Засада на черной тропе

Нарушитель мчался через остров к заливу, где была спрятана его лодка. Вдруг он остановился и спрятался за дерево. Густая длинная тень ложилась от его фигуры, и по движению тени Карацупа наблюдал за врагом. Сбычившись, тот сжимал в руке пистолет и наблюдал за тенью Карацупы. Нарушитель не собирался сдаваться, но и не стрелял: берег патроны. По выстрелам Карацупа уже знал, какой системы у врага пистолет и сколько осталось у него в обойме патронов. Подходить было еще опасно.

С реки донесся далекий всплеск: на выручку спешили молодые пограничники. Шум услыхал и нарушитель. Тень от его фигуры метнулась в кусты. Тут бы и стрелять! Но Карацупа сдержался: бандита нужно взять живым! Враг это понял и тотчас воспользовался своим преимуществом: ломая кусты, вспугивая птиц, он побежал к лодке. Карацупа ждал этого, со всего разбега повалился на землю и снизу, от корней трав, посмотрел на мелькавшие в воздухе голые пятки.

Вот они подскочили над корягой и только коснулись песка — раздался выстрел. Нарушитель вскрикнул и рухнул во весь свой огромный рост. Страшно выругавшись, он поднялся, встал на колено и, не целясь, выстрелил. На голову следопыта посыпались сбитые пулей листья.

Карацупа спрятался за ветку: враг стрелял отлично, и нужно было терпеливо ждать минуты атаки. Нарушитель пополз к обрыву. За ним тянулся кровавый след. Временами он поднимался, чтобы прицелиться. Но Карацупа не выходил из укрытия: он ждал.

— В последний раз: стой! — крикнул следопыт и, улучив мгновение, когда верзила перебирался через сваленное дерево, выстрелил ему снова в ноги.

Бандит кинулся вперед и тяжело свалился с песчаной кручи в реку. Холодная вода освежила его, он привстал на колено и зло посмотрел на берег. Карацупа подбежал к кусту, нарочно тронул ветку. Свистнула пуля.

«Остался один патрон… — подсчитал Карацупа. — Нужно заставить выстрелить его в последний раз. Только скорее! А то он бросится в реку. Тогда его унесет течением на чужую сторону. Скорее, скорее!..»

С невероятными усилиями бандит поднялся. Он хотел нырнуть, но тогда над обрывом заманчиво мелькнула тень Карацупы. Бешенство охватило врага, бандит выругался и выстрелил. Тотчас из кустов выскочил Карацупа. Теперь он мог точным выстрелом из маузера поразить врага. Бандит завертелся волчком, всплеснул руками и упал в воду.

— Лови его! — закричал Карацупа подоспевшим бойцам. — Не давай уплыть!.. Тащи на берег!..

Следопыт тяжело дышал, руки его дрожали, на лбу вздулись синие жилы.

— Что с Ингусом?.. Где Ингус?.. — спрашивал он молодых пограничников.

Четвероногий друг

Ингус выжил. Похудевшая овчарка лежала в клетке на мягкой подстилке и жалобно смотрела на Карацупу. В золотистых глазах Ингуса таились боль и тоска. Можно было подумать, что Ингус переживал за своего проводника. И действительно, следопыт осунулся, сильный и широкий подбородок его заострился, глаза покраснели и запали глубоко в глазницах.

— Ингус… дружище… — Карацупа вздыхал, молча поглаживая лапу овчарки.

Начальник заставы не беспокоил после всего пережитого Карацупу; следопыт проводил целые дни около своего четвероногого друга. Он вспоминал в те часы недалекое сравнительно прошлое.

Вот он с другими призывникам, приехавшими из казахских степей, слушает ка перроне полковую музыку, всматривается в лица пограничников, вышедших встречать молодое пополнение. Вот он впервые стоит в строю пограничников. Вместо штатского пиджака на нем уже защитного цвета гимнастерка и брюки, на ногах — армейские сапоги. Началась новая жизнь, жизнь бойца-пограничника. Ему очень хотелось стать проводником розыскной собаки.

— В школу розыскных собак хочешь? — Никита вспоминал, как инструктор учебного пункта Ковригин, обстоятельный человек с загорелым лицом, критически посматривал на его щуплую фигуру, короткие ноги и худенькие плечи. — М-да!.. Значит, к собачкам хочешь? Так… — Инструктор нахмурился. — Думаешь, с собаками полегче будет? Ошибаешься! Работать с розыскными собаками трудно, ой, как трудно! И в дождь, и в снег, и в жару, и под ветерок когда пули свистят, и когда тьма-тьмища такая, что призраки видишь, — иди смотря след, ищи нарушителя… Да что я говорю, — встрепенулся Ковригин. — Следы-то ты когда-нибудь видел? Собак видел? Собаку знаешь?

— С Казахстана я, — ответил Карацупа. — Скотину по-сиротски пас. Без собаки в степи пастух что без ног и без глаз.

— Покажи руки! — Ковригин посмотрел на широкие, натруженные ладони Карацупы, потом снова взглянул на худосочного бойца.

Карацупа не просил его, не заискивал, а сурово и просто смотрел на инструктора. Свинцово-тяжелый взгляд серых глаз Карацупы был так холоден, что не по себе стало даже бывалому воину.

— В глазах у тебя что — льдинки, что ли? — усмехнулся Ковригин, — Тяжелый у тебя глаз, товарищ Карацупа. Это хорошо: гипнотизировать нарушителей будешь. Значит, говоришь, собак видел?

— Когда пастухом был, у меня своя собака была, Дружком называл, — обрадованно заговорил Никита. — У нас, в Атбасаре, Дружок мне помогал — по кулацким клуням хлеб искал. В ямах зерно кулаки прятали, а он находил.

— Дружок? Это хорошо. Только такое имя пригодно для дворняжки. А для пограничной, для розыскной собаки кличку другую нужно. Построже. Короткую, звучную, с четким окончанием. Ну, а след где видел?

— Собака и след в степи — друзья пастуха, — скромно ответил молодой пограничник.

Ковригин засмеялся. Засветились его глаза, разгладились суровые морщины на его лбу. Карацупа понял: он будет учиться в школе инструкторов розыскных собак.

— Начнем с обшей подготовки, — предупреждал его Ковригин. — Потом уже займемся собаками. Школа у нас новая, дело — новое, а собак еще мало, да и коней не хватает — только все заводим: граница обстраивается. Трудности будут.

Никита воспрянул духом, но вскоре приуныл — ему, самому низкорослому среди новичков бойцу, дали такую огромную лошадь, что с земли он не мог достать до холки Баяна. К тому же у Никиты не хватало и сил седлать богатырскую лошадь. Пришлось ему сделать специальную скамеечку, с помощью которой, еще в стойле, он забирался в седло и затем уже верхом выезжал во двор и вставал в кавалерийский строй.

Нашлись шутники, которым доставляло удовольствие подсмеиваться над Карацупой и его громадным конем. Ковригин заступился за новичка и приказал дать ему другую лошадь. На этот раз Никите достался Орлик — маленький толстенький конек с отвисшим брюхом. Снова шутники принялись потешаться над Никитой, но Орлик пришелся ему по душе — конек был понятлив, послушен, а, главное, забираться на него можно было уже без скамейки.

Шутники однако и тут не растерялись: коротконогую толстенькую лошаденку и маленького Карацупу они прозвали Патом и Паташоном, а потом уже совсем кратко — «два Паташончика».