Заря славянства. V — первая половина VI века

Важнейший, имевший сакральное значение элемент одежды издавна представлял у славян пояс. Имеется немало находок металлических частей поясов (пряжки, бляшки из бронзы, серебра и железа, нередко фигурные). На ногах мартыновских фигурок облегающие штаны, доходящие до щиколоток, и остроносые башмаки или сапоги [214] .

Упоминаемый Прокопием плащ (точнее, тривоний — грубый, «варварский» плащ, аналог позднейшего корзна) изредка застегивали металлическими фибулами и пуговками, а чаще стягивали обычной тесьмой [215] . Это был плащ без рукавов, широко распространенный в Средние века. Другим видом мужской верхней одежды, судя по металлической статуэтке из Требужан, был короткий кафтан с глубоким вырезом на груди — нечто типа кожуха [216] . Для изготовления верхней одежды (в том числе неизвестной нам для того времени с достоверностью зимней) использовались меха и шкуры диких животных, но в первую очередь овчина [217] .

214

Федоров — Полевой. 1973. С. 294, 297; Седов. 1982. С. 258, 259.

215

Седов. 1982. С. 259.

216

Там же. С. 258.

217

Ср. об одежде древних чехов у Козьмы Пражского (Козьма. 1962. Гл. 3. С. 35).

Неизвестны нам и головные уборы славян того времени. Мартыновские статуэтки показывают, что анты, как позднейшие словаки и украинцы Карпат, отращивали длинные волосы. Карпатские горцы в историческое время заплетали отросшие волосы в несколько кос [218] . Отращивались и волосы на лице — усы и борода издревле считались признаком мужественности. Славяне пользовались теплыми головными уборами из меха и кожи лишь зимой.

О женской одежде в письменных источниках данных нет. Женщины носили более длинный (до колен и ниже) «хитон», а также пояс и остроносые сапожки. Антские женщины застегивали накидку на плечах (оплечье?) пальчатыми фибулами. Словенки чаще пользовались для этого тесьмой. Женский головной убор был близок позднейшему кокошнику, включал в себя серебряные налобные венчики и наушники. К головным уборам крепились височные кольца разных типов, подвески. Из украшений известны также серьги, части ожерелья-монисто (бусы, швейные обручи), браслеты [219] . Издревле славянские женщины носили длинные волосы, заплетавшиеся в косу.

218

Седов. 1982. С. 72; Народы I. С. 251; Этнография восточных славян. С. 266.

219

Федоров — Полевой. 1973. С. 294, 297; Седов. 1982. С. 24–26, 259–260.

За своей внешностью славяне, естественно, следили меньше, чем цивилизованные граждане империи. Но вопреки Прокопию [220] , славяне издавна придавали большое, в том числе сакральное, значение ритуальным омовениям [221] . Как раз около описываемого периода было заимствовано из народной латыни слово *ban’a, «баня» [222] .

О пищевом рационе этого периода можно только догадываться на основе языковых и сопоставляемых с ними этнографических данных. В пищу употреблялись хлеб из кислого (*хlеbъ) и пресного (*kruхъ) теста, разного рода ритуальные и праздничные мучные изделия, крупяные каши. Для употребления в пищу возделывались овощи, выращивались или собирались ягоды, фрукты. Из напитков к числу древнейших относятся квас, мед («вместо вина», по словам Приска [223] ), пиво.

220

«Они постоянно покрыты грязью» (Proc. Bell. Goth. VII. 14: 28; Свод I. С. 184–185). На Прокопия здесь оказывает большое влияние стереотип изображения «варваров». Недаром он по «грубому и неприхотливому нраву» и пресловутой «грязи» сравнивает славян с «массагетами» и притом говорит об их «гуннском нраве». В том же описании Прокопий говорит о русоволосости и «красноватом», то есть обычном североевропейском, цвете кожи славян, а также об их большом росте и физической силе. Здесь же он отмечает, что «они менее всего коварны или злокозненны». Эти замечания, конечно, более справедливы, но в целом вписываются в тот же стереотип.

221

Обрядами омовения сопровождались многие календарные праздники и переходы из одной половозрастной группы в другую. Ср. этимологию глагола *myti(se) (ЭССЯ. Вып. 21. С. 76–79).

