Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев

Молодой староста, облачённый в великолепную шубу, с полчаса листал книгу, сидя на полу в позе лотоса. Затем рядом с ним уселся приятель и взял у него часть листов, затем к ним присоединился старик и, наконец, Нордруп. Добрый час они читали книгу вслух. Я сидел в стороне, смущённый тем, что вызвал всю эту суматоху.

Вдруг молодой староста деревни испустил радостный вопль и протянул мне листки, относящиеся к Сани. К сожалению, я не умею читать по-тибетски, а потому ограничился тем, что сфотографировал текст.

Затем отправился в монастырь в сопровождении хозяина дома. Стояла великолепная погода. Впервые за несколько дней выглянуло солнце. Вереница улыбающихся паломников совершала ритуальный обход святилища. Около чхортена торговец балти разложил под навесом свои товары — спички, конфеты, стеклянные брелоки. Заскарцы практически почти не пользуются деньгами. Они покупают лишь ювелирные изделия, но и за них платят в основном скотом и зерном.

На земном шаре трудно найти край со столь замкнутой экономикой, как в Заскаре, где двенадцать тысяч жителей сами производят одежду, обувь, кормят себя, а также добывают золото, серебро и медь. Они занимаются и сбором целебных трав в почти безводных горах.

Работать восемь часов в день почти без перерыва — вещь для них немыслимая, если только в ней нет неотложной необходимости. Вообще-то говоря, привычная заскарцам работа не является для них тяжкой обязанностью, потому что она непосредственно обеспечивает их благополучие. Они пьют молоко коров, за которыми ухаживают, едят ячмень, который сеют, носят одежду из тканей, которые сами ткут. Повседневный труд не угнетает, они получают от него удовольствие. Таскать тяжёлые камни для чужого человека — тяжёлая работа, а нести их для строительства собственного дома даже приятно.

Утром я был разбужен пронзительным и радостным голосом Нордрупа, который стоял в дверях, он широко улыбался, сверкая безупречными зубами. Мне тоже было радостно видеть этого ловкача! Я осведомился о состоянии его ноги, которая, по моему мнению, была весьма «хромающим» оправданием за опоздание на наше рандеву.

— Теперь всё нормально, — заявил он. — Я готов вас сопровождать повсюду.

Мы разработали план. Мне хотелось посетить Лунак, скалистую территорию, простиравшуюся на сто шестьдесят километров вдоль верхнего течения реки Заскар, и добраться до Лахуля через перевал Шинго-Ла, лежащий на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря. Оттуда на грузовике или джипе мы попадём в долину Кулу через перевал Ротанг, расположенный на высоте четырёх с половиной тысяч метров над уровнем моря.

Нордруп, узнав о моём плане, скорчил гримасу. Переход через перевал Шинго-Ла, сказал он, очень опасен. Несколько недель назад в одной из глубоких стремнин в реке Заскар утонула лошадь, несмотря на то что она шла по проторённой тропе. Он добавил также, что в горах выпало много снега и, по слухам, мост через бурную реку по ту сторону перевала под тяжестью снега обвалился, практически закрыв путь.

Мог ли я верить Нордрупу? Конечно. Он, так же как и его товарищ Лобсанг, стал моим другом. Оба они были людьми исключительной честности. Что же делать? Отказаться от первоначального замысла и вернуться по своим следам обратно? Или попытаться пройти через перевал Шинго-Ла, не обращая внимания на слухи об обвале снежного моста?

В конце концов я решил придерживаться уже намеченного плана и пересечь Гималаи. Изучив бывшую в моём распоряжении единственную и не очень достоверную карту, я понял, что нам предстоит преодолеть более двухсот километров по одной из самых высокогорных территорий мира.

Наиболее тяжёлая и в то же время самая обычная физическая деятельность заскарцев состоит в лазании по горам. Каждый шаг открывает перед ними новые горизонты. Усилия путешественников компенсируются сказочными по красоте видами и величественной перспективой. Вероятно, поэтому Нордруп с видимым удовольствием забросил мой рюкзак себе на плечо, когда мы, распростившись с друзьями из Сани, пустились в путь к Падаму.

Пипитинг

Во время долгих совместных странствий у меня было время поближе познакомиться с Нордрупом. Он происходил из менее зажиточной семьи, чем Лобсанг, и у него было не столь счастливое детство — он потерял мать, будучи ещё мальчиком. Его живой ум помог ему быстро выучиться читать, писать и усвоить те знания, которые преподаются молодым монахам. Не имея прочных семейных связей в Заскаре, Нордруп, человек с непоседливой натурой, смолоду принялся путешествовать. Это облегчалось тем, что монахов хорошо принимают почти во всех буддийских монастырях Гималаев. Несмотря на изолированное положение Заскара, его жители ощущают глубокую духовную общность с обширным гималайским миром; ничто не мешает им повсюду чувствовать себя как дома. Люди тибетской культуры могут пройти тысячи километров по Гималаям с уверенностью, что всюду встретят людей, говорящих на том же языке, имеющих те же обычаи и религию.

В путешествии монахи обходятся без денег; их примут в любом доме, где чаще всего, как я уже говорил, им не надо платить за ночлег и еду. Гималайская цзамба значительно упрощает проблему провизии: поджаренную муку можно есть в холодном виде, и хранится она долгие месяцы. Нордруп с гордостью показал мне мешочек с цзамбой, который он принёс из Тхунри в предвидении долгого путешествия в Центральную Индию. На высокогорных перевалах, засыпанных снегом и обдуваемых ветрами, костра не развести, а потому заскарцы не запасаются топливом и не делают долгих стоянок, как китайцы и индийцы, питающиеся рисом, который требует немало времени для варки.

Нордруп ещё мальчиком побывал на Тибете. Затем посетил Ладакх, где жил в различных монастырях. В родной монастырь Карша он вернулся монахом-торговцем. Несколько раз ходил в Манали, город у начала долины Кулу, куда мы сейчас направлялись. Там он покупал для своего монастыря хлопчатобумажные ткани, иголки и подковы, а также лошадей. Нордруп хорошо знал дорогу, по которой мы шли.

Будучи как-то в Манали, он решил посетить город Дхарамсала, нынешнюю резиденцию далай-ламы. Бежавшие в своё время из Лхасы в Индию монахи и знатные люди жили там в условиях, как ему показалось, современного комфорта. Автомобили и электричество поразили его воображение.

В Дхарамсале Нордруп услыхал о большом центре выходцев из Тибета в штате Майсор, на юге Индии. Получив рекомендательное письмо к настоятелю ближайшего к посёлку тибетцев монастыря, он, нисколько не смущаясь расстоянием, проехал на автомашинах и поезде (первом, увиденном им) более трёх тысяч километров по тропической Индии. Там он несколько зим учил юных тибетцев читать и писать. Когда приближалось лето с его невыносимой жарой, возвращался на север, пересекал горные перевалы и приходил в родной монастырь Карша.

После первого путешествия Нордруп поделился своими впечатлениями об увиденном с Лобсангом, который до того бывал в Лхасе и тоже был неутомимым путешественником. В результате на следующий год в Майсор они отправились вместе. И так несколько лет проводили зиму в Южной Индии, а летом возвращались в свой монастырь. Они выучились неплохо говорить на хинди, что облегчало им торговые взаимоотношения.

Когда мы встретились в Каргиле, Нордруп выполнял одну из своих обычных торговых операций. У него было десять лошадей в Рингдоме. Но пока он находился в Каргиле, часть лошадей была сдана внаём другим торговцам. Вскоре он отправился за лошадьми и товаром, поручив меня заботам Лобсанга. На деньги, что я обещал им выплатить, они собирались купить товар в Манали, перепродать его в Заскаре, чтобы в октябре отправиться в Майсор. Лёгкость, с которой гималайцы пускаются в подобные путешествия, всегда удивляла меня. Нам, западным людям, куда труднее собраться и в менее далёкие путешествия…