Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи

Приехали не так уж и поздно, однако сильно уставшие. Сказывался длинный перелет и не менее длинный переезд.

Шеметова думала, вылезут из машины – и спать. Но не тут-то было.

Взглянув на стол – огромный, самодельный, из толстенных сосновых плах, – Ольга поняла, почему у Анны Ивановны «не получацца» их встретить. Потому что даже при помощи детей сварганить такое количество вкусностей за один день представлялось малореальным.

Но все стояло на столе: пресловутые «калитки» рыбные, мясные, с яйцом и луком, с капустой, с яблоками и морошкой – видов семи, если не больше. Рыба – ряпушка и щука – соленая, жареная, тушеная. Привезенных ими сорог – килограммовых «плотвичек» – дочки тоже уже готовили к превращению в кулинарные бриллианты. Мясо разных сортов и способов приготовления. Про овощи можно не упоминать – и без них стол просто ломился.

Странное дело! Минуту назад Шеметова смертельно хотела спать. Ничего больше не хотела, кроме как сменить неудобный сидячий сон на комфортабельный лежачий. А тут вдруг аппетит проснулся. И, судя по блеску глаз Багрова, не у нее одной.

Анна Ивановна зашла в дом – куда-то она отходила. Бросилась к Ольге, поцеловала. Потом степенно поздоровалась за руку с Олегом Всеволодовичем.

Виктор при ней не то чтобы стушевался. Но было понятно, кто в доме хозяин. Точнее, хозяйка. Впрочем, это точно не было каким-либо иерархическим или, хуже того, рабским подчинением. Это было добровольное подчинение по любви – так про себя определила Шеметова отношения в приютившем их на пару дней доме. «Вот бы мне так с Багровым», – позавидовала девушка. На крайний случай она была готова занять и подчиненное положение – временно. Лишь бы с Багровым.

В огромную комнату сошлись все многочисленные отпрыски Куницыных и бабушка, Мария Петровна, мама Анны Ивановны, тоже еще вполне крепкая, с крупными чертами решительного лица пожилая женщина.

– Об вас только и думала, – тихо сказала она, двумя руками пожимая Ольгину ладонь.

Да уж, захочешь – не забудешь, зачем они сюда приехали. Все красоты и все вкусности подчинены одной лишь сверхзадаче: вызволить из неволи их любимого и несчастного Лешку, не дать ему сгнить в каменном мешке. Или, по крайней мере, оставить хоть какую-то надежду на перемену его злой участи.

К сожалению, при трезвом рассмотрении задачи выводы были малоприятные. Борьба будет, разумеется, не за освобождение парня, а за теоретическую, полупризрачную возможность когда-нибудь увидеть его на воле.

Ольга в очередной раз здорово расстроилась. Конечно, она с самого начала понимала, во что ввязывается. Но одно дело – теория, а другое – беседовать с бабушкой «закрытого» навсегда молодого парнишки. Да и смертную казнь в России никто не отменял. Сейчас есть мораторий на ее применение – завтра может не быть.

Багров так не переживал. Олег Всеволодович вовсе не был бесчувственным. Просто жизненный опыт имел побольше и живую свою душу научился прикрывать от ежедневных болезненных уколов. Это лучше, чем инфаркт в тридцать лет.

Вскоре все сели за стол. Все – это одиннадцать человек, с детьми и бабушкой. Не успели начать, как подошли еще трое – две крепкие краснощекие женщины и средних лет мужчина, Глеб.

А потом Ольга и считать перестала, кто-то входил, кто-то выходил – движение было неостановимое, изба огромная, народ ее не переполнял.

И гости, и хозяева, несмотря на очевидный интерес к приехавшим московским адвокатам, надоедливыми не были. По крайней мере, Шеметова успела попробовать значительную часть выставленных на столе вкусностей. Но ублажение живота своего никак не мешало ей вникать в важную для дела информацию.

Например, бабушка Лешки, утянув Ольгу в сторонку, рассказала ей, как, собственно, это преступление века было раскрыто. Оно бы и никак не было раскрыто – продолжавшийся снегопад уничтожил все следы и запахи, кинолога с собакой даже не вызывали. Ребята же, забравшие у убитого майора его пистолет, сразу ушли с места событий, причем не в сторону деревни, а в сторону трассы, где их следы исчезли насовсем.

Пистолет, кстати, добавлял проблем, хотя и без него хватало. Зачем парни это сделали, неясно. Тем более сами же выбросили ненужную увесистую железку в заброшенный колодец. Но обвинение в хищении оружия добавилось.

Милиции понаехало – когда труп обнаружили – видимо-невидимо. Не только районное, но и областное начальство прибыло. Отрабатывали разные версии. Трясли даже архангельское преступное сообщество – может, крышевание местных не поделили? Искали среди «транзитных» – в ту зиму бежали два опасных преступника. Но их путь явно не лежал через Любино и окрестности.

Постепенно колесо розыскных усилий, сначала активно раскрутившись, начало сбавлять обороты. Чуть не всех подозрительных проверили. Безрезультатно.

Лешку тоже проверяли, хоть и не считали его сильно подозрительным – уж больно мал и неказист. Велик, может, и сопрет, но чтоб на убийство… Дурачка Ваську вообще не тронули.

Сразу разобрались в этой ситуации только Анна с Виктором да бабушка Марья. И сына своего знали. И пропажу ружья невозможно было не обнаружить.

Холодный ужас поселился в их сердцах.

Но не в сердце Лешки. Он даже повеселел, особенно когда понял, что убийство раскрыто не будет. Себя виноватым не считал: восемнадцать лет Алексей Васильевич готовил свою смерть. Лешка – лишь исполнитель. Спусковой крючок. А нажал на него оголтелый майор сам, это был его выбор.

Анна и Виктор даже не могли толком поговорить с сыном. Он просто не отвечал на вопросы.

В этих условиях приняли решение – оставить все как есть. Тем более что природа была на их стороне, уничтожив следы и улики. Анна Ивановна даже в церковь стала ходить, чего раньше не делала. Замаливала ужасный поступок сына. Просила Всевышнего перевести его грех на нее, это ведь она его не так воспитала, не так научила жизни. С мужем договорились, что если когда-нибудь речь зайдет о ружье, то ружье у них украли. Поскольку никто из них не охотится, заметили не сразу. Кто и когда украл – не знают.

Пока предосторожности были излишни – никто ничем у них не интересовался.

Впрочем, всех подробностей бабушка Марья не знала. Или, по крайней мере, не стала Ольге рассказывать. А рассказала она про то, как жуткая тайна выплыла на поверхность.

Мать дурачка Васьки, Вера Антоновна, сильно пьющая женщина, велела сыну зарезать курицу. Тот послушно взял топор, вышел на улицу и… вернулся домой.

– Не буду, – сказал он матери.

Та взъярилась: даже дурак перестал ее слушаться! Поняв, что сын все равно не выполнит приказа, взяла топор сама.

– Иди поймай, – велела она Ваське.

Тот не стал отказываться, пошел, поймал пеструшку. Отдал матери. Женщина одним ударом отсекла несчастной голову. Кровь фонтаном окропила белый снег.

Обычная деревенская картина, даже драмой не назовешь.

Вроде бы и вся история.

Мать уже ушла в дом ощипывать, пока теплая, птицу, а Васька все стоял перед местом экзекуции. Наконец пошел неверными шагами прочь. Потом вернулся и начал молча раскачиваться рядом с россыпью красных брызг.