222

Из нар.-лат. banes, balnia, «баня» (ЭССЯ. Вып. 1. С. 151–152).

223

Свод I. С. 84–85.

Разнообразна была животная пища — молочные продукты, яйца, мясо и рыба. О потреблении мяса можно судить также и по археологическому материалу, и по письменным источникам. В пищу шло мясо как домашних (говядина, свинина, козлятина, редко конина), так и диких животных (в основном кабана), птицы. Употребление в пищу волчатины и медвежатины происходило редко, будучи связано с древним ритуалом поедания тотема ради восприятия его силы.

Передвигались славяне в основном пешком. Среди антов была, как уже говорилось, больше распространена верховая езда. Использовались и четырехколесные возы на воловьей или лошадиной тяге. Реки славяне могли пересекать вброд, по льду или на плотах. Для плавания по крупным рекам применялись лодки-однодеревки (праслав. *cьlnъ; у греков именовались моноксилами). По морю славяне в первой половине VI в. еще не плавали.

Военное дело словен и антов характеризует Прокопий. Согласно ему, словене и анты нападают преимущественно пешими [224] . Отдельные упоминания о конных отрядах в первой половине VI в. могут быть связаны с антами [225] . Вооружение их составляли небольшие деревянные щиты, копья и луки со стрелами. Доспехов не было [226] . Наконечники копий и небольших дротиков, судя по археологическим находкам, делались из железа, стрел — из железа и кости [227] . Меч (праслав. *mеcь) был известен, но как чужеземное оружие [228] .

224

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 25; Свод I. С. 184–185.

225

Proc. Bell. Goth. V. 27.1–2; Свод I. С. 176–177 (о «гуннах, склавинах и антах»); Marc. Chr. А. 517 («гетские всадники»; см. далее, гл. 2).

226

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 25; 38:17; Свод I. С. 184–185, 192–193. Более того, по Прокопию, некоторые славянские воины сражались полуголыми. Это, скорее всего, члены воинских «оборотнических» братств. Универсальный характер имеет представление о неуязвимости собственной кожи оборотня. Отражено оно и в славянских поверьях. Известно, что скандинавские берсерки срывали с себя в бою доспехи.

227

Федоров — Полевой. 1973. С. 298; Седов. 1982. С. 16.

228

См.: ЭССЯ. Вып. 18. С. 38–42 (о вероятном заимствовании слова из кельтских языков латенской эпохи). Отдельные мечи могли попадать в руки славян как трофеи. Ср. упоминание меча в руке «варвара» (славянина?) в «Луге духовном» Иоанна Мосха (Свод II. С. 184). См. гл. 2.

Прокопий отмечает особое умение антов вести войну в горной местности [229] . С другой стороны, и словене, по его словам, неохотно спускались на равнину [230] . Тот же автор не раз отмечает умение словен нападать из засады и заставать врага врасплох [231] . Говорит он и о доблести, проявляемой антскими воинами в бою и содействующей их победам [232] . Дальнейшее развитие военной тактики славян происходит в течение первой половины VI в. (особенно в 540-х гг.), в ходе нападений на Восточную империю.

229

Proc. Bell. Goth. VII. 22: 1–6; Свод I. С. 186–187.

230

Proc. Bell. Goth. VII. 38: 7; 40: 7; Свод I. С. 192–193, 196–197.

231

Proc. Bell. Goth. VI. 26: 17–24; Свод I. С. 176–179; Proc. DA. IV. 7: 13, 17; Свод I. С. 206–207.

232

Proc. Bell. Goth. VII. 22: 5; Свод I. С. 186–187.

Семья и община

Основной ячейкой славянского общества была большая семья. С большими семьями следует связывать группы домов (по два и более) на поселениях, отстоящие друг от друга на значительное расстояние. На поселениях таких групп чаще всего две-три, но иногда больше. Наряду с делокализованными (живущими в нескольких домах) большими семьями имелись и семьи, живущие в отдельных домах. Так, на поселении Корчак IX выявлена группа из пяти домов и отстоящие от нее два отдельных дома. На других словенских поселениях иногда встречается разбросанное положение жилищ, не образующих групп [233] . С большими семьями связываются также коллективные курганные усыпальницы и группы захоронений в грунтовых могильниках (таких как Сэрата-Монтеору) [234] .

233

Седов. 1982. С. 13, 22.

234

Федоров — Полевой. 1973. С. 294; Седов. 1982. С. 18.

Строение большой неразделенной семьи хорошо изучено по славянскому этнографическому материалу. Большая семья включала несколько брачных пар и объединяла родственников до третьего от родоначальника поколения. Проживавшая, как правило, в одном доме «отцовская» большая семья могла превратиться в «братскую». Последняя проживала в нескольких домах и включала семьи женатых братьев до второго от них поколения. Она уже представляла переходную форму от большой семьи к патронимии. В отличие от «отцовской» семьи, где функции главы переходили от отца к сыну, в «братской» главой считался старший из здравствующих братьев, и власть его была меньше. И «отцовская», и «братская» семья коллективно владела имуществом, занималась производством и потреблением продукта [235] .

235

Народы I. С. 256, 340–341, 418–419, 444, 461, 474–475, 490–491; Этнография восточных славян. С. 363. Югославянскую задругу часто отделяют от больших семей восточных славян и словаков, относя скорее к патронимическому типу (Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963). Но более аргументирована другая точка зрения — задруга является следствием эволюции большой семьи при сохранении многих ее характерных черт (в частности, и фигуры главы семьи). Характерно в этом плане объединение болгарских «фамилий» (преемниц задруг, объединявших уже малые семьи) в «роды». Эти «роды», соответствующие патронимиям, были известны также черногорцам и в пережиточных формах македонцам.

Древним славянам были известны как «отцовские», более консолидированные, так и «братские» семьи. По мере разрастания «братской» семьи от нее могли отделяться новые, «отцовские». Так и произошло на поселении Корчак IX. В собственности семей находились орудия труда и его конечный продукт.

Глава семьи — старший мужчина — обладал широкой властью над членами семьи, вплоть до судебной, был хранителем традиционного семейного уклада. Он же руководил хозяйственной деятельностью мужской части семьи и отчасти работой женщин вне дома, представительствовал от имени семьи в общине. Велика была роль и старшей женщины (не всегда супруги главы семьи). В ее ведении находилось домашнее хозяйство; она могла быть советчицей старшего мужчины. В коллективном ведении семьи в той или иной степени находились вопросы вступления в брак младших членов, распоряжения имуществом.

Иерархия внутри семьи зависела от возраста и семейного положения. В наиболее зависимом положении находились сироты, младшие вдовы, а также снохи. Имущественные права женщин и сирот, как правило, были в той или иной степени ущемлены. Так, в «братских» семьях в случае выделения сирот отцовская доля имущества делилась ими с его братьями. Дочь могла иметь имущественное право только на приданое своей матери. В то же время старшая женщина, овдовев, сохраняла свое положение [236] .

236

Народы I. С. 256, 340–341, 418–419, 474–475; Этнография восточных славян. С. 365.

Следующей ступенью в славянской общественной организации была патронимия («род» в самом узком смысле), образовывавшаяся в результате разрастания первоначальной большой семьи. Значительная часть славянских поселений описываемого времени соответствует именно патронимическим общинам.

Этнографическими преемниками древнеславянской патронимии являлись южнославянский род и белорусское дворище (древний термин для патронимии или отдельно проживающей большой семьи). Судя по этим поздним формам, патронимия изначально располагала правом коллективной собственности на землю и вела общую хозяйственную деятельность. Главы у патронимии не было, хозяйственные и правовые проблемы (распределение продукта между семьями, разбор конфликтов между членами патронимии и в исключительных случаях семейных разладов) решались сообща [237] . О совместном ведении хозяйства в пределах патронимии свидетельствует и археологический материал [238] .

237

Народы I. С. 340–341, 474–475, 490; Этнография восточных славян. С. 173.

238

Седов. 1982. С. 243–244; Седов. 1995. С. 72–73. Память о «золотом веке» коллективной собственности и равенства сохранилась из славянских хронистов у Козьмы Пражского (Чешская хроника. Гл. 3). Но это описание слишком изобилует литературными клише, чтобы быть подлинным отражением фольклорной традиции.