"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Мой дорогой, — загремел он. — Присоединяйтесь к нам. Позвольте представить вас нашему Мойдарту.
Подошедший к столику борец навис над обоими сидящими мужчинами. Он поклонился Мойдарту, и в этот момент их взгляды встретились. Чайну почудилось, словно что-то холодное коснулось его сердца, и он инстинктивно понял: этот человек опасен.
— Для меня честь познакомиться с вами, господин.
— Полагаю, вы позаботитесь о том, чтобы вся эта ерунда закончилась хорошо, — сказал Мойдарт, и епископ покраснел от смущения.
— А как все должно закончиться, сир? — спросил Чайн.
— Прежде всего, ничего
— Для нашего народа этот турнир не более чем развлечение, — вставил епископ. — Никакой опасности нет.
— Вы глупец. Объясните ему это, Чайн Шада. Расскажите об опасности затеянного развлечения.
Чайн посмотрел в глаза епископу и понял, что тот напуган.
— Даже самые сильные бойцы, самые прославленные чемпионы не застрахованы от случайности. Можно нарваться на удар, после которого мозги рассыпаются в пыль. Или встретить противника, который не хочет уступать. Или поскользнуться на кровавой луже. Все предусмотреть невозможно.
— Но… Но… Горайн сказал, что может победить любого горца.
— В теории именно это он и должен сделать.
— Если он проиграет, — сказал Мойдарт, — вы уничтожите того, кто побьет его.
— Я здесь для того, господин, чтобы провести показательный поединок. Если Горайн проиграет — что весьма маловероятно, — то мой противник выйдет на помост после пяти или шести схваток. Он просто не сможет противостоять мне.
— Тогда вы без труда с ним справитесь, — сказал Мойдарт. — Последствия любого иного исхода будут крайне неприятны.
Он поднялся и направился к выходу. Епископ последовал за ним.
Настроение было испорчено, но Чайн не мог позволить себе проявление эмоций. Оставив так и не выпитый сок, он тоже вышел из палатки и смешался с толпой. Увидев знаменитость, люди улыбались, махали руками и даже кланялись.
Шада не стал возвращаться к помосту, а вместо этого решил посетить вторую половину поля. Здесь перед ним никто не раскланивался, но он почувствовал на себе неприязненные взгляды. Пожалуй, путешествие на север было большой ошибкой.
— А ты не так уж и крепок, — сказал кто-то.
Чайн оглянулся и увидел справа от себя жилистого горца в обветшалом килте и длинном плаще. Задира держал в руке кувшин и слегка покачивался.
— Внешность бывает обманчивой, — спокойно ответил Шада.
Два возникших неизвестно откуда стражника схватили горца за руки, и Чайн понял, что находится под охраной.
— Отпустите его! Быстро! Мы разговариваем.
— Сир, нам поручено…
— Оставьте его в покое и займитесь своими делами. Мне сопровождающие не нужны.
Стражники помялись, но подчинились и отпустили горца.
— Спасибо за заботу, ребята, но обо мне не беспокойтесь.
Они переглянулись, пожали плечами, но все же убрались на варлийскую территорию.
Пьяный горец смачно выругался:
— Без поддержки не обходишься, да?
— Похоже, что так, — сказал Чайн и двинулся дальше. На истоптанной, грязной площадке только что начался очередной поединок. Борец остановился. Одним из участников был громадный
одноглазый и уже немолодой мужчина. Ему противостоял парень с хорошо развитыми плечами и длинными руками. Несколько секунд они кружили, оценивая друг друга, потом тот, что помоложе, сделал ложный выпад левой и тут же ударил правой. Получилось неплохо. Одноглазый покачнулся и ответил зубодробительным прямым левой. Кулак врезался в челюсть, и соперник одноглазого как подкошенный рухнул наземь.— Гримо! Гримо! — скандировала толпа. Одноглазый поднял руки и поклонился. Взгляд его упал на Раина.
— Хочешь получить небольшой урок, варлиец? — крикнул он.
— Возможно, попозже. Удар был хорош.
— Молот… паннонов, — отозвался боец.
Шада заметил запинку. Толпа тоже. По ней прокатился смех.
— Пригляди за товарищем, — сказал Чайн. — Боюсь, он нахлебается грязи.
Гримо оглянулся и тут же, опустившись на колени перед лежащим без сознания парнем, перевернул его на спину. Действительно, ноздри и рот упавшего были забиты грязью. Гримо вытер ему лицо, и парень судорожно вздохнул.
Чайн продолжил путь и, сделав несколько шагов, остановился у лотка, на котором были разложены безделушки, в большинстве своем дешевые, из меди и бронзы, но встречались и серебряные. Он наклонился, чтобы рассмотреть их получше, и краем глаза заметил подошедшего сбоку мужчину. Им оказался Мулграв.
— Развлекаетесь, сир?
— Люблю гулять в хорошую погоду. А вы? Вам поручено сопровождать меня?
— Было бы очень некстати, если бы праздник омрачило какое-нибудь происшествие. Крепких напитков здесь хватает, и, если пьяный горец нападет на варлийского чемпиона, толпа может повести себя непредсказуемо.
— Давайте прогуляемся, — предложил Шада.
— С удовольствием, особенно если мы сможем вернуться на другую половину поля.
— Как скажете, капитан.
Они прошли до северного края, за которым начинался небольшой лесок.
— Что здесь происходит? — спросил Чайн.
— А что вы имеете в виду?
— К чему эта абсурдная затея? Кому вздумалось сокрушить дух горцев?
Мулграв вздохнул:
— Я не тот человек, который сможет оправдать это. Но объяснить постараюсь. Вам скажут, что проблема тут историческая. Вы с далекого юга. Вам не понять, какая ненависть зреет в этих горах. Старики до сих пор помнят восстания, помнят, как горцы уничтожали крестьян и горожан, разорения и кровопролития. Кланы не забыли дни, не столь уж далекие, когда солдаты занимали их селения, убивая женщин и детей. Наш народ боится, что если мы позволим горцам обрести гордость, проникнуться уважением к себе, то они снова восстанут. Вот почему так недоволен Мойдарт. Вы полагаете, Горайн победит?
— Должен.
— Лучше бы ему постараться, — сказал Мулграв. — Мойдарт не простит поражения.
— Нетрудно догадаться.
После полудня погода не испортилась, солнце сияло все так же ярко. Гэз Макон на пегом мерине выиграл первое из конных состязаний, успешно преодолев двенадцать препятствий. Горожане бурно приветствовали его победу, хотя сам юноша особого восторга не проявил. Капитан Мулграв оказался сильнейшим в состязании по сабле, срубив одиннадцать «голов». Гэз занял четвертое место и радовался этому больше, чем своему триумфу.