"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Он упал на них, широко раскинув руки. Креакины, которым некуда было бежать, в отчаянии вонзили в него мечи. Но Зубр с пронзенным сердцем вцепился в них и сбросил за край пропасти.
Суфия смотрела, как двое воинов в черном и Зубр с распростертыми руками летят, кружась, сквозь тонкие белые облака.
Антикас Кариос подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть этот полет. Бегом он поднялся к Суфии, и она, с сияющими глазами, сказала ему:
— У него опять выросли крылья. Большие, белые крылья.
Теперь Суфия обнимала за шею Антикаса. Он, держа ее одной рукой,
Одно движение, и мир будет спасен. Антикас, стоя на коленях, дотронулся до щечки ребенка. Мальчик повернул к нему голову и открыл ротик, ища сосок.
— Я должна присматривать за ним, — сказала Суфияна ухо Антикасу.
— Что?
— Мне Зубр так сказал, а потом улетел.
Если он убьет младенца, то и Суфию придется убить. Он мог бы сбросить их в пропасть, а потом сказать, что пришел слишком поздно. Из головы у него не выходил Зубр. Старый дуралей пробежал почти полмили с раной, от которой должен был умереть на месте, и перед смертью захватил с собой двух креакинов. Зубр проявил непостижимое мужество, и Антикас вдруг понял, что, убив ребенка, он осквернил бы память о его подвиге. Взяв мальчика другой рукой, он спустился с утеса. Кебра и королева еще не пришли в сознание, Коналин с Фарис сидели у костра, держась за руки, Увидев Антикаса, Фарис просияла улыбкой, подбежала к нему и взяла у него Суфию. Девчушка тут же начала рассказывать, как у Зубра выросли крылья.
Ульменета сидела рядом с Ногустой. Антикасу показалось, что Ногуста состарился лет на двадцать. Его черное лицо стало серым, голубые глаза выражали смертельную усталость. Черный меч все еще торчал из его плеча.
— Можешь его вытащить? — спросила женщина Антикаса.
Он положил ребенка на землю и взялся за рукоять. Ногуста сцепил зубы.
— Держись. — Антикас уперся ногой ему в грудь и мощным рывком вытащил меч. Ногуста закричал и обмяк. Ульменета, зажав руками входную и выходную раны, запела молитву.
Антикас отошел к Кебре и пощупал у него пульс. Тот бился сильно и ровно.
— Он просто спит, — сказал, подойдя, Коналин. — Ульменета уже помолилась над ним.
— Это хорошо.
— Ты видел у Зубра крылья? — спросил парень.
— Не было никаких крыльев, — сердито отрезал Антикас. — Такие истории хороши для детей, которые не могут принимать жизнь такой, как есть. Храбрый старик отдал свою жизнь, чтобы спасти других. Он упал с высоты нескольких тысяч футов, и его тело разбилось о камни внизу.
— Зачем он это сделал?
— В самом деле, зачем? Уйди от меня, парень. Не приставай.
Коналин вернулся к Фарис, а вентриец подошел к озеру и напился.
Он не совсем понимал, почему смерть Зубра так поразила его. Этот грубый неотесанный мужлан был не лучше животного — но с креакинами он схватился первый и первый же бросился спасать детей. Всю жизнь Антикаса учили, что благородство заключено у человека в крови. Есть благородные господа, способные мыслить и чувствовать, и есть крестьяне, которые сродни животным. Только человек высокого рода может понять, что такое рыцарская честь.
Самопожертвование Зубра
не давало Антикасу покоя, Аксиана — вентрийская принцесса, дитя ее — сын человека, прогнавшего старого солдата со службы. Зубр ничем не был им обязан, однако отдал все ради них.Все это вызывало у Антикаса беспокойство. Хуже того — бешенство.
Все вентрийские герои были благородными людьми, отважными и полными всяческих добродетелей. Они не рыгали и не почесывали у себя в паху. А может, и почесывали, улыбнулся вдруг Антикас. Коналин спрашивал, правда ли у Зубра выросли крылья. Если они доберутся живыми до конца пути, эта история получит широкую огласку. Антикас сам будет рассказывать ее, и Суфия тоже. Но поверят не ему, а ребенку. Почему? Да потому, что всем хочется верить, будто герои не умирают — они продолжают жить где-то, чтобы со временем вернуться в мир. Лет через сто о настоящем Зубре никто и не вспомнит. Он превратится в златокудрого красавца-юношу, побочного сына вентрийского вельможи. Антикас взглянул на спящую Аксиану. Быть может, в грядущих преданиях Зубр станет ее тайным любовником и отцом ребенка, которого спас.
Когда Антикас вернулся в лагерь, Ногуста спал, а королева проснулась и кормила сына. Ульменета подозвала к себе Антикаса и сказала:
— Рана тяжелая. Я сделала что могла, но он очень слаб, и я не ручаюсь за его жизнь.
— Зато я ручаюсь. Он боец и так просто не сдастся.
— Боец стар, и его мучает не только рана, но и горе. Зубр был его другом, и он знал, что тот умрет.
— Да, он знал, — кивнул Антикас. — Что требуется теперь от меня?
— Ты должен довести нас до Лема.
— Почему этот заброшенный город так важен? Что можем мы найти в его руинах?
— Приведи нас туда — и увидишь. У нас есть еще час времени, а потом я разбужу спящих.
Антикас увидел кровоподтек у нее на виске и сказал:
— Удар был жестокий. Как ты себя чувствуешь?
— Тошнит немного, но жить я буду, Антикас Кариос, —устало улыбнулась она. — У меня есть карты — не хочешь ли взглянуть?
Он развернул одну, и Ульменета придвинулась к нему.
— Вентрийская армия идет вот отсюда, — показала она. — Они движутся серпом, полагая, что мы будем прорываться к морю. Еще два дня, и они перекроют все дороги, ведущие к Лему.
— На этой карте не указан масштаб. Я не могу сказать, как далеко нам до города.
— Меньше сорока миль на юго-запад.
— Я обдумаю, как лучше туда проехать. — Антикас бросил взгляд на Аксиану, которая сидела далеко и не могла их слышать. — Для нас и для всего мира было бы лучше, если бы Зубр прыгнул в пропасть вместе с ребенком.
— Нет, — возразила Ульменета. — Повелитель демонов уже начал Великое Заклятие. Смерть ребенка завершила бы его, принесли бы дитя в жертву или нет.
Антикаса пробрала дрожь, и он отвернулся, вспоминая, как его пальцы тянулись к горлу ребенка.
— Что ж, — сказал он наконец, — это придает глянец гибели старика.
— Такой подвиг не нуждается в глянце.
— Пожалуй. — Антикас отошел, и маленькая Суфия, сидевшая с Коналином и Фарис, подбежала к нему.
— А он прилетит к нам опять? Я буду смотреть на небо — вдруг его увижу?
— Да, он прилетит, — ответил Антикас. — Когда будет нужнее всего.