по-прежнему видя перед собой лицо Ущуру и ее улыбку.
Рядом вполголоса разговаривали двое солдат.
— Ты это видел? — спрашивал один. — Жуть какая! Как вспомню, тошно делается.
Ногуста, несмотря на свое оцепенение, ощутил благодарность к этому сострадательному человеку.
— Да уж, — ответил другой. — Белый Волк дышит в рот черномазому! Кто бы в это поверил?
Ногуста и теперь, тридцать лет спустя, ощущал тот холодный гнев, который испытал тогда. Что ж, гнев — это все-таки лучше, чем горе. Гнев живой, и с ним можно сладить. Горе мертво и лежит в тебе грузом, от которого избавиться нельзя.
Ногуста встал и принялся собирать в лесу хворост, говоря себе: «Надо поспать. Скоро явятся убийцы, и тебе понадобится все твое мастерство и вся сила».
Он подбавил дров в огонь и лег, завернувшись в одеяло, положив голову на седло.
Но сон не шел к нему. Зубр проснулся, отошел к дереву и стал шумно мочиться.
— Не нашел я золота, — сказал он, увидев сидящего у костра Ногусту.
— Может, завтра найдешь,
— Хочешь, я посторожу?
— Какой из тебя караульщик? Не успею я лечь, ты уже захрапишь